Штандартенфюрер Хёсс, будучи женат, завязал любовные отношения с чешской заключенной по фамилии Ходис, и эта женщина забеременела. Чтобы скрыть этот факт, Хёсс поместил свою любовницу в 11-й блок, в бункер. В этом подвале были стоячие камеры. Позднее я их запретил. Это были камеры площадью примерно полтора квадратных метра, внизу была небольшая дыра, через которую можно было только проползти. Заключенный должен был стоять там столько, сколько посчитает нужным лагерная администрация. Что касается Ходис, [Хёсс] приказал, чтобы этой женщине, беременной, не давали никакой еды. Она должна была умереть от голода там, внизу. Но даже некоторые из тамошних бесчеловечных охранников не смогли выполнить этот приказ. Время от времени кто-то давал ей что-нибудь поесть. Таким образом она могла поддерживать в себе жизнь.
В конце концов Ходис выпустили из бункера. Она смогла сделать аборт и работала в лагере уборщицей. Она даже избежала селекции и отправки в газовую камеру. Ходис попала в поле зрения Моргена благодаря его помощнику Герхарду Вибеку, присоединившемуся к следственной группе в Освенциме в марте 1944 г.[463] Морген распорядился о ее переводе в мюнхенскую клинику, где постепенно завоевал ее доверие и получил показания против Хёсса. Позднее эти показания были включены в брошюру, опубликованную 7-й армией США в мае 1945 г., сразу после того, как эта армия освободила Дахау[464].
Свидетельство Ходис показывает, что расследование Моргена представляло серьезную угрозу для коменданта Хёсса. Она описывает встречу Хёсса с коллегой Моргена Герхардом Вибеком, произошедшую в ее присутствии[465]:
[Хёсс] сильно разволновался и вынужден был опереться о кровать, чтобы не упасть. Он подтвердил, что я вела себя дисциплинированно и что меня поместили в бункер для моей же защиты. Он не знал, почему меня заперли в стоячей камере.
Явное волнение Хёсса и его вопиющая бесчестность показывают, что, несмотря на свою огромную власть, он следил за действиями Моргена с тревогой.
Работа Моргена с Ходис документально отражена в письмах его невесте Марии Вахтер. Письма были написаны в середине октября 1944 г., после того как суд над Кохом был отложен и когда начинался суд над Грабнером. Морген надеялся, что показания Ходис укрепят его позицию[466]: «Вчера вечером я вернулся из Мюнхена, пробыв там два дня. Теперь у меня есть новые данные, которые приведут бездействующие суды в Веймаре к справедливому концу, и это подтвердит мою правоту». Спустя несколько дней Морген пишет[467]:
Сегодня днем я снова поеду в Мюнхен, чтобы встретиться со своей узницей. Я уже писал тебе о ней. Я надеюсь получить хороший результат для своей работы — и головы многих серьезных преступников. Кроме того, она во всех отношениях замечательная личность. Очаровательная и женственная, в венском стиле, академически образованная, много путешествовала по Абиссинии, Африке, Палестине, Италии, фармаколог и бактериолог, осторожная в ответах, умная и хитрая, как почти никакая другая дочь Евы, но не педантка, искусница, руки которой должны были создавать изумительные гобелены. С другой стороны — осуждена за политическое преступление, разведена, прикована к постели и болеет в течение года. Женщина феноменальной воли. Невероятно, через что она прошла, и это не отразилось ни на ее характере, ни на внешности.
Когда Морген называет Ходис «своей узницей», он не подразумевает, что был ее тюремщиком; он, скорее, выражает патерналистскую заботу — возможно, смешанную с собственническими чувствами. Похоже, он очарован ею и поэтому относится к ее тяжким испытаниям с подлинным сочувствием[468]:
Вчера вечером я вернулся из Мюнхена после 10-часового, в высшей степени информативного допроса моей узницы. Ты не можешь представить холод и мрак [ее бывшей] камеры [в Освенциме], дурной воздух, заключение за решеткой, тяжелые железные двери, задвижки и цепи. Я был настолько измотан, что никак не смог использовать время, пока дожидался своего поезда. Я почти час ходил взад-вперед по станции Мюнхен-Восточный.
Вскоре и обстановка в клинике начинает воздействовать на его чувства[469]:
Сегодня днем я вернулся из Мюнхена. Провел два дня в ортопедической клинике, где сейчас находится моя узница. Это большое здание со множеством куполов. Маленькие дети, цветущие хромоногие девушки, ампутированные ноги, раненные на войне солдаты. Обо всех заботятся католические сестры в бесформенных белых чепцах, похожие на чучела. Однако я могу сказать, что они женщины в достаточной мере, чтобы радоваться добрым, дружеским словам и жестам.
В этом заведении хорошая атмосфера, и я верю, что, несмотря на снижение стандартов, это все-таки остается частью нашего характера — с деятельной любовью защищать беспомощных, изуродованных, искалеченных.
В полдень была долгая воздушная тревога. Я сидел в подвале вместе со всеми больными. Внезапно сестры начали молиться вместе с детьми, хором распевая молитвы… «Благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего… в наш смертный час…» в бесконечной литании. Может быть, так и должно быть?
Моей узнице было тяжело, она плохо себя чувствовала. Поэтому в первый день мы ни к чему не пришли. Добравшись до своей квартиры совершенно измотанным, я в пять пополудни лег в постель и проснулся наутро в 9:30.
На следующий день мы наверстали упущенное. Я счастлив, что закрыл эту самую печальную главу. Тем не менее я подавлен оттого, что не в силах по-настоящему заступиться за эту несчастную женщину. Независимо от того, насколько ясно дело, если за ним стоит важная шишка, все тонет в бумажной трясине. Кто о ней спросит, когда я перестану отвечать за это дело?! Только ее враги. И возможно, ей придется пострадать из-за того, что однажды она доверилась мне. Такая догадка посетила и ее, когда мы закончили. Она была в отчаянии. И я не мог дать ей ничего, кроме своих добрых пожеланий. Но что это для женщины, которая так часто испытывала тяжкие разочарования?
Эти письма открывают ту сторону Моргена, которую он никогда не проявлял в своей официальной деятельности, даже в неформальных беседах с американскими следователями, с которыми он общался в течение почти трех лет своего заключения.
Хёсс так и не предстал перед судом СС ни за одно из своих преступлений. Справедливое воздаяние настигло его только в 1946 г. в Польше, где он был приговорен к смертной казни.
18. Вне схватки
Осенью 1944 г. Главное судебное управление СС бомбили, и его пришлось перевести в Прин-ам-Кимзее, курорт на берегу озера в Баварии, примерно в 80 км от Мюнхена. Там Морген часто впадал в уныние. Теперь война чувствовалась даже в сельской Баварии. В письме Марии Вахтер он пишет[470]:
Не только наступающее поражение обращает мысли к смерти. Каждый день она предстает в каком-то новом виде. Сегодня и вчера в полдень были воздушные тревоги. Около 350 бомбардировщиков, сверкающих серебром, пронеслись на высоте 4000 метров к месту бомбардировки и там сбросили свой груз на мирные крестьянские дома. Я чувствовал, как дрожит земля.