В конце октября Морген написал письмо Гюнтеру Райнеке с претензиями к поведению Миттельштедта и просьбой перевести его из мюнхенского управления в другое место[440].

В течение этого периода Гиммлер постепенно избавлялся от Моргена. Когда тот начал работать в центральном суде ZbV в Мюнхене, формально он был служащим криминальной полиции, подчинявшейся Главному управлению имперской безопасности. В результате Морген попал в невыгодное положение, вынужденный отчитываться перед двумя инстанциями. В августе 1944 г. начальник Главного судебного управления СС Франц Брайтхаупт направил Гиммлеру прошение о приостановке службы Моргена в криминальной полиции: отныне тот должен был нести ответственность только перед Брайтхауптом, а через него — перед Гиммлером[441].

Гиммлер удовлетворил прошение через своего юридического советника Хорста Бендера. Теперь Морген был прикреплен только к суду ZbV, занимая там должность главного следователя. Выразив Моргену благодарность за хорошо проделанную работу по концентрационным лагерям, Гиммлер попросил получить рекомендацию для повышения Моргена по службе и предоставил ему трехнедельный отпуск с оговоркой: в течение этого времени тот «не должен был заниматься юридическими вопросами»[442]. Он также поручил Бендеру обсудить с Моргеном «фундаментальные вопросы проведения следствий». Этими директивами Гиммлер искусно нейтрализовал Моргена, отдав его на выучку Бендеру и наградив, кстати, тремя неделями бездействия.

Рассмотрение дела обвиняемых из Бухенвальда — супругов Кох, Вальдемара Ховена и Мартина Зоммера — началось в суде ZbV в сентябре 1944 г. По такому случаю суд заседал в Кранихфельде, старинном замке, расположенном примерно в 30 км от места их преступлений[443]. Морген присутствовал на процессе в качестве судьи, проводившего следствие. Суд оказался для него устрашающим опытом. Как с горечью отмечал он в послевоенных воспоминаниях, «настоящий суд шел не против обвиняемых, но против меня как следователя и юриста»[444]. Ситуация обернулась против него из-за присутствия нескольких офицеров СС, привлеченных слухами о предстоящем суде. Освальд Поль прислал Курта Шмидт-Клевенова, которому он уже когда-то поручал вернуть Моргена в Краков[445]. Шмидт-Клевенов беседовал с судьями вне процесса, когда члены суда присоединялись к эсэсовцам за обеденным столом. Он говорил, что Морген раздул дело, чтобы привлечь к себе внимание, что его доклады Гиммлеру — фальшивка, что этот суд абсурден, вредит репутации СС и разрушает систему концлагерей[446].

К этому моменту Моргена уже попросту считали «покойником»[447]. Его коллега Герхард Вибек слышал, что Главным управлением имперской безопасности был выдан ордер на арест Моргена. Когда Вибек сказал, что Морген как обвинитель не может быть арестован во время судебного разбирательства, ему сообщили, что Моргена посадят после суда.

Особенно настойчиво Шмидт-Клевенов возражал против продемонстрированной Моргеном связи между коррупцией и убийствами. Он утверждал, что Морген должен был обвинять Коха только в растратах и, возможно, мог возбудить отдельное дело против Ховена по обвинению в убийстве, причем только с согласия Гиммлера[448]. Он зашел так далеко, что оспорил правовую основу всех обвинений в убийстве, поскольку существовал отданный Гиммлером приказ, согласно которому один только фюрер мог решать вопросы жизни или смерти врага государства. Шмидт-Клевенов задавался вопросом: был ли этот приказ буквальным или скорее это была reservatio mentalis — команда, которую Гиммлер отдал, скрестив пальцы за спиной?[449] Конечно, если фундаментальными правилами можно пренебречь на основе таких метафизических спекуляций, то политические и идеологические соображения, такие как репутация СС, могли иметь преимущественное значение, и любая попытка привлечь к ответственности за преступления против заключенных концлагеря была обречена на провал. Морген выразил свое смятение в письме Марии Вахтер[450]: «Беззащитный, я стоял перед трибуналом один, как перед лицом бури. […] Да, "господин судья"! Печальное и неблагодарное это дело — быть государственным обвинителем государственных учреждений».

