Очень важным элементом работы Дома стала система дежурств, придуманная панной Стефой. Забота о чистоте внутри и снаружи дома, помощь на кухне, опека над самыми младшими были поручены воспитанникам. Дежурства были утренние и вечерние, ежедневные или еженедельные, одно– или многоразовые, летние, зимние. Виды работ – более и менее ответственные, легкие и потруднее, приятные и нелюбимые. Благодаря дежурствам домашние обязанности справедливо распределялись между детьми, они могли контролировать и оценивать то, как их товарищи выполняют работу.

Посредством труда ребенок учился самостоятельности и чувству долга. Корчак считал труд бесценным фактором воспитания, поскольку он развивает умственные способности, дает ребенку возможность ощутить себя участником жизни, помогает обрести смысл существования и приносит пользу обществу. Корчак был глубоко убежден, что дежурства должны быть платными. Он утверждал, что дети должны как можно раньше узнать цену деньгам, увидеть хорошие и плохие стороны владения ими.

Каждый новоприбывший получал опекуна – кого-то из старших детей. Опекун был в ответе за «новенького», помогал ему влиться в устоявшийся ритм жизни интерната. Мало-помалу, не без труда, рождалась знаменитая корчаковская система, основанная на самоуправлении и справедливости. Впоследствии Доктор смог с гордостью написать:

Организационный год закончился нашим триумфом. – Одна экономка, одна воспитательница, сторож и кухарка – на сто детей. Мы стали независимы от какого то ни было персонала и тирании приютских служб. Хозяином, работником и руководителем дома стал – ребенок{143}.

Больше всего поражает то, что этот организм, который функционировал чем дальше, тем лучше, составляли столь разные элементарные частицы. Судьба вырвала маленьких людей из условий, в которых они родились, перенесла в экзотический для них мир, подчинила власти чужих, непонятных взрослых. Как им удалось найти общий язык – в самом буквальном смысле слова? Ведь дети еврейской бедноты тогда жили в герметично закрытых ортодоксальных анклавах. Они одевались по-еврейски, разговаривали по-еврейски, усердно соблюдали религиозные предписания, не контактировали с внешним миром. Корчак, Вильчинская, воспитанные в рамках польской культуры, не знали идиша, им были чужды религиозные традиции, с иудейским вероисповеданием их связывала лишь запись в метрике. Тут возникала дилемма: в каком духе они должны воспитывать доверенных им детей?

1912—1914 годы сквозь призму тогдашней эндэшной публицистики выглядят временем беспардонной антисемитской травли. В 1912-м Национально-демократическая партия объявила экономический бойкот евреям под девизом «Свой к своему за своим». Финансовая разруха должна была вынудить еврейских производителей и купцов покинуть польские земли, что было бы выгодно для отечественных ремесел и отечественной торговли. Борьба не должна была ограничиваться экономическим бойкотом. Главным врагом объявили полонизированного еврея, который прокрался в круги интеллигенции и отравляет душу «истинных поляков» идеями толерантности, гуманизма, братания, что превыше сословий, – чтобы под прикрытием этих «общечеловеческих фраз» усыпить бдительность польского общества, подчинить его себе и использовать в собственных интересах.

«Газета поранна два гроша» – рупор эндэшников – в каждом номере уведомляла своих все более многочисленных читателей о еврейских мошенничествах. Еще недавно прогрессивная «Правда» предрекала войну с евреями и крах идеи ассимиляции: «Довольно двунациональности, довольно осторожничать, ассимиляторы должны определиться, на чьей стороне они воюют – либо на польской, либо на еврейской».

Членами общества «Помощь сиротам» были евреи разнообразных взглядов: ассимилированные, ортодоксы, религиозные, нерелигиозные. Пожертвования на содержание Дома сирот текли из сообществ, питавших к Польше самые разные чувства: от враждебности и недоверия – через равнодушие – до привязанности и любви. Однако никто из совета Общества или дарителей не требовал от руководства какой-либо четкой идеологической программы или официально заявленной позиции по отношению к антиеврейской кампании. Корчаку позволяли осуществлять его вымечтанную программу воспитания «в духе правды и справедливости». «Общечеловеческие фразы» о толерантности и братстве никому не мешали.

