Через Бертье и Маре были объявлены подробные приказы об отступлении. Блюхер, узнав, что французский авангард уже движется в Вейсенфельс, отправил корпус Йорка в погоню по другому берегу Эльстера.
С городских стен было видно, как горят три деревни и даже один из пригородов Лейпцига. Шли разговоры о том, чтобы поджечь весь город и отступить под прикрытием пожара, но Наполеон удержался от вандализма в таком масштабе. Вместо этого он послал офицера под флагом перемирия, предложив принять меры, чтобы уберечь лейпцигское население от кошмаров штурма. Ответа он не получил. После пережитой жестокой мясорубки союзники были не в настроении вести переговоры. Население Лейпцига было брошено на произвол судьбы.
В два часа утра 19 октября изнуренные защитники Пробстхайды, Конневица и Штоттерица получили приказ сворачивать лагерь и отходить. Не потушив костров, они вошли в город, неся своих раненых в добавление к 23 тысячам, уже находившимся в лейпцигских лазаретах. На Макдональда и Понятовского был возложен тяжелый долг остатками войск Рейнье, Лористона и своих собственных корпусов — всего около 30 тысяч человек — оборонять город до последней возможности. Под городом же собрались, готовясь к наступлению по всем направлениям, почти 300 тысяч русских, пруссаков, саксонцев, австрийцев и шведов.
В Дрезден Сен-Сиру была послана депеша спасаться, если получится, но надежды на это было мало. Между Сен-Сиром и остатками Великой армии стояла вся вооруженная Европа.
Едва рассвело, союзники начали штурм пригородов, и Наполеон отпустил Фридриха Августа, старого короля Саксонии, сохранившего верность даже в этой отчаянной ситуации. «Постарайтесь выторговать условия получше, — посоветовал ему император, — вы сделали все, что в силах человеческих». Когда рев битвы приблизился к воротам Халле, Гримма и Санкт-Петера, Наполеон вышел из города в толчее не узнававших его людей, полупьяный от грохота и недосыпания. Генерал Шато, встретивший императора у моста, принял его за горожанина и был готов потребовать у него пропуск, когда узнал в этом почти что оборванце человека, перед которым не так давно пресмыкались короли, испрашивая земель, наград и денег. Наполеон, не выказывавший никаких признаков гнева, насвистывал «Мальбрук в поход собрался». Он находился в умственном вакууме, сопровождающем крайнее физическое и нервное истощение. В одиннадцать часов он пересек мост и остановился на мельнице в Линденау. Здесь, посреди окружающего рева, он заснул.
В два часа дня его разбудил взрыв, который заглушил грохот союзных пушек, бомбардирующих пригороды, где Макдональд и Понятовский все еще держали оборону. Мост взорвался, когда на той стороне оставалось еще 30 тысяч французов, а союзники надвигались со всех сторон.
Уничтожение моста в Линденау до того, как его перешли более двух третей уцелевших в трехдневной битве, — одна из тех случайностей, которыми изобилует военная история. Четкого ответа, почему это случилось, мы никогда не получим. Большинство сходится во мнении, что детонаторы остались в ведении капрала после того, как его начальник, не зная, какая часть Великой армии перешла мост, пошел искать полковника Монфора, инженера, отвечавшего за операцию. Младший офицер, как, вероятно, и Монфор, попал в поток беглецов и не смог пробиться обратно, из-за чего капралу, оставшемуся наедине с ужасной ответственностью, пришлось решать самому. Его поступок, вероятно, был вызван появлением на берегах реки саксонских стрелков, уже закрепившихся в городе и готовых вопреки позиции своего короля продемонстрировать солидарность с пруссаками. В таких обстоятельствах несчастный капрал наверняка решил, что город уже взят и на том берегу осталась лишь толпа отставших, раненых и безоружных пленных. Марбо, перешедший мост рано утром и сейчас уже далеко продвинувшийся по дороге в Вейсенфельс, обвиняет начальника штаба Бертье не в том, что тот не разрушил мост, который не мог лично контролировать, а в том, что тот не наладил дополнительные переходы через реку во время передышки 17 октября. «Вся армия полагала, что это сделано, — говорит Марбо, — но, когда ночью 18 октября был получен приказ об отступлении, ни через один ручей не было переброшено ни бревна, ни доски».
