– И начинается воспаление, – сказал Платон. – Посмотрим, какой эффект даст табеле…

Вечером доктор стал бредить: он говорил какие-то бессмысленные слова, перемежая их медицинскими терминами, но Платон в его бреде ничего связного, полезного им сейчас, разобрать не смог. Мистер Трелони, сидя возле доктора неотлучно, менял ему мокрые повязки на лбу до тех пор, пока капитан не прогнал его спать.

– Идите спать, – сказал он. – А я посижу с ним, я уже выспался… Потом меня сменит Платон…

Капитан сидел с доктором всю ночь, а когда под утро Платон сменил его на вахте, капитан лёг и уснул, и ему приснился сон.

Он размотал свою рану на правой руке и осмотрел её. Перелом между плечом и локтем был открытый, и бицепсы, пропоротые обломком кости насквозь и потом кое-как стянутые тряпками, теперь гнили: выпирающие из раны обрывки плоти пухли и лопались, истекая гноем. Вывернутая кисть висела безвольно. Капитан смотрел на свою рану и понимал, что ничего не может сделать, потому что не знает, как себе помочь. Он растерянно поднял глаза и увидел рядом с собой мистера Трелони и доктора. Те не смотрели на него, будто не замечая.

– Эта лань слишком крупная, дружище, – испуганно сказал доктор Легг, хватая мистера Трелони за руку, чтобы удержать. – Раненая, она может наброситься на нас…

– Опасен только раненый буйвол Мтобамбу, – ответил ему сквайр. – Он прячется от охотника и может неожиданно выйти к нему со спины и поднять на рога… Пойдёмте, пойдёмте! Мы будем осторожны!

И охотники исчезли, а капитан совсем близко от себя увидел лань. Она была ранена, грудь её истекала кровью, и она глубокими человеческими глазами жалобно смотрела на него…

Проснувшись, капитан первым делом посмотрел на доктора – тот был в жару и в бреду, и капитан понял с чувством какой-то отвратительной, горькой безысходности, что доктор умирает, а он ничем не может ему помочь.

Пришедший на смену безрадостному утру ещё более безрадостный день ничего хорошего не принёс: доктор перестал бредить и теперь лежал совершенно неподвижно и тихо.

– Может быть, ему лучше? – с надеждой спросил сквайр у Платона.

Платон промолчал.

А ближе к сумеркам в лагерь пришли гости – Олиба и колдун, их сопровождало несколько могучих воинов с копьями и щитами. Рядом с воинами тщедушная фигура колдуна, одетого в какое-то длинное рубище, казалась нелепой и ещё более тщедушной. Дон Родригу, неловко кланяясь, бросился к Олибе с каким-то вопросом. Та ответила.

– Уважаемая Олиба говорит, что она попросила уважаемого колдуна прийти сюда и помочь нашему раненому, – пролепетал португалец.

– Передай уважаемой Олибе, что мы с радостью примем любую помощь! Любую! – громко сказал капитан и поклонился, как мог низко, сначала женщине, потом колдуну.

Олиба, которая всё это время неотрывно смотрела на капитана, потупилась и вдруг яростно глянула на колдуна. Тот как-то странно дёрнулся под её взглядом, словно порываясь уйти, а потом подошёл к доктору, сел перед ним на колени и стал снимать с него повязки. Капитан бросился, было, к колдуну, но увидев, что Платон уже помогает тому с повязками, замер и остановился поблизости.

Колдун скомкал повязки доктора в руке и отбросил их прочь. Посмотрев внимательно на табеле на груди доктора, колдун хитро улыбнулся и глянул исподлобья на Платона, сидящего напротив. Платон с надеждой смотрел на него, а колдун потянулся, нашёл на груди Платона бечёвку амулета и потянул её к себе. Платон быстро снял амулет и отдал колдуну. Тот положил амулет на грудь доктора и, приподняв его голову, надел ему на шею бечёвку.

И тут доктор Легг открыл глаза и громко и чётко выговорил:

– Энергетический регулятор.

– Он снова бредит! – радостно вскрикнул сквайр со своего места.