Доктор придавал большое значение газете Дома сирот. Он считал, что регулярное документирование повседневных и праздничных событий, составление планов и списков достижений создает связь между прошлым и будущим, рождает чувство близости между воспитанниками, воспитателями и персоналом. Он не представлял себе воспитательного учреждения без собственной газеты.

Поэтому 8 августа 1913 года был придуман «Еженедельник Дома сирот». Он выходил в единственном экземпляре. К сожалению, ни один из оригинальных номеров не уцелел. Известно только, что газету зачитывали на еженедельных встречах детей и персонала, в субботу утром. Она представляла собой тетрадь, в которую записывали отчеты и сообщения, статьи и детские тексты, жалобы, замечания, благодарности. Сначала главным и единственным редактором был Корчак. Он просматривал материалы, собранные за неделю, отмечал те, которые считал значимыми, предварял номер вступительной статьей. От его кропотливого труда не осталось бы и тени, если бы не детская газета.

4 октября 1913 года вышел первый номер еженедельника под длинным заголовком: «Вблизи и вдалеке. Иллюстрированный журнал для молодежи с приложением для детей “На солнце”». Передовица вышла эффектная: с красивой виньеткой, броским шрифтом и орнаментом в стиле модерн. Издателем был Якуб Морткович. Редакторами журнала значились Янина Морткович и Стефания Семполовская. Журнал выходил меньше года: до августа 1914-го, то есть до начала Первой мировой войны. По сей день он восхищает своим литературным уровнем, а более всего – графическим оформлением. Среди авторов: Стефан Жеромский, Юлиуш Словацкий, Морис Метерлинк, Эмиль Верхарн. Среди художников, чьи картины использовались при оформлении: Станислав Выспянский, Петр Михаловский, Бруно Лильефорс.

Приложение для детей «На солнце» выпускали с не меньшим старанием. Стефания Семполовская занималась дидактической стороной, моя бабушка следила за художественным уровнем. Редакторы проявили литературную чуткость, публикуя в номерах приложения фрагменты «Еженедельника Дома сирот». Тексты, на первый взгляд хаотичные, отображающие своевольное течение речи, сильно отличаются от прочих, несколько старомодных произведений. К счастью, читатели по заслугам оценили их по-корчаковски строптивое обаяние. Благодаря этому уцелела бесценная информация о самых ранних годах Дома.

Запечатленные пером подробности волнуют нас, будто крохи жизни, застывшие в янтаре. В паре предложений, наверняка написанных «на коленке», в спешке, чувствуется улыбка, и насмешка, и серьезность, и печаль. Самоирония слышна в названиях фельетонов, которые предваряли выпуск: «Вступление к повести, которая еще вообще никак не называется. Начал писать, но не знает, закончит ли, Януш Корчак. Второе вступление… Написал начерно, а потом переписал Януш Корчак. Третье и уже предпоследнее вступление. Последнее вступление, оно же анонс «Еженедельника Дома сирот». А затем коротенькие сообщения из жизни никому не знакомых лиц с экзотическими именами и фамилиями. Эстерка. Сара. Рахель. Исаак. Бротман. Шейман. Голдштейн. Айзенбах.

Журнал сразу же вызвал гневные речи эндэшной прессы. О Корчаке писали: «…педагог, которому из-за недостатка знаний кажется, будто он открыл какую-то педагогическую Америку, проводит на детях опыты по своей нелепой системе»{144}. Они не могли простить еврею, что он сообщает польским детям о существовании параллельной реальности, в которой их еврейские ровесники переживают мучительные проблемы:

Помните ли вы, как дома в первый раз сказали, что вас нужно отдать в «Помощь сиротам»? – Помните ли, как писали прошение, а потом привели вас в канцелярию, а потом к доктору, одному и второму?

Помните ли вы, как сказали, что нет мест, что, может быть, место будет, что нужно прийти через неделю, и еще через неделю, через два дня… завтра?

Помните ли вы, как они наконец сказали, что вас уже записали, что примут, что вас уже можно приводить?

Помните ли вы, как проходило первое купание, как у вас забрали ботинки, и шапку, и пальто, и рубашку, дали другую одежду? – Помните ли вы первый обед и первую ночь в новой кровати?

Помните ли вы, как рядом не было никого из близких <…>?

И столько детей смотрело на вас и спрашивало обо всем, а вам было так грустно?{145}