– Брут, – поспешил вмешаться Корнелий, – прежде чем наговорим друг другу черт знает чего, я предлагаю успокоиться. Зайдите ко мне сегодня же, и мы разберем несчастный случай на холодную голову. В конце концов это моя обязанность комиссара по братству. Главное – не горячиться… – Корнелий осекся. Если Брут до этого и волновался, то теперь он образец ледяного спокойствия. Руки скрещены на груди, огромная лобастая голова наклонена, будто собирается боднуть Червоточина.

Ученый отпустил поручень койки и шагнул навстречу Бруту. Киберхирург потянул вслед щупальца, желая остановить пациента. Поёлы прогибались сильнее, словно сделанные не из стали, а из тонкой резины. Фигуру окутала струящаяся оболочка, будто Червоточин погрузился в жидкое зеркало, и при каждом движении в этой субстанции возникало много отражающих поверхностей. Глаза отказывались воспринимать целостность, фигура распадалась на мириады частей и тут же вновь собиралась, тошнота подступала к горлу, виски пронзила боль, хотелось прислониться лбом к чему-нибудь ледяному, но из последних сил Корнелий заставлял себя смотреть.

Что-то должно случиться, что-то должно случиться – билась в висках паническая мысль. Нужно что-то делать, – вспыхнуло как озарение, и комиссар рванулся наперерез Червоточину, но с таким же успехом можно бежать на перехват стартующего космоплава. Пространство сгустилось, и Корнелий оказался крошечной мошкой, попавшей в каплю древесной смолы. Пропорции исказились. Огромная фигура нависла над крошечным Брутом, он воздел над собой руки, то ли пытаясь защититься, то ли совершая обряд поклонения грозному божеству.

Клокочущая пустота на том месте, где когда-то находилась голова Червоточина, плеснула на Брута черным протуберанцем, слизнула, поглотила.

Корнелий попытался крикнуть, но горло перехватило и лишь отвратное карканье вырвалось вовне. И будто некто сдернул мутную кисею с реальности. Ничего не было, ничего не произошло. Кто такой Брут? Какой такой Брут? И с головой Червоточина все в порядке. Голова как голова. На плечах, блестит.

– Я нашла причину! – раздается торжествующий голос оператора киберхирурга Пасифии. – Сбой в блоке диагностики. Патрон, мигом выправим!

– Потом! – Червоточин машет рукой. – Нужно проверить результаты опыта, не так ли, уважаемый Корнелий? Кстати, Корнелий, ваша фамилия вызывает у меня немыслимую ассоциацию… Феодоров, Феодоров… что-то ведь такое – некое философское учение о братстве, о коллективном достижении бессмертия?

Корнелий тер виски. В голове сумбур. Будто каким-то образом удалось одновременно запустить два мыслительных процесса, вопреки уверениям психологов, что человек – существо простое, однозадачное.

– Нет-нет, ничего, – невпопад сказал комиссар. – Братство, да, конечно…

– Рада, что с тобой все в порядке. – Ариадна поднимается с седалища. – Мне пора к моим земноводным. Анклав завершает очередную варку.

– Тебя не тошнит? – с неожиданной заботливостью спросил Червоточин.

– Нет, с чего бы? – качнула головой Ариадна.

Но прежде чем она успевает выйти, Червоточин подхватывает ее под локоть и, нисколько не смущаясь посторонних, целует страстно и долго.

– У меня появилось несколько блестящих идей по поводу твоего лягушатника, – говорит он. – Надо обсудить на досуге.

– Ого, – говорит Ариадна, но Корнелий ощутил холодность в ее голосе. – Гений физики решил сделать вклад в эволюционную биологию? Не замечала за тобой интереса к моему, как ты выразился, лягушатнику.

– Я узрел перспективу! – Червоточин воздел руки к потолку, чуть не ткнув в сканирующий зрак киберхирурга. – Не поверишь, но я вижу: мировые линии наших исследований тесно сплетены друг с другом в путеводную нить, что выведет нас из лабиринта незнания к блистающим перспективам творения!

– О боже, – пробормотала Ариадна и удалилась.

– Что вы с ним сделали? – резко спросил Корнелий, как только за Ариадной чмокнула перепонка двери.

Червоточин поворачивается и с нескрываемым удивлением разглядывает комиссара.

– О ком вы говорите… Корнелий, да?