Сотрудники Штази требовали срочных разъяснений от своих партнеров в Венгрии: что означает для граждан ГДР интерес Будапешта к обязательствам ООН? Вскоре они получили ответ. К июлю Будапешт начал все дальше и дальше отклоняться от давно принятой практики. Венгерские пограничники все еще препятствовали пересечению границы восточными немцами (в том числе и применяя огнестрельное оружие, как в августе 1989 года), но, как отмечали в Штази, количество таких людей, возвращенных силам безопасности ГДР или хотя бы идентифицированных для Восточного Берлина как потенциальных перебежчиков, сокращалось. Ослабление сотрудничества между Штази и венгерскими службами безопасности шло параллельно со спадом кооперации Штази и их польских коллег.
Потенциальные перебежчики на Запад все чаще оказывались в неопределенном положении. Они не могли попасть в Австрию, но и не выдавались принудительно спецслужбам ГДР, как это бывало в предыдущие годы. Поскольку на родину возвращаться они не желали, то застревали в Венгрии. В итоге многие просили политического убежища на территории посольства ФРГ в Будапеште. Некоторые беженцы и вовсе не пытались пересечь границу и отправлялись сразу к посольству, а также (что тоже происходило все чаще) к посольствам в Праге и Варшаве.
Западногерманское министерство иностранных дел в Бонне с трудом справлялось с таким наплывом людей. Как правило, вопросы взаимоотношений между двумя Германиями решало ведомство федерального канцлера Гельмута Коля. Однако поскольку потенциальные беглецы находились не просто в третьей стране, но еще и на территориях посольств, был вынужден вмешаться МИД. Возглавлял министерство иностранных дел Ганс-Дитрих Геншер из Либеральной партии (СвДП). Лишь благодаря коалиции с этой партией Коль (лидер Христианско-демократического союза) смог занять пост канцлера, поэтому Колю ничего не оставалось, кроме как терпеть определенную степень независимости Геншера. В отличие от Коля, который родился в 1930 году в западном Людвигсхафене в католической семье, Геншер родился в 1927 году в городе, ставшем частью Восточной Германии, и поэтому вопросы, связанные с ГДР, волновали его сильнее, чем это предполагалось его официальными обязанностями.
Коль и Геншер двояко отреагировали на кризис беженцев лета и осени 1989 года. Ведомство канцлера занималось Восточным Берлином, Коль написал Хонеккеру, чтобы заручиться его поддержкой. Министерство иностранных дел взаимодействовало с Будапештом, а Геншер обратился к министру иностранных дел Венгрии Хорну. Тем временем псевдопосольство Бонна в Восточном Берлине, «постоянное представительство», закрылось: отчасти потому, что в нем стало слишком тесно из-за желающих эмигрировать, отчасти чтобы обезопасить их, пока лидеры ФРГ пытались найти решение проблемы вместе с Хонеккером.
Но возможности Хонеккера реагировать на эти события летом 1989 года стали сильно ограничены, потому что он серьезно заболел. Узнав о его пошатнувшемся здоровье, Горбачев и его первый помощник по международным делам Анатолий Черняев выразили надежду на то, что семидесятисемилетний Хонеккер (которого Горбачев в частной беседе однажды назвал «мудаком») воспользуется болезнью как поводом уйти в отставку. Хонеккер ни о чем подобном не помышлял. Наоборот, он прошел ускоренную серию анализов, процедур и операций, чтобы возвратиться к работе как можно скорее. Желание Хонеккера вернуть себе бразды правления было столь велико, что врачи, обнаружившие у него рак, предпочли не сообщать об истинной причине боли, опасаясь его гнева[13].
Итак, Хонеккер выбыл из строя летом 1989 года. Поскольку в конечном счете все важные вопросы согласовывались с ним, Политбюро застыло в бездействии, не зная, как быть с нарастающим кризисом беженцев в Венгрии. Хонеккер тоже проявил неуверенность и фактически оставил на три месяца своего неожиданного отсутствия Политбюро хромым, поскольку назначил своим временным заместителем апатичного шестидесятидвухлетнего Гюнтера Миттага. Обычно в отсутствие Хонеккера его замещал «наследный принц» – амбициозный пятидесятидвухлетний Эгон Кренц, но Хонеккер не хотел, чтобы Кренц воспользовался его больничным и отправил его в принудительный «отпуск». Взбешенный Кренц, пока Политбюро не могло принять никаких решительных мер в отношении развивающегося кризиса, задумал сместить Хонеккера.