К тому времени колонны австрийцев, русских, пруссаков и шведов ворвались в пригороды, и все остатки немецких союзников Наполеона — банды саксонцев, вюртембержцев, баварцев и гессенцев — начали стрелять по французам. Но даже в этих тяжелейших обстоятельствах арьергард не разбежался, а продолжал отступать шаг за шагом, отстреливаясь из-за садовых оград, из-за деревьев на бульварах, из окон домов, пока его не прижали к реке.
Моста не было, со всех сторон наседали вражеские снайперы — положение безнадежное, но Макдональд и Понятовский при поддержке генералов Рейнье, Лористона и нескольких других проявили такую же храбрость, которую год назад выказывал Ней на дороге из Смоленска в Ковно. Когда пропала последняя надежда на организованную оборону, Макдональд и Понятовский прорвались к болотистым полям вдоль Плейсе, так что теперь между ними и основной частью армии оказались две речные преграды. Здесь они разделились и попытались спастись поодиночке. Рейнье и несколько других старших офицеров были захвачены врагами, но Макдональд предпочел смерть позору плена. «Я оказался в толпе, которая утащила меня, и пересек два рукава Эльстера, — рассказывает он, — первый по маленькому мосту, хватаясь за поручень, так как мои ноги не доставали до земли, второй на лошади, одолженной мне квартирмейстером. Я выбрался в открытое поле, по-прежнему окруженный толпой, и блуждал, но толпа сопровождала меня, убежденная, что я должен знать дорогу, хотя я не мог найти ни одной из показанных на карте. Главный рукав реки все еще предстояло пересечь».
В этот момент Лористон, сопровождавший его, исчез, присоединившись к другим старшим офицерам, которые попали в плен, но шотландец продолжал пробиваться к своим и встретил одного из адъютантов Понятовского, рассказавшего, что, кажется, новоиспеченный маршал погиб. Тут примчался один из собственных адъютантов Макдональда и сказал, что полковник инженерных войск построил впереди что-то вроде моста, который дает шанс на спасение и по которому уже переправились верхом маршалы Ожеро и Мармон. Все они отправились туда в сопровождении толпы потерявших свои части солдат, видевших надежду в присутствии маршала Франции. Правда, сейчас уже никто не мог пересечь импровизированный мост верхом на лошади. Первоначально он состоял из двух поваленных деревьев, на которые настелили двери, ставни и доски, но стволы деревьев не были закреплены на земле и разошлись, из-за чего весь настил провалился. Однако для Макдональда это был единственный шанс, и маршал без колебаний рискнул. Спешившись, он поставил ноги на оба ствола и начал перебираться через реку. Его плащ раздувался на ветру, и маршал, опасаясь из-за этого либо потерять равновесие, либо того, что в плащ вцепится другой отчаявшийся беглец, развязал завязки и сбросил плащ. Он преодолел три четверти пути, когда те, что шли следом за ним, раскачали стволы, и Макдональд упал в воду, доходившую ему до плеч. Он попытался выбраться из реки, но это не получалось — берег был слишком скользкий. Между тем с дальнего берега по нему вели огонь вражеские стрелки, пока их не отогнал отряд французов, вытащивших маршала на сухую землю. Здесь Макдональд встретил Мармона; тот одолжил ему лошадь, но сухой одежды предложить не мог. Он дал измученному Макдональду немного денег, чтобы вознаградить солдата, который разделся и вплавь пересек реку, доставив бумажник, доверенный ему маршалом. Примерно таким же образом отец Макдональда спасся после разгрома якобитов под Каллоденом.
Понятовскому повезло меньше. Раненный в левую руку, он бросился в Плейсе и пересек реку, хотя при этом лишился коня. Он нашел себе нового и, настигаемый врагами, ринулся в Эльстер. Но ни конь, ни всадник не достигли противоположного берега. Через пять дней тело князя нашел рыбак в прибрежном саду. Оно было все еще облачено в шикарную форму, с эполетами, усыпанными алмазами, а в карманах его сорочки находились дорогая табакерка и прочие безделушки. Их с готовностью раскупили попавшие в плен поляки. Понятовский не пробыл в чине маршала Французской империи и сорока восьми часов.
Две трети армии спаслись. Император и уцелевшие маршалы временно находились в безопасности. Некоторые генералы и старшие офицеры, 30 тысяч солдат и все раненые попали в плен. Что же было с теми, кто сумел пересечь мост со своими измученными новобранцами, прототипом которых был Жозеф Берта?
Капитану Барре, как и Марбо, исключительно повезло. Он был на дальней стороне моста, когда тот взорвался. Во время атаки на пригород Халле Барре потерял свою часть. Оказавшись в одиночестве и на грани плена, он ускользнул через садовые ворота и выбрался на бульвар, где влился в поток беженцев, который протащил его по мосту за несколько мгновений до взрыва. При взрыве Барре находился так близко, что его осыпало градом обломков. Пробираясь дальше в обществе гренадерского капитана, также потерявшего всех своих людей, Барре наткнулся на императора, который делал все возможное, чтобы собрать беглецов. Вдоль дороги были расставлены столбы с номерами армейских корпусов, указывая людям места сбора. В тот момент Барре в последний раз видел Наполеона.
В Маркрундштадте, по дороге в Лютцен, он догнал уцелевших из своего батальона, которые перешли мост раньше его, и сумел перекупить у пехотинца заблудившегося коня. Судя по содержанию саквояжа на спине животного, конь принадлежал военному интенданту — кроме бумаг, там находилась одежда, которую Барре сразу раздал офицерам, потерявшим во время бегства все. На случай следствия он сохранил бумаги, распихав их по кобурам. Затем он расположился на ночлег, а на рассвете отправился в Вейсенфельс на Заале, миновав поле весенней битвы при Лютцене. «Сейчас время и вправду было другое», — прибавляет он. Затем в его дневнике следует абзац, иллюстрирующий дух товарищества, который сплачивал рядовых наполеоновских армий. Капрал из его роты, тяжело раненный в ногу, попросил одолжить ему коня, чтобы поехать домой во Францию, но тут объявился законный владелец, потребовав не только коня, но и саквояж. «Бросив коня, вы потеряли все права на него», — заявил Барре и отдал животное раненому капралу, обрекая себя на долгий пеший путь.
Марбо, уже сильно удалившийся от реки, когда взорвался мост, находился в Маркрундштадте, в трех лигах к западу от Лейпцига. Полагая, что армия благополучно ушла от преследования, он воспользовался возможностью устроить перекличку и с ужасом обнаружил, что из семисот кавалеристов, откликнувшихся на свое имя 16 октября, в день начала битвы, 149 отсутствуют, из которых шестьдесят, включая двух капитанов, трех лейтенантов и одиннадцать сержантов, точно убиты. Как только стало ясно, что на самом деле произошло в Линденау, Наполеон приказал кавалерии Себастиани вернуться и сделать все возможное для спасения уцелевших. Колонну спасателей возглавили егеря Марбо, сам полковник командовал бригадой. Как только показался разрушенный мост, егеря увидели, что там творится. Пруссаки, баденцы и шведы охотились по улицам за отчаявшимися французами и убивали их. Вскоре егеря наткнулись на толпу в две тысячи голых людей — многие из них раненые, — которые спаслись вплавь через реку. Среди них был и Макдональд, тоже практически голый. Марбо одолжил ему кое-какую одежду и привел коня, а затем пробился к мосту. Здесь он стал свидетелем новых сцен убийства безоружных французов, которые сумели перейти реку, но сейчас были отрезаны отрядом из пятисот немцев, перебравшихся через взорванные пролеты по доскам. Убрав в ножны саблю, чтобы «не овладело искушение поубивать этих негодяев собственной рукой», Марбо отдал приказ об атаке, и в сопровождении 24-го егерского полка его полк ринулся на заливной луг и окружил преследователей. «Эффект этого нападения, — говорит он, — был ужасающим. Бандиты, захваченные врасплох, почти не оказывали сопротивления, и началась страшная резня: пощады не давали никому». Видевшая убийство безоружных людей французская кавалерия была не расположена щадить предприимчивых немцев, особенно своих бывших союзников, и, когда некоторые из них, не в состоянии вернуться обратно по мосту, нашли убежище в гостинице, Марбо велел своим всадникам спешиться, окружил дом и поджег конюшни. Один саксонский офицер вышел из гостиницы и сказал, что сдается, но Марбо, обычно очень галантный солдат, отказался иметь с ним дело. Запертые в горящем доме, под залпами егерских карабинов, немцы погибли все до единого. Затем, охраняя две тысячи французских беглецов, егеря вернулись в Маркрундштадт. Вполне вероятно, что маршал Макдональд был обязан жизнью вылазке Марбо, но шотландец был так разъярен отсутствием приготовлений к отступлению, что довольно долго отказывался идти докладываться к Наполеону. Он слышал, как его люди с дальнего берега зовут на помощь, но не мог ничего сделать, чтобы их спасти. Этот случай произвел на него такое тягостное впечатление, что Макдональд с той минуты навсегда разочаровался в императоре.
И он был не единственным. Все маршалы и старшие офицеры Великой армии негодовали на недосмотр штаба, приведший к такой катастрофе, и бывший мальчишка-босяк Ожеро всего лишь высказал общее мнение, когда гневно вопрошал: «Этот придурок соображает, что делает?!» В Эрфурте, в нескольких переходах дальше к западу, потихоньку ускользнул и направился в Неаполь король Мюрат, решившись принять любые условия победоносных союзников.
Перед теми, кто остался в Лейпциге, даже не всегда стоял выбор — сдаться или умереть на месте. Около 13 тысяч человек отрезанного гарнизона были тут же застрелены или заколоты штыками. Жозеф Берта, герой «Призывника 1813 года», был одним из попавших в ловушку. В описании его испытаний Эркман и Шатриан, должно быть, очень тщательно придерживались источника, поскольку яркое описание бедствий, выпавших на долю Берта, подтверждается документальными свидетельствами до мельчайших подробностей. Берта завяз в отчаянной рукопашной схватке на городских укреплениях и был спасен атакой польских улан, которых называет «лучшими бойцами, которых я только видел». Став свидетелями преждевременного взрыва, отрезавшего единственный путь к отступлению, большинство товарищей Берта в ярости бросились на врага, но новобранец, лечившийся после Лютцена в Лейпциге, поведал своему командиру о том, что на Эльстере выше по течению есть брод, и остатки роты переправились там, но были не способны идти пешим маршем во Францию, несмотря на отдых в Эрфурте три дня спустя. В их рядах разразился тиф, и люди, пережившие все ужасы и лишения кампании, сотнями умирали вдоль дороги. «С серого неба лил дождь, — рассказывает Берта, описывая отступление, — а осенний ветер казался нам ледяным. Как могли несчастные безусые мальчишки, так отощавшие, что ребра просвечивали сквозь кожу, как, спрашиваю я, бедняги могли вынести такие бедствия?»
На другой же стороне царили радость и взаимные поздравления. На большой площади в Лейпциге встретились вожди союзников — императоры России и Австрии, король Пруссии, Блюхер, Шварценберг и кронпринц Бернадот, еще не до конца осознавшие значение своей победы. У них были причины не спешить с выводами. Им потребовалось четыре дня при соотношении сил приблизительно три к одному, а под конец — десять к одному, — чтобы ворваться в один-единственный город, и то главный объект их охоты спасся, сохранив более половины своих сил. За период между 16-м и 19 октября их потери составили 54 тысячи убитыми и ранеными, а потери французов на поле боя — менее 40 тысяч. В плен попало всего лишь 20 тысяч французов в придачу к 23 тысячам раненых. Трофеи впечатляли сильнее. В руки союзников попал почти весь французский обоз с боеприпасами, но и их собственные материальные издержки были колоссальными: барон Фейн сообщает, что лишь 18 октября французы сделали 95 тысяч пушечных выстрелов, а в течение всей битвы — более 200 тысяч выстрелов.
Кроме того, победа союзников имела стратегический изъян. Опытный командир отправил бы вперед войска, чтобы окружить всю Великую армию дальше к западу, и заранее перерезал дороги на Лютцен, Вейсенфельс, Эрфурт и Майнц. Таким способом они могли бы захватить императора и всех его маршалов и закончить войну, которая продолжалась еще семь месяцев. С немногими немцами, сохранившими верность Франции, победители быстро расправились. Король Саксонии был отправлен в Берлин под конвоем казаков и оставался пленником до падения Наполеона. Его преступление состояло в том, что он не бросил друга в трудную минуту.
Самым важным приобретением коалиции под Лейпцигом была моральная победа. Ведь впервые за свою карьеру Наполеон, лично командовавший армией, потерпел полное поражение в решительной битве. Однако победа под Лейпцигом не оправдывала последующего возведения огромного и довольно безвкусного мемориала. В третий раз за шесть месяцев сеть была брошена; дважды преследуемый оказывался победителем, на этот раз он был жестоко истерзан, но все-таки спасся, вполне живой, и коалиции предстояло вести свои войска к Рейну и форсировать его в следующем году.