Кое-что компенсировало ему отказ. Эжен сохранил самоуважение, а также уважение и любовь жены, к которой ее отец тоже пытался подступиться. Беременная и снова отделенная от мужа войной, в письме своему брату-кронпринцу она заявила, что сохраняет верность Эжену и Французской империи. Ее династический брак с Эженом превратился в истинную любовь. «Я принесла себя в жертву ради спасения Баварии и своей семьи и никогда не пожалею об этом, — писала она с горечью, — но чем же меня вознаградили? Тем, что заставляют просить милостыню для себя и для детей. Бог послал мне ангела в образе мужа. И только в нем мое счастье».
Эжен с подозрением наблюдал за Мюратом еще с того времени, как год назад король Неаполя бросил свое место во главе уцелевших участников русской кампании, но для человека его характера было трудно осознать масштаб предательства Мюрата и Каролины, совершенного ими сейчас, когда империя разваливалась на глазах. До самого последнего момента (несмотря на намеки посланника баварского короля) Эжен питал смутную надежду, что Мюрат приведет ему на помощь своих неаполитанцев, и Наполеон, должно быть, тоже надеялся на это, так как он разрабатывал планы объединить две итальянские армии и отправил в Неаполь своего шефа полиции Фуше для оценки реальной ситуации. Для Фуше поездка оказалась бесплодной. До Франции дошли известия, что неаполитанская армия вошла в Рим и Анкону и направляется в Верхнюю Италию. Английский флот захватил Триест. Иллирийцы и тирольцы восстали. И даже Ломбардия колебалась. Эжену с фланга угрожали Тиллер и собственный тесть, с тыла — старый товарищ по оружию, и вице-король отступил на Минчио. Теперь уже не шло речи о соединении французских войск и нападении на Австрию, пока армии Габсбургов были далеко, на Рейне. Все, что оставалось Эжену, — держаться, пока есть силы, и действовать в соответствии с обстоятельствами.
В новостях с юга имелось лишь одно слабое утешение. Французские офицеры и солдаты, остававшиеся на службе у Мюрата, отвергли его попытки привлечь их на свою сторону, как только стали известны его намерения, и тем самым, по словам историка Бюссе, «доказали, что верность и патриотизм еще не до конца изжили себя в наполеоновских армиях». Когда положение стало отчаянным, Эжен выпустил собственную прокламацию. «Мой девиз, — говорилось в ней, — „Честь и Верность“. Пусть он станет и вашим девизом, и мы Божьей милостью восторжествуем над врагами». Узнав, что вице-король непоколебим, австрийский канцлер Меттерних, главный манипулятор во всей этой паутине интриг, якобы заметил: «Вот благородный человек!» Удивительно, но Меттерних мог распознать чистоту, столкнувшись с ней в жизни.
На юго-западе, там, где Испанию и Францию у северной оконечности Пиренеев разделяет река Бидассоа, все бы кончилось давным-давно, если бы не Сульт, после июньских известий о битве при Витории поспешно посланный Наполеоном возглавить командование.
И здесь Сульт вел величайшую в своей жизни кампанию, которая заслужила ему ворчливое уважение Веллингтона, восхищение веллингтоновских солдат и в конечном счете рукоплескания лондонской толпы, когда двадцать пять лет спустя он участвовал в процессии при коронации королевы Виктории. После разгрома при Витории вторжение англичан, португальцев и испанцев в Юго-Западную Францию стало делом решенным. В обоих лагерях находились люди, ожидавшие его со дня на день, но они недооценивали трудностей Веллингтона и способности французов оправляться после неудач. Пройдет много времени и прольется много крови, прежде чем британские гренадеры и стрелки Легкой дивизии в зеленых мундирах начнут осаду французских городов.
