Старшие командиры Великой армии, в апреле вместе с Наполеоном прибывшие в Саксонию, не питали особых надежд. Среди них не было ни одного, кого бы не устраивал мирный компромисс, сохранивший бы за ними их честь, звания, приличные доходы и возможность после двадцати лет войн отдохнуть в кругу семьи. Сейчас, отступая, они были готовы на еще большие уступки: потерю Италии и даже почетное отступление за естественные границы Франции, если только удастся сохранить Нидерланды. Но они слабо надеялись на это, слишком хорошо зная своего повелителя и понимая, что армии царя, Фридриха Вильгельма и Франца Австрийского уже отведали вкус победы. С точки зрения маршалов, впереди не было ничего, кроме новых проигранных битв, новых отступлений и, может быть, в конечном итоге возвращения старой знати во Францию, — и тогда низвержение их господина станет катастрофой для них всех. Несмотря на это, они оставались преданными императору — все, за исключением Мюрата. Некоторые из них сохранят свою верность долго, но лишь один — до самой смерти.
Но их становилось все меньше и меньше. Бесьер и Дюрок погибли. Вандамм вместе с генералами Гюйоном и Аксо был на пути в Сибирь. Жомини воевал на стороне союзников. Генерал Киршенер лежал в могиле под Баутценом. Тело генерала Сибюэ покоилось в Кацбахе. Другие оправлялись от тяжелых ранений.
В преданности младших офицеров никто не сомневался, даже после четырех поражений за тринадцать дней. Такие люди, как егерский полковник Марбо и пехотный капитан Барре, были профессионалами до мозга костей. Раны, гибель товарищей и кровавые битвы еще с дней молодости вносили небольшое разнообразие в их жизнь. Они добросовестно и без жалоб тянули лямку службы, испытывая радости и горести, выполняя приказы и предоставляя принятие важных решений своим начальникам. Полковник Марбо, однажды утром бреясь перед зеркалом, висевшим на ветке рядом с палаткой, почувствовал, как кто-то притронулся к его плечу и, обернувшись, увидел перед собой серые глаза императора, проводившего обход с единственным адъютантом. Наполеон попросил Марбо возглавить его эскорт, и Марбо, вытерев мыльную пену с лица, вскочил в седло и сопровождал императора весь день. «В его добром отношении ко мне я не мог найти никаких изъянов», — записывал он, вспоминая этот случай много лет спустя. Капитан Барре и его рота, в том сентябре прорывавшиеся к Эльбе, ограничивали свое недовольство жалобами на хилую кавалерию, которую им приходилось защищать. Как-то раз на арьергард напали казаки. Барре вместе с ротой спрятался на церковном дворе и почти в упор открыл огонь по русским кавалеристам, гнавшимся по дороге за отрядом французских драгун. «Какую трепку они получили и как быстро исчезли!» — вспоминает он не без удовольствия. Такие люди перед лицом катастрофы только сплачиваются, находя поддержку в опыте и гордости за свой полк.
Но по-иному обстояло дело с призывниками, мальчишками, чья неожиданная стойкость принесла победы под Лютценом, Баутценом и Дрезденом. Одна крупная победа, четыре катастрофы и бесконечные переходы по стране, дочисто обглоданной солдатскими колоннами, обошлись им в 150 тысяч жизней за пять недель. Еще 50 тысяч лежало в госпиталях. Остальные, истощенные недоеданием, отставали от своих частей и умирали под заборами или сдавались и пополняли непрерывно разрастающиеся толпы пленных французов. Их бедствия во время второй половины кампании достоверно описаны авторами документальных романов «История призывника 1813 года» и «Ватерлоо». Их герой Жозеф Берта, тяжело раненный под Лютценом, провел четыре месяца в госпитале и вернулся в свою часть во время сосредоточения сил под Лейпцигом в сентябре. Его родной взвод, набранный из местных жителей, сократился до трех человек — самого Жозефа и его товарищей Цебеди и Клипфеля. Вскоре после атаки прусских гусар на лесной опушке он уменьшился до двух. Завязший в раскисшей траншее Берта был спасен от сабель кавалеристов удачным выстрелом, но Клипфеля, звавшего на помощь, изрубили на куски. «Ужасно слышать, как старый друг просит о помощи, а ты не в силах оказать ее — их было слишком много, они его окружили со всех сторон», — рассказывает Цебеди.
«Их было слишком много». Это чувствовал на себе каждый поредевший корпус, прорывающийся вдоль Эльбы в сторону Лейпцига, а юноши вроде Жозефа Берта, весь день марширующие и сражающиеся, а потом полночи стоящие на часах, еще не научились беречь любое продовольствие, какое удавалось найти, вести обмен с крестьянами или питаться супом из конины, сваренным в кирасе и приправленным черным порохом. Сержанты-ветераны жалели их, но им самим приходилось прилагать все усилия, чтобы сохранять бодрость тела, поддерживать строй колонн и предотвращать дезертирство. После Кульма был издан приказ расстреливать каждого десятого, пойманного за пределами своей части. При таких обстоятельствах о дисциплине в Великой армии говорит то, что к концу сентября у Наполеона все еще оставалось 256 тысяч человек и 784 пушки.
В тылу Великой армии было ненадежно: союзники отпадали один за другим. Еще до конца месяца король Баварии прислал письмо, сообщая, что вряд ли сможет обещать верность своих подданных союзу с Францией более шести недель. Королевство Вюртемберг оказалось столь же нестойким. 1 октября несколько сотен казаков Чернышева ворвались в Кассель, столицу Вестфалии, где царствовал Жером Бонапарт. Такой же беспомощный в случае опасности, как и его брат Жозеф, Жером бежал в Кобленц. Командовавший в Касселе генерал Алли оказался более стойким. Он собрал кое-какое войско и 13 октября выбил казаков из города. За это ему «даровали» ежегодную пенсию в 6000 франков. Похоже, испорченному ребенку из клана Бонапартов не приходило в голову, что его правление закончилось, и Вестфалия, сказочное королевство, созданное для него несколько лет назад, не имеющее экономического или географического значения, расплавится как шоколадка в кипящем котле международных отношений.
Наполеон, все еще находившийся в Дрездене, хотя часть его армии уже собралась западнее, прикидывал различные возможности. Сил Мюрата, Виктора, Лористона, поляка Понятовского (который вскоре станет двадцать пятым маршалом и просуществует в этом чине тридцать шесть часов) и лучшей французской кавалерии едва хватало, чтобы сдержать движение армии Шварценберга на запад. Бернадот и его союзники временно остановились на нижней Эльбе, но вся Западная Германия грозила взрывом, и, чтобы предотвратить катастрофу, был нужен мощный удар. День-другой императору казалось, что у него есть такой план, размах и смелость которого поражали помощников Наполеона. Согласно этому плану ситуацию следовало вывернуть наизнанку: вывести все наличные силы за пределы кольца союзных армий и опустошать земли наступающих самодержцев, чтобы вынудить их повернуть и принять бой. Для этого следовало отозвать все гарнизоны с севера и восстановить линию обороны по Одеру, а не по Эльбе, которую уже перешли некоторые части врага. Это был дерзкий план, несущий отпечаток старых кампаний Наполеона, но в конечном счете он оказался неосуществимым. В начале октября пришла весть, что Бавария откололась, Вюртемберг последовал ее примеру, и оба эти бывших союзника уже угрожают французской границе; кроме того, царь получил подкрепления в 60 тысяч человек, включая башкир и татар, вооруженных луками со стрелами и в овчинах вместо мундиров. Время для грандиозной стратегической операции было упущено, и оставалась единственная возможность — отступить к Лейпцигу, сосредоточить там силы и надеяться на лучшее. Тем временем Северная армия Бернадота пересекла Эльбу в Росслау, ниже Виттенберга, а Блюхер со своей закаленной в боях Силезской армией решил выступить на север и соединиться с ним. 180-тысячное войско Шварценберга продвигалось по Чехии на запад в попытке охватить Великую армию с фланга. Саксонией приходилось пожертвовать, и следовало решить лишь одно: следует ли эвакуировать Дрезден, ее столицу, или оставить в нем гарнизон?
Принять это решение было нелегко, и Наполеон дважды менял свое мнение. В конце концов, вероятно в качестве политического жеста, он оставил в городе маршала Сен-Сира, одного из лучших специалистов оборонительной войны, а с ним около 20 тысяч человек. Как выяснилось, это была очередная ошибка. Саксония предала Наполеона, как и все другие германские государства, а дрезденский гарнизон мог бы переломить ход боя, еще до конца месяца разразившегося под Лейпцигом. Со 150-тысячным войском император отступил к западу. 8 октября он был у Вюрцена, не зная, что Блюхер готов соединить свои силы с армией Бернадота. Через шесть дней он вошел в Лейпциг, где к нему присоединилось войско Мюрата, отступившее перед армией Шварценберга. Стальное кольцо, почти полностью замкнувшись, день за днем продолжало сжиматься.
