– Наш ультима рацио, – усмехнулся Червоточин. – На тот случай, если что-то пойдет не так.
– Не так? – Корнелий насторожился.
– Полноте, комиссар. – Червоточин успокаивающе похлопал его по спине, Корнелий поморщился. – Физика искусственных сингулярностей – терра инкогнита. Моя теория до сих пор остается в гордом одиночестве, и вовсе не потому, как могут подумать некоторые, – губы ученого презрительно скривились, и комиссар тут же вспомнил Брута, – что я собственными руками душу всякого, кто осмеливается на нее покуситься. Отнюдь! Наука не то место, где следует бороться за власть, за приоритет. Тут все объективно. Твоя теория либо подтверждается в ходе эксперимента, либо опровергается в ходе эксперимента…
– А она подтверждается? – мигом спросил Корнелий.
– Не все так быстро и не все так просто, комиссар. Когда применяешь к мирозданию третью степень пыток – а что такое эксперимент, как не пытка природы? – торопиться не следует, дабы пытуемый раньше времени не скончался.
– Меня пугает ваша метафора, – заметил Корнелий. – Могу ли я понимать это так – эксперимент вполне может привести к катастрофическим для Солнечной системы и человечества последствиям?
– Вы чересчур верите в могущество человеческого разума, комиссар. Наши возможности скромны, если не сказать ничтожны… Что мы можем причинить мирозданию? Ну, разве какое-нибудь стекло разбить да на стене ругательство нацарапать… порой мне кажется, будто мы похожи на пачкальщиков подъездных стен, знаете, существовали такие в древности? Они видеть не могли чистые стены и потолки, и пачкали их всякими надписями. Вот и мы – что такое наши многомудрые теории, как не бессильные ругательства на стенах вечности?
– Для ученого вы чересчур пессимистичны, – сказал Корнелий.
– В том, что я стал ученым, велика доля случайности, – сказал Червоточин. – Мой отец был одним из первопроходцев Венеры. Его первая экспедиция чуть не погибла, их танк оказался в эпицентре подземного атомного взрыва в Черных песках. Ему с двумя товарищами пришлось возвращаться к планетолету, севшему в зоне болот. Сотня километров без еды, без защиты от радиации, без надежды, что планетолет их дождется. Но он все-таки дошел, и не только дошел, а вернее дополз, но еще притащил на себе товарищей… Когда освоение Венеры шло широким фронтом, он поселился в Венусборге, там родился и я, став одним из первых примаром, как нас стали называть, тех, кто родился в мрачном мире под вечным отсветом багровых туч… Отец хотел, чтобы я стал продолжателем его дела – освоителем Венеры. У него к ней имелись свои счеты, и он желал, чтобы я преобразовал тот мир, где родился, превратил Венеру во вторую Землю, а может, даже и первую. Тогда много говорили о терраформовке, кое-что из технологий преобразования планет было опробовано на Марсе, но не слишком удачно… Однако я пошел в науку и занялся более интересующим меня делом – сингулярностями. Зачем возиться с одной, пусть и самой страшной планетой, когда можно заняться переустройством мироздания?
– Это у вас семейное, – пробормотал Корнелий, Червоточин только рассмеялся.
– Ариадна подыскивает подходящий океан, чтобы выпустить своих земноводных, и если они там не передохнут, то через сотню-другую миллионов лет из них может получиться нечто путное… Я ей предлагал иной вариант, но она верит в эволюцию, она для нее и есть бог-изобретатель. Океан Дирака – вот что нужно ее лягушкам, а не Европа и не Титан.
– Трудно быть богом, – заключил Корнелий.
2. Бурение
До этого случая Корнелий не присутствовал на подобных экспериментах и слабо представлял, на что они могут походить во фронтирной физике. Червоточин военачальником восседал на возвышении, оттуда разбегались ряды рабочих столов, перед экранами склонились юноши и девушки в одинаково белых комбинезонах. Здесь вообще преобладали лишь два цвета – ослепительно белый и черный, причем такой густоты, что взгляд воспринимал его как отсутствие материи вообще. Полукружие черных и белых клавиш перед Червоточиным представало перед Корнелием как чередование бытия и ничто, света и тьмы. В подтверждение подобной ассоциации из динамиков звучал джаз в исполнении любимого музыканта Червоточина Телониуса Монка.
Прежде чем занять место за одним из пультов, И. Царевич попытался устроить Корнелия на приступочке, откуда, как утверждал стажер, открывается наилучший вид на работу Червоточина. Комиссар отказался и пожелал найти местечко, откуда открывается наилучший вид на экспериментальную площадку. В конце концов он сжалился над И. Царевичем и отпустил его, оставшись у панорамного экрана башни. Снаружи пока ничего интересного не происходило, Корнелий разглядывал сидящих, выискивая среди них Нить, но девушку не обнаружил, зато взгляд его привлек молодой человек, занимавший один из пультов в среднем ряду. Он сидел напряженно, будто опасался, что его присутствие разгневает шефа и он с позором будет изгнан. Корнелий взглянул на Червоточина, с высоты обозревающего командный пункт и почти неотличимого от фантастического космического адмирала, которому предстояло вести межзвездную армаду миролюбивых землян против кровожадных жукоглазых интервентов.
– Итак, приступаем, – произнес Червоточин. Волна движения прокатилась по фигурам за пультами. – Зажигание!
Экран осветился. Будь на его месте обычный иллюминатор, вряд ли Корнелий рассмотрел происходящее на площадке – настолько ослепительно вспыхнули лазерные «буровые» установки, как их про себя назвал комиссар. А еще ему на ум пришло совсем архаичное сравнение с древними буровыми установками на нефтеносных полях. Земную твердь они бурили до нефти, использовалась она как топливо, в том числе и для транспорта, перевозящего людей из точки А в точку Б. И в определенном смысле здешние «буровые» тоже пытались решить логистическую задачу – обеспечить почти мгновенное перемещение людей к звездам.
Там, где находился фокус скрещения лазерных лучей, вспыхнуло солнце, кипящее, выбрасывающее длинные языки протуберанцев, магнитосфера их сдерживала.
– Напряженность магнитного поля… Мощность излучения… Искажение симметрии… Толщина волосяного покрова… – Зал заполнялся голосами операторов, цифры сыпались как из рога изобилия, и поневоле Корнелий задался вопросом – улавливал их Червоточин на слух? Он полуобернулся и увидел, что тот сидит, закрыв глаза и прижав кончики указательных пальцев к вискам, будто у него неимоверно разболелась голова. – Включена программа модуляции излучения… – Этот голос комиссар сразу распознал. В отличие от остальных, звучащих с интонациями бездушных роботов, он звенел от напряжения. Брут.
«И ты, Брут», – промелькнуло у Корнелия.