Проблемы Веллингтона были связаны с полнотой победы. Много лет подряд его основная база и склады находились в Лиссабоне, но сейчас требовалось переместить их в портовые города Северной Испании. При господстве на море этот маневр не представлял бы особых сложностей, но только не сейчас, когда союзником Франции (единственным, не считая поляков) стала Америка, и американские каперы развернули такую активность в атлантических водах, что ни один корабль не мог покинуть португальское побережье без сопровождения. Кроме того, сохранялась проблема двух испанских крепостей — Сан-Себастьяна на побережье и Памплоны милях в пятидесяти в глубь страны, — по-прежнему удерживавшихся французами. Мощные гарнизоны обеих крепостей могли угрожать линиям коммуникаций, если бы англичане ушли за Пиренеи, в то время как у Веллингтона не хватало осадных орудий, чтобы штурмовать обе крепости одновременно.
Он выбрал Сан-Себастьян как более богатый трофей и оставил здесь одного из своих самых способных помощников, Грэма, с Первой и Пятой дивизиями, португальской бригадой и 15 тысячами испанцев. Справа от него берега реки и перевалы удерживал Хилл, а дальше, на знаменитом Ронсевальском перевале, стоял сэр Лоури Коул с Четвертой дивизией и оставшимися испанцами. Веллингтон разместил свою штаб-квартиру в Лесаке, левее центра позиций. На правом фланге тылам угрожал маршал Сюше, прочно окопавшийся в Каталонии, но страна между ним и англичанами кишела партизанами, и Сюше едва ли хватило бы сил на соединение с Сультом и попытку разблокировать Сан-Себастьян и Памплону. Последнюю крепость осаждали испанцы, которые сидели и ждали, когда французский гарнизон умрет с голоду.
По прибытии в Байонну Сульт принялся за дело так, что стало ясно — он учился своей профессии у Наполеона. Из всех маршалов он лучше всех знал Испанию, проведя пять лет на Пиренейском полуострове, и его оборонительная тактика совершенствовалась под надзором Массены, который, вцепившись в 1799 году в Цюрих, а в 1800 году в Геную, спас Северную Италию и дал Наполеону возможность победить под Маренго.
Сан-Себастьяну, получавшему подкрепления морем, опасность немедленного падения не грозила, и Сульт решил сперва снять блокаду с Памплоны и предпринять наступление на правое крыло союзников. В его распоряжении находилось 72 тысячи пехотинцев и 7000 кавалеристов, но последние были почти бесполезны в этой гористой стране.
25 июля, когда Грэм готовился к штурму Сан-Себастьяна, Сульт ударил по крайнему правому флангу англичан, а д’Эрлон атаковал Хилла, который защищал перевал Майя. В двадцати милях к юго-востоку французы наступали численно подавляющими силами на отряды Бинга, оборонявшего ущелья Альтобискар и Линдус. Днем англичане держались, но к вечеру спустился плотный туман, и сэр Лоури Коул, опасаясь флангового охвата, отошел, открыв перевалы.
Для французов перспективы казались обнадеживающими, и Сульт отправил ликующую депешу. Однако элемент внезапности был утрачен, и Веллингтон, сперва решивший, что истинным намерением Сульта было снятие осады с Сан-Себастьяна, а не Памплоны, уже понял свою ошибку и поспешно перебросил резервы на юго-восточное крыло позиций. Французов продолжала преследовать вечная проблема — невозможность прокормить армию в этой выжженной, негостеприимной стране. Чтобы воевать дальше, им было необходимо захватить обоз армии, осаждавшей Памплону. Наступление продолжалось, но генерал Рейе в тумане заблудился на горной тропе и был вынужден спуститься на главную дорогу и соединиться с Клозелем.
Тем временем давление англичан на Памплону усиливалось; бойцов вдохновляло появление цилиндра Томми Пиктона. После полудня 28 июля 20-тысячное французское войско попыталось выбить с кряжа 11 тысяч англичан, державших оборону, но с севера непрерывно подходили британские подкрепления, и в борьбе с ними Сульт растратил все свои штурмовые силы. В тот день и на следующий французы не продвинулись ни на шаг. 30 июля, не имея в запасе продовольствия и на день, они были вынуждены прекратить попытки выручить голодающий гарнизон Памплоны. Появление на кряже Веллингтона на чистокровном жеребце словно придало новых сил защитникам. Сульт, потерявший почти 4000 человек по сравнению с 2600 убитыми у англичан, понял, что его первоначальный план невозможен, и сделал новую ошибку, попытавшись снять осаду с Сан-Себастьяна.