Макдональда нельзя назвать блестящим стратегом, но он был одним из немногих людей в окружении Наполеона, не боявшихся давать императору реалистичные советы. Еще в январе, когда маршалу пришлось пробиваться к балтийскому побережью, потеряв половину своей армии, перешедшую на сторону русских, он настаивал на отзыве всех восточных гарнизонов и сосредоточении всех сил гораздо дальше к западу. Сейчас он предложил аналогичный совет. «Отступайте за Заале и держите границу, — говорил он императору. — Мы сможем удержать врага, но лишь оставив Германию». Этот превосходный совет был проигнорирован, отчасти потому, что Наполеон до сих пор отказывался признавать поражение в данной стране и искать убежища в собственной державе, но также и потому, что союзники подошли уже слишком близко и отказываться от боя было поздно.
Уже 15 октября, за день до начала величайшего сражения всех наполеоновских войн, Мюрату пришлось с боем прорываться к Лейпцигу, а с севера к городу приближался Блюхер. Возможности оторваться от врагов, не принимая боя, не было, и в душе Наполеон понимал это и предпочел встретить с открытым лицом ситуацию, быстро становившуюся отчаянной. Он по-прежнему верил, что возьмет верх над любой отдельной армией союзников, а результаты ярких побед в прошлом психологически настроили его на философию игрока «победитель получает все». Однако сомнительно, чтобы даже сейчас он понимал, что воюет не с правительствами, а с народами, как в Испании, и что единственная победа здесь ничего не решает.
Впрочем, легко задним числом осуждать решение императора принять бой в Дрездене, а позже — в Лейпциге, но в среднем возрасте большинство поступков людей определяются опытом, приобретенным в молодости. Наполеон половину жизни сметал со своего пути все препятствия, и для него было очень трудно смириться с неудачами. В конце концов, он уцелел в России и даже в летней кампании бил врага всякий раз, как лично встречал его на поле боя. Поражения терпели лишь его подчиненные. Должно быть, тем октябрьским вечером при осмотре широкой Лейпцигской равнины Наполеону казалось, что у него есть неплохой шанс уничтожить Шварценберга, а затем, повернув на север и перейдя Парте, разбить Блюхера и шведскую армию в тылу у последнего.
Сейчас у Наполеона было 157 тысяч человек, а против него на севере и на юге выстроилось около 197 тысяч, не считая готовых подойти стотысячных резервов. Класс вражеских командиров был невысоким — два дезертира Шварценберг и Бернадот; царь Александр, после Аустерлица севший на землю и разрыдавшийся; Фридрих Вильгельм и Блюхер, после Йены бежавшие через всю Пруссию и сдавшиеся со всем своим войском; и австрийский генерал Мерфельд, дважды побывавший в плену и снова угодивший в него на следующий день. Наполеон поспешно созвал маршалов и объяснил им план битвы.
Город Лейпциг, население которого тогда насчитывало 40 тысяч человек, расположен на равнине, окаймленной тремя крупными реками: Парте, Плейсе и Эльстером — и многочисленными ручьями и канавами, впадающими в эти реки. Вне равнины, вдоль правого берега Эльстера, а главным образом на юге, восточнее Плейсе, находилось много деревень, связанных сетью дорог. Между 16-м и 18 октября каждой из этих деревень предстояло стать сценой едва ли не самых кровавых рукопашных схваток столетия.
Чтобы вникнуть в приливы и отливы трехдневной битвы, необходимо изучить карту. Названия деревень непросто запомнить человеку, не знающему немецкий, но во всех трех основных районах сражений есть несколько ключевых точек, которые снова и снова упоминаются во всех описаниях боя. К северо-западу от города, вдоль реки Эльстер, вытянулся Мокерн, где командовал Мармон, имея приказ отбивать пруссаков. К западу от города лежит Линденау, где Эльстер по единственному мосту пересекает главная дорога к Вейсенфельсу и на запад — единственный путь спасения для французов в случае поражения. К югу, восточнее Плейсе, образуя широкий полукруг, который доходит до Парте, находятся от пятнадцати до двадцати деревень и деревушек, превращенных обеими сторонами в сборные пункты, — Конневиц, Долиц, Пробстхайда, Цукельхаузен, Хольцхаузен и Молькау; и за пределами этого внутреннего кольца — Маркклеберг, Вахау, Либертвольковиц и Кляйн-Поссна. Основное поле сражения, за исключением районов вокруг Мокерна на севере и Линденау на западе, вытягивается примерно на две мили к юго-востоку, а его внешний периметр примерно вдвое превышает это расстояние. На этом ровном и открытом, кроме немногих перелесков, пространстве, имеется единственное возвышение — Кольмберг, или Шведский редут, на полпути между деревнями Вахау и Либертвольковиц. Именно здесь в ночь перед боем произошел пустячный случай, который мог обеспечить Франции победу в кампании и гарантировать будущее династии Наполеона.