После того как доказательства были представлены, Кох неожиданно выдвинул новое объяснение своих действий. Он сказал, что доктора в Бухенвальде получили приказ совершать любые убийства по требованию их коменданта, из чего он сделал вывод, что как комендант имел право предъявлять такие требования[451]. Поэтому, несмотря на письменные протесты Моргена, суд был приостановлен для дальнейшего расследования обстоятельств.

После этого суд ZbV занялся делом Максимилиана Грабнера. Как Морген предвидел и даже надеялся, Грабнер заявил, что он получал «приказы свыше» на совершение убийств в штрафном изоляторе Освенцима. Он утверждал, что Главное управление имперской безопасности присылало ему приказы о казни вместе с приказом уничтожить их[452]. Поиск этих сомнительных приказов ни к чему не привел[453], но затем суд сделал перерыв, чтобы уже никогда не возобновить свою работу. В марте 1945 г. Морген узнал, что Грабнера освободили. В порыве отчаяния он сказал главному судье суда ZbV: «Если мы проиграем войну, вы будете первым, кого они повесят»[454]. В конце войны Грабнер был арестован в Вене и отправлен в Польшу, где его осудили и повесили[455].

В Нюрнберге Морген дал понять, что, когда не были найдены приказы на убийства, совершенные Грабнером, существование приказов свыше о массовых истреблениях тоже оказалось под вопросом. В результате оказалась под вопросом и роль в «окончательном решении» коменданта Освенцима-Биркенау Рудольфа Хёсса. По крайней мере, стала вызывать сомнения возможность обвинить его в самом тяжком преступлении[456]. На самом деле для обвинения в этом преступлении нужно было дожидаться Нюрнбергского трибунала. Как и в других случаях, Морген мог обвинить Хёсса лишь в менее значительном преступлении.

Бухенвальдский суд возобновился в середине декабря[457]. Результат обманул ожидания. Коха приговорили к смерти, но только за растрату и мошенничество[458]. Он был расстрелян незадолго до конца войны. Ильзу Кох оправдали из-за недостатка доказательств. Ховена судили дважды, но вынесение приговора постоянно откладывалось[459]. Он оставался под арестом в Бухенвальде и в конечном счете в марте 1945 г. был освобожден[460].

После войны Ховена осудили за военные преступления и преступления против человечности на «процессе над врачами» в Нюрнберге. В 1948 г. его повесили. Ильзу Кох судили американцы, ее приговорили к пожизненному заключению. Главной проблемой суда остался вопрос, изготовляла ли она абажуры из кожи заключенных. На этот вопрос Морген отвечал отрицательно — на основе результатов тщательного обыска резиденции Коха в 1943 г.[461] Фрау Кох вызвала сенсацию на суде, объявив, что она находится на восьмом месяце беременности. Это признание было тем более интригующим, что многие из мужчин, с которыми она входила в контакт во время досудебного заключения, были евреями. Сына у нее отобрали и, пока он не достиг 19-летнего возраста, ему не сообщали, кто его мать. Приговор Ильзе был смягчен, и после четырех лет тюрьмы она вышла на свободу. Позднее ее судили повторно, и она снова оказалась в заключении в Германии. В 1967 г. Ильза Кох совершила самоубийство в тюрьме.

Послевоенная репутация Ильзы Кох значительно превосходит ее роль в преступлениях, совершенных в Бухенвальде во время пребывания ее мужа в должности коменданта. Сегодня мало кто знает о Вальдемаре Ховене, убившем при помощи инъекций фенола сотни людей, но многие знают о Die Hexe von Buchenwald — бухенвальдской ведьме, — которая, возможно, делала абажуры из человеческой кожи.