Для человека с его способностями и опытом это был крайне идиотский поступок, так как он подразумевал переход вдоль всего британского фронта в пределах досягаемости пушек и под зорким взглядом человека, который ни за что бы не упустил возможности воспользоваться такой ошибкой противника. И Веллингтон ею воспользовался. Мощным ударом он почти полностью уничтожил французский арьергард. Потеряв 13 тысяч человек, Сульт отступил через границу, чтобы разрабатывать новую стратегию, а может быть, как и Веллингтон, ждать, что получится из перемирия в Саксонии. Пока что две ветеранские армии, разделенные рекой Бидассоа, следили друг за другом. Блокада Памплоны продолжалась, возобновились и приготовления к штурму Сан-Себастьяна.
Джонни Кинсайд из Легкой дивизии не принимал активного участия в битве, но он вместе с прочими во время преследования гнался за французами через перевалы. Сравнивая его дневник, «Выстрелы наудачу», с рассказом полковника Марбо о событиях на мосту в Линденау под Лейпцигом, нельзя не заметить разницы в накале войны в Саксонии и в Испании. За последние пять лет французы и испанцы совершили друг против друга много жестокостей, но долгий поединок между ветеранами Сульта и Веллингтона проходил на относительно цивилизованном уровне. Иногда его рассматривают как смертельный вид спорта, в котором обе стороны бились друг с другом без злобы и ожесточения. Так, Кинсайд пишет о той самой погоне: «Вид француза всегда действовал на дух стрелков, как красная тряпка на быка. Вся дневная усталость была забыта, когда три наших батальона растянулись по зарослям и спустились вниз, чтобы выбить пыль из их волосатых ранцев*… Хоть они и были нашими врагами, невозможно было не посочувствовать им, попавшим в такую незавидную ситуацию: с тыла напирает враг, справа — отвесный горный склон, слева — река, за которой тоже враг, и от него нет иного спасения, кроме бегства под пулями. Однако удача улыбается то одним… то другим. В этот день везенье было на нашей стороне, и нас не обвинишь в том, что мы не воспользовались им сполна».
Весь день гоняясь за французами, вечером Кин-сайд и его товарищи-офицеры вернулись на квартиры, где их уже ждали накрытые столы с отличным обедом — одно из преимуществ ведения войны при свободных морских коммуникациях. «Воевать так по-джентльменски, как в этот день, мне не доводилось почти никогда, — пишет Кинсайд в заключение, — хотя нам пришлось оплакивать одного-двух товарищей, чьи места за столом опустели».
Однако Сульт был нисколько не готов смириться с поражением или даже переходить к обороне, надеясь, что из Германии придут вести о новом Аустерлице, которые лишат британцев и их союзников желания перейти границу и устремиться по дороге на Байонну. Ему, и только ему, был доверен ключ от задней двери во Францию, и Сульт намеревался удержать его любой ценой. С учетом всех обстоятельств он блестяще зарекомендовал себя в напряженной борьбе, которая продолжалась на юго-западе до тех пор, пока в Париж не вошли казаки, а владения Наполеона не сократились до размеров острова Эльба.
31 августа Сульт предпринял последнюю попытку разблокировать Сан-Себастьян, бросив через Бидассоа 45 тысяч человек под командой Рейе, ударившего по испанцам, и блестящего Клозеля, который провел отвлекающую акцию против трех бригад союзников. Как ни странно, испанцы не только удержали свои позиции, но и провели контратаку, отбросив Рейе, который потерял 2000 человек. В момент, когда он соединился с также отступающим Клозелем, начался сильнейший ливень, вода в реке поднялась, и глубина на прежде мелких бродах доходила до шести футов. Четырем французским бригадам под командованием Вандермезена остался единственный путь отступления по мосту в Вере под прикрытием двух слабых стрелковых рот, насчитывавших всего около сотни человек. Переход по этому мосту достоин небольшой эпической поэмы. Отчаянно сражаясь, французы в конце концов прорвались, но их потери от британских пуль составили почти пятьсот человек, включая командира. В бою пал шестьдесят один англичанин, однако и они до своей гибели и их уцелевшие товарищи уложили вчетверо больше французов. В то время, как и столетием позже под Монсом и Ипром, англичане были лучшими стрелками в мире*.