Вечером 15 октября над позициями Шварценберга в небо взмыли три белые ракеты, на которые тремя красными ответил лагерь Блюхера к северу от Парте. Союзники обменивались сигналами и выясняли свое взаимное расположение. Макдональд, не желая, чтобы враги заняли Шведский редут, послал караулить его 23-й егерский полк Марбо. Сидя там под звездами, высыпавшими на ясном ночном небе, Марбо заметил группу офицеров, поднимающихся на возвышенность, и услышал, что они переговариваются по-французски. Надеясь захватить важных офицеров из вражеского штаба, он отправил два эскадрона направо и налево от холма, но, к несчастью, один из кавалеристов, выронив саблю и не желая упустить вражеских разведчиков, выстрелил из карабина и убил прусского майора. Вся группа немедленно пустилась в бегство, а Марбо, не в состоянии ее преследовать из-за приближающегося вражеского эскорта, упустил такой трофей, о котором сожалел всю жизнь. В составе группы находились русский царь, прусский король и несколько их ближайших советников. Именно подобные неудачи преследовали Великую армию на всем пути от Москвы до Ватерлоо.
На следующее утро в девять часов битва началась на всех трех фронтах. Блюхер и дезертир генерал Йорк атаковали Мармона в Мокерне; австрийский генерал Гюлэ с 19 тысячами солдат штурмовал Линденау; на главном поле против Виктора, Удино, Лористона, Макдональда и Мортье в Вахау и Либертвольковице выступила четырьмя колоннами армия Шварценберга, а генерал Мерфельд переправился через Плейсе и ударил по Понятовскому, разместившемуся в Конневице. Генерал Друо открыл по центру союзников огонь из ста пятидесяти пушек — подобной канонады, слившейся в «один долгий непрерывный звук», как говорит свидетель, мир никогда доселе не слышал.
Целью Шварценберга в первый день боя было обойти правое крыло французов, опиравшееся на Плейсе, но почва здесь была болотистая, и он почти ничего не мог сделать с решительным Понятовским, цеплявшимся за цепочку из трех деревень на правом берегу. Наполеон же намеревался прорваться через вражеский центр в Гульденгоссе, после чего бить по правому флангу. Как только первая атака союзников была отражена, у него появилась возможность сделать это, поскольку Шварценберг выделил слишком много людей для охвата позиций Понятовского, и те увязли на влажных лугах.
В два часа дня французы двинулись вперед неудержимой волной. Виктор взял Вахау и Маркклеберг и при тесном взаимодействии с Удино и гвардией наступал на Гульденгоссу. Еще левее Макдональд и Мортье при поддержке кавалеристов Себастиани сметали все на своем пути. Часом позже кавалерия Мюрата пронеслась через их ряды, начиная преследование уже, казалось, разбитой армии, а далеко на севере лейпцигские колокола затрезвонили в честь победы императора. Но аплодисменты были преждевременными. Союзники дрогнули, но они были еще отнюдь не разбиты.
Впервые вмешательство царя Александра оказалось полезным. Вопреки приказам Шварценберга он остановил переброску подкреплений на левое крыло и отдал приказ о массированной контратаке с использованием всех наличных резервов, включая тринадцать эскадронов русских кирасир и поддерживавших их казаков. Этот поток свежей союзной кавалерии обрушился на сильно побитые десять тысяч Мюрата, выбивая их с завоеванных позиций. Виктор, чтобы избежать флангового обхода, был вынужден отступить к Вахау, а Лористон и Удино отошли в центре, но Макдональд отчаянно цеплялся за руины Либертвольковица. Одновременно во взаимодействии с этой яростной кавалерийской атакой австрийский генерал Мерфельд наконец сумел форсировать Плейсе на правом фланге у французов, вытеснив Понятовского из Конневица и взяв соседнюю деревню Долиц, но ему приходилось отчаянно бороться за каждый дюйм пути, и его части полегли почти полностью. В ходе контратаки егеря Старой гвардии под командованием генерала Кюриаля не только отшвырнули австрийцев за реку, но и захватили их генерала.
Тем временем к западу и северу от Эльстера шли два других сражения, каждое из которых при обычных обстоятельствах рассматривалось бы как крупная битва, — одно за обладание лейпцигским пригородом Линденау, второе за позиции Мармона в Мокерне и соседних деревнях.