– Да, он сказал, что ему нужно срочно ехать по делам, – смущенно пролепетала безымянная секретарша.
– По делам? – напряженно переспросил я, ощущая, как внутри все сжимается от неприятного предчувствия. – Не сказал куда?
– Нет, – ответила девушка. – Меня Юля зовут, – представилась она повторно. Смышлёная девчушка, на автомате отметил я.
– Давно?
– Минут пятнадцать назад, – сообщила Юля.
– Спасибо, – бесцветным тоном пробормотал я и вернулся в свой кабинет, торопливо набирая номер брата.
Куда его опять понесло? Говорил же, что надо держаться вместе!
Окинул кабинет цепким быстрым взглядом, стремительно прошел к столу, с досадой заметив оставленный братом вибрирующий мобильник. Выругавшись, сбросил вызов и, стараясь не поддаваться надвигающейся панике, сел в опустевшее кресло. Дернул мышкой, выводя экран из спящего режима и потрясенно замер. Взгляд застыл на последнем стоп-кадре, который высветился на дисплее. Волосы на затылке встали дыбом, мышцы оцепенели, рубашка под пиджаком мгновенно намокла от холодного пота. Дрожащими ладонями я провел по горящему, как в лихорадке, лицу. Зажмурился, прогоняя мельтешащие перед глазами цветные точки и снова уставился на экран. Судорожно вздохнул и опять закрыл глаза, протер их, чтобы убедиться, что не оказался в очередной галлюцинации. Сердце грохотало в груди, пульс зашкаливал, в ушах нарастал звон. Ватными пальцами вцепился в край стола, ощущая, как пространство вокруг начинает бешено вращаться.
Но нет… Мне не померещилось. Я узнал бледно-зеленые стены в подъезде Эллы Белевской. Узнал квадратную чистую площадку и ряд стальных почтовых ячеек, я узнал профиль человека, опускающего в отверстие для корреспонденции с номером квартиры Эллы белый конверт.
Глава 19
«Нет хуже греха, и ничего нет ужаснее и пагубнее духа уныния».
«Уныние заведомо не имеет мотивационной силы. Оно характеризуется наибольшей двигательной заторможенностью и снижением работоспособности».
Выскочив из офиса, Артем хотел взять такси, но в последний момент передумал и решил поехать на метро. Он вдруг вспомнил, как погиб Иван Юматов и рассудил, что безопаснее передвигаться по многолюдным местам. С опаской оглядываясь по сторонам, парень поспешил к ближайшей станции. Он практически бежал, сердце барабанило в груди так, что болели ребра, мысли хаотичным роем метались в голове вокруг последнего оглушившего его открытия.
Артем действовал интуитивно, запрыгивая в последний вагон первого попавшегося поезда метро, полагая, что потусторонние силы, с которыми он имеет дело, не станут убивать десятки невинных людей, чтобы добраться до него. Может быть, это несколько наивно и самонадеянно, но других вариантов у него попросту не было.
Опираясь спиной на закрытую дверь вагона, он поднял взгляд на схему следования поезда на противоположной стене. Пригладил пальцами взъерошенные волосы, снова с тревогой огляделся по сторонам, поочерёдно всматриваясь в лица других пассажиров. Страх внутри усиливался в геометрической прогрессии, пробирался под кожу, просачивался в потаенные уголки сознания, чтобы угнездиться и закрепиться там. Артем не мог определить причину и источник леденящего кровь ужаса. Это ощущение носило ядовитый, неотвратимый характер. Гнетущее предчувствие неизбежной трагедии. Молодой человек быстро и поверхностно дышал, пот каплями стекал по вискам, перед глазами плыл серый туман, пальцы мелко дрожали, словно он снова подсел на героин. Его качало из стороны в сторону, хотя вагон ехал ровно и практически бесшумно. Механический дикторский голос объявлял названия станций, но Артем с трудом разбирал слова. Разговоры пассажиров, биение сердца, шорохи, дыхание кого-то рядом – все это соединялось в оглушительный нарастающий гомон.
Артем случайно зацепился воспаленным расфокусированным взглядом за парочку пенсионеров, безмятежно дремлющих на сидениях. Ссутулившаяся маленькая старушка доверчиво положила голову на плечо своего мужа, на морщинистом лице которого блуждала умиротворенная улыбка. Прожитые годы счастья и горьких потерь дрожали в их добела поседевших волосах; уцелевшая под градом ударов судьбы, любовь теплилась в уголках усталых губ. Артём не мог оторвать от них взгляда, ощущая, как внутри разверзается бездна горечи и сожаления.
В какой-то момент обзор на пенсионеров заслонил здоровенный бугай с татуированными руками и тоннелями в ушах, сквозь которые были видны рекламные афиши на стекле. И Артема внезапно захлестнула обжигающая волна отчаяния и тоски. По самому себе, по потерянным зря годам, нереализованным возможностям и профуканным перспективам. Вся его никчёмная, пустая жизнь за пару секунд пролетела перед глазами. Больше времени и не понадобилось.
Вспоминать, по большему счету, Артёму было нечего. Он вдруг осознал, остро и ясно, насколько бездарно и впустую тратил свое время, предаваясь жалости к себе и поискам совершенного мира, где-то за пределами этого – реального, часто черно-белого и жестокого, немилосердного и почти всегда несправедливого. Взглянув словно со стороны на самого себя, запертого в стенах родительской квартиры и упивающегося своим одиночеством, и непохожестью на остальных, сетующего в глубине души на равнодушие старшего брата и своих бывших коллег. Артем Чернов вдруг до кричащего отчаяния в сердце понял, как сильно на самом деле хочет жить. Не завтра, не когда-нибудь, не в какой-то волшебной несуществующей вселенной, не в далёкой галактике и даже не в воображаемом и таком реальном сне, а здесь и сейчас – в жестокой и порой неприглядной реальности.
Артем знал только одного человека, с которым мог бы поговорить, поделиться тем, что сейчас чувствовал. Вероника Божич. Она всегда знала, что его терзает, словно смотрела прямо в душу. Ника с первого сеанса предупреждала Артема об опасности погружения в собственное воображение и отрицание действительности. Тёма не прислушался и в итоге оказался легкой мишенью, он точно знал, какой из грехов активировала полученная монета.