В попытке прийти на помощь генералу Рею, запертому в Сан-Себастьяне, Сульт потерял еще 3800 человек, вследствие чего перешел к обороне, создав длинную цепь укрепленных пунктов, протянувшуюся на юг от моря. Похоже, он извлек много ценных уроков из стратегических отступлений Веллингтона за линию Торрес-Ведрас в те годы, когда наступающей стороной были французы.
В то же утро, когда Сульт предпринял дерзкую, но бесплодную попытку разблокировать город, Сан-Себастьян был взят штурмом. Первый приступ, в июле, стоил осаждавшим 570 погибших. Успешный штурм оказался еще более кровавым. Он увенчался успехом лишь благодаря тому, что Грэм повел из осадных орудий стрельбу поверх голов штурмовых отрядов, устремившихся в брешь, и все равно часть упорного гарнизона Рея сумела укрыться в цитадели. Подсчитав свои ужасные потери — почти 2500 убитых и смертельно раненных, — англичане и португальцы пришли в ярость, и ночь превратилась в оргию пьяных грабежей, такую же, что запятнала взятие британцами Бадахоса в 1812 году. Офицерам, пытавшимся остановить мародеров, поджигателей и насильников, угрожали, а дважды в них стреляли, и при этом один офицер погиб. «Этот штурм, — пишет Нэпир, — словно послужил адским сигналом к совершению таких злодейств, которых устыдились бы самые свирепые варвары древности». Рей, державшийся в цитадели до 8 сентября, в конце концов сдался с военными почестями. «Третьестепенный городок с разваливающимися укреплениями шестьдесят три дня сопротивлялся осаждающей армии с колоссальной орудийной батареей», — добавляет Нэпир, в который раз отдавая должное доблести французских солдат на Пиренейском полуострове.
Новости об окончании дрезденского перемирия и о выступлении Австрии против Наполеона дошли до Веллингтона 3 сентября, но он все еще был полон предчувствий относительно французского вторжения. В Каталонии по-прежнему успешно оборонялся маршал Сюше, представляя постоянную угрозу его тылам и правому флангу, но нашлась и другая, более важная причина, почему Веллингтон медлил, и она не имела никакого отношения к мощным оборонительным приготовлениям Сульта за рекой. В течение всех кампаний на Пиренейском полуострове испанское правительство не сделало ничего для снабжения своей армии. По большей части армия жила тем, что добывала сама или покупала у англичан. Кинсайд рассказывает, как к нему подошел испанский офицер и попытался выменять трехдневный рацион английской роты на расписку. «Мы отказались, — говорит Кинсайд, — заявив ему, что тащить на себе пропитание доставляет нам удовольствие». Веллингтон не сомневался в том, что произойдет, когда тысячи голодающих испанцев окажутся на вражеской территории. Их злоупотребления вызовут всеобщее восстание, патриотическую войну, которая только добавит ему проблем. Бадахос и Сан-Себастьян служили примером того, на что способны разъяренные англичане и португальцы, но Веллингтон был уверен, что сумеет как-то сдержать людей, вместе с которыми пришел из Лиссабона. Относительно испанцев такой уверенности у него не было. Но и помимо этого соображения, его нежелание вторгаться во Францию вполне объяснимо. На его глазах несколько континентальных коалиций распадалось почти за одну ночь, и за время летнего перемирия у него появились некоторые сомнения в прочности нынешнего союза. Если европейские монархи сумеют заключить с Наполеоном выгодную сделку, вряд ли они при этом будут заботиться об интересах Англии, находящейся за сотни миль от центра боевых действий в Саксонии, а когда они помирятся с Наполеоном, император вернется с огромной армией и обрушится на Веллингтона. Новости из Германии шли медленно. После возобновления боевых действий Веллингтон узнал от французов о сокрушительной победе Наполеона над союзниками под Дрезденом. Но никто не рассказал ему о неудачах французов на Кацбахе, в Кульме и в Денневице.