Четырнадцатого августа министр иностранных дел Венгрии сообщил, что в Венгрии, по его оценке, находится свыше двухсот тысяч восточных немцев. Несмотря на устрашающее число, Венгрия все еще сомневалась, стоит ли ей полностью отказываться от своих договорных обязательств перед ГДР. Министр иностранных дел Хорн продолжал сопротивляться нажиму ФРГ, требовавшей признать восточных немцев беженцами и предоставить возможность заниматься ими либо Верховному комиссару ООН по делам беженцев, либо Международному Красному Кресту. Предвидя бесконечные списки соответствующих запросов от подчиненных Геншера, Хорн развел руками: «Венгрия оказалась в опасной ситуации, – признал он, – а отношения с ГДР испорчены». Но передать дело в руки Красного Креста или ООН было в тот момент слишком большим шагом для Хорна.
Требовалось личное вмешательство Коля, чтобы убедить премьер-министра Венгрии Миклоша Немета порвать с правящим режимом ГДР. Объединив усилия, Коль и Геншер пригласили Немета и Хорна посетить ФРГ. Западные немцы организовали тайную встречу в прелестном дворце Гимних – отреставрированном замке неподалеку от Бонна, который использовался в качестве дома для гостей правительства ФРГ. Двадцать пятого августа в ходе продлившейся два с половиной часа встречи за официальным завтраком Коль и Геншер убедили венгерских гостей, что наиболее разумный путь вперед – это сотрудничество с Западом по вопросу о беженцах из ГДР. Немет больше всего беспокоился о том, как не поставить под удар «успех политики Горбачева». Но Венгрии грозил суровый экономический кризис, и Немет согласился, что не справится с ним без помощи Запада. Немет надеялся, что, поступив с восточными немцами так, как настаивали власти ФРГ, он воодушевит и Бонн, и Вашингтон предложить Венгрии финансовую помощь и развить торговые связи с ней. Коль, в свою очередь, пообещал поговорить с западногерманскими банкирами, которые могли бы оказать содействие Будапешту. К концу своего визита Немет принял решение: Венгрия полностью откроет для жителей ГДР свои западные границы.
Будапешт проинформировал Москву о своем решении. Тридцать первого августа Хорн также уведомил Оскара Фишера – министра иностранных дел ГДР, – что Будапешт решил полностью открыть границы 11 сентября. Выбор этой конкретной даты должен был, с одной стороны, дать Восточному Берлину время подготовиться, а с другой – обеспечить эффектное совпадение открытия границ со съездом западногерманского ХДС, партии Коля. Коль, вероятно, хотел использовать сенсацию, чтобы предотвратить нападки на себя, которые могли случиться во время съезда. Ставка Коля действительно сработала; в это время члены Политбюро ГДР, все еще, по сути, лишенные лидера, были ошеломлены и не знали, как им реагировать. СЕПГ в панике начала просить Москву надавить на Будапешт, но безуспешно. Время утекало, и партийным лидерам в ГДР оставалось лишь выражать возмущение.
Сразу после полуночи 11 сентября венгерские границы, как и было обещано, открылись для восточных немцев. Телеэкраны по всему миру показывали, как огромные толпы людей переходят в Австрию. На следующий день Коль отправил Немету телеграмму, поблагодарив его «за это щедрое проявление человечности». По оценкам Венгрии, за осень после 11 сентября всего около 600 000 восточных немцев пересекли венгерские границы, чтобы отправиться на Запад. В самой ГДР каждый, казалось, знал кого-нибудь, кто двинулся на Запад из Венгрии. Посол Венгрии в ФРГ Иштван Хорват на условиях анонимности сообщил канцелярии в Бонне о том, что он шокирован тем, в каких несметных количествах восточные немцы пересекают границы его страны. Венгерские лидