– Нет, – прошептал Платон и посмотрел на капитана серыми от страха глазами. – Я не смогу. Капитан рывком схватил Платона за ворот рубахи и, встряхнув, как пушинку, потащил на себя. Голова Платона дёрнулась. Рубаха затрещала.

– Сейчас ты возьмёшь иголку из сумки и зашьёшь его, – очень членораздельно сказал капитан сквозь стиснутые зубы. – Ты сможешь, он тебя учил!

– У меня не получится, – прошептал Платон умоляюще, он не сопротивлялся, его руки висели безвольно.

– Нет, получится, ты сможешь, – яростно прошипел капитан.

Какое-то время Платон смотрел в бешеные глаза капитана, потом выговорил отрывисто и жалко:

– Ты не понимаешь… Там не за что хватать иглой.

Мистер Трелони застонал и спрятал лицо в ладонях. Дон Родригу за спиной капитана шумно всхлебнул воздух. Капитан растерянно разжал руки и отпустил рубаху Платона, который осел на землю и застыл, сидя на коленях.

И тут капитан посмотрел на свои окровавленные руки и вспомнил сон, совсем забытый им, который приснился ему ещё в Сахаре, когда во сне ему было так же невыносимо, отчаянно больно, а небо пропало, исчезнув над его головой, и остались только голубые деревья, и он так же глядел на свои руки и понимал, что на них не его кровь.

– Тогда его надо быстрее забинтовать, – прошептал капитан.

Он первым бросился к сумке доктора. За ним поспешно вскочили Платон и сквайр. Они нашли бинты, ром и корпий у доктора в сумке. Какое-то время капитан смотрел, как Платон и сквайр перевязывают неподвижного доктора, потом он потянул из ножен, висевших на боку сидящего рядом Жуана, разделочный нож и шагнул с ним к туше льва. Лицо капитана было ужасно.

– Капитан, что вы собираетесь делать? – испуганно спросил дон Родригу.

– Я собираюсь содрать шкуру с этого чёртового льва, – ответил капитан сквозь зубы. – Пластом… А вы мне сейчас будете помогать. Держите ему задние лапы!

Жуан первый шагнул к туше льва, чтобы вместе с отцом помогать капитану, который как-то удивительно неторопливо, страшно медленно стал делать разрез от подбородка льва, отступив от края его губы, вниз по горлу и животу до самой львиной мошонки, обойдя её с одной стороны…

…каждый скорняк знает, что снятие шкур с убитых животных, дело не менее сложное, чем сам процесс охоты. Стоит скорняку оставить хотя бы квадратный дюйм мяса на парной шкуре, как мясо начинает гнить, превращаясь в дырку на шкуре, и даже самый опытный таксидермист не сможет устранить этот дефект.

Каждый скорняк знает, если он слишком сильно оскоблит шкуру, она может порваться или даже прорезаться. Поэтому шкуру, чтобы сохранить в целости, снимают с убитого зверя очень внимательно и аккуратно…

Поэтому, когда капитан, работая медленно, страшно медленно, дошёл до задних лап льва и, сделав разрез у края пяточной мозоли, стал отрезать лапы по суставу, он был совершенно вымотан. Уже к ним подошли матросы и пленники, которые перенесли лагерь на новое место, а капитан всё снимал шкуру с убитого льва теперь уже с помощью матросов.

Остановившись на миг, чтобы отогнать от своего лица мух, и облизав сухие, воспалённые губы, он в который раз посмотрел на лежащего на покрывале доктора – доктор не приходил в сознание, а кровь из его раны на груди уже давно сделала бинты из светлых ослепительно красными. Платон и сквайр неотлучно находились рядом с доктором: сквайр смачивал лицо доктора водой, Платон массировал ему ступни.

И вдруг Платон повернул голову в сторону и сказал громко и тревожно, вскакивая на ноги:

– Капитан, у нас гости!

Капитан резко поднялся с колен и прошипел сквозь зубы: