– Мне… нужно… попасть сегодня… в дежурную смену…
– Зачем? – Голос Нити также указывал на рост температуры встречи. – Подожди… а если сюда кто-то придет?..
Брут по-детски хихикнул:
– Еще раз посмотреть на эти ледяные груди… тьфу, груды? От них всех тошнит…
– Не всех… Корнелий…
Услышав свое имя, комиссар вздрогнул и невольно попятился.
– Что – Корнелий?
– Он не видел. И он может сюда прийти любоваться восходом Юпитера. Увидит нас здесь в таком виде…
– Естественный вид. Что он – голых не видел? Кстати… то, что на базу прибыл комиссар, мне на руку… По крайней мере, Червоточин не сразу вышибет меня с Амальтеи… Так ты согласна?
– Ты мне делаешь предложение? Считаешь, что как честный человек после всего случившегося должен образовать со мной первичную ячейку фаланги? Или ты о другом? И ты, Брут…
– Знаешь, я даже не ревную.
На этом Корнелий иссяк. Он вдруг ощутил, как закончился тот запал, который держал его в этом закутке, заставляя выслушивать любовный шепоток молодых, не нашедших иного места уединиться. А где еще им уединиться во чреве станции, набитой молодыми энтузиастами, прибывшими со всех уголков Солнечной системы, дабы возложить и свою долю жертвы на алтарь науки. И пусть эта жертва – крохотная и смешная, всего лишь отказ от удобств во имя блистающего будущего, творимого нами, но не для нас, но все же… И Червоточин восседает в центре станции, словно мифологическое чудище с головой быка, привечая в свой лабиринт молодых, ранних, перспективных. Если подходить к сложившейся ситуации с точки зрения затхлого формализма, то в ней несомненно можно усмотреть некие нарушения. Но во всяком случае не те, какими должен заниматься комиссар по братству…
Корнелий отступал вглубь. Пятился спиной вперед – к лифтовой площадке, пятился до тех самых пор, когда до него донесся вопрос Брута:
– Так ты уступишь мне сегодня смену? Это моя последняя возможность доказать ему… показать ему…
Ответа Нити Корнелий уже не расслышал, так как уперся в нечто твердое, горячее и явно – не стену лифтовой площадки. До той еще десяток таких вот шажков – спиной вперед. От внезапного препятствия комиссар отскочил – сработали рефлексы, – развернулся, но тут же опустил изготовленные к схватке руки. Под потолок коридора, чуть не упираясь шишками антенн в световые панели, стоял робот. Тот самый – первопроходческий, назначенный Червоточиным царем Амальтеи. Минотавр.
– Простите, – сказал робот. – Я испугал вас, возмутив траекторию вашего движения. Но вы двигались столь неестественно, что имелась вероятность зацепиться за поёлы и упасть. Пониженная гравитация смягчила удар, но я счел необходимым предотвратить несчастный случай.
Корнелий на мгновение замер. Меньше всего ему хотелось, чтобы этот металлический соглядатай двинулся в галерею и застал там молодых людей.
– Прогуливаетесь? – поинтересовался комиссар, попытавшись встать в коридоре так, чтобы первопроходческий антиквариат не мог его миновать, не попросив подвинуться. На что он, Корнелий, конечно же, согласится, но сделает это не сразу, а потянув время и по возможности возвысив голос, чтобы его услышали Нить и Брут. Сообразив, что их уединению пришел конец, приведут себя в надлежащий для исполнения служебных обязанностей вид, а то и вовсе ускользнут от нежелательной встречи с царем базы. – Разминаете, так сказать, механические сочленения, гм…
Больше всего в металлическом болване раздражало отсутствие глаз. Опоясывающие металлическую башку буркала в счет не шли, скорее наоборот – они походили на черные пуговицы, хаотично разбросанные по голове робота, делая его смахивающим на паука. Торчащие рога антенн придавали ему еще более чудовищный вид. Корнелий попытался сосредоточиться на парочке подходящих под эрзац-глаза буркал, но выходило не очень – их акулья холодность вызывала в теле озноб. Хотелось даже ближе подвинуться к тепловой панели.
– Я за вами, – сказал робот, не делая попыток миновать Корнелия. – Червоточин приглашает вас подняться в башню для наблюдения за экспериментом эс-че номер двести семьдесят четыре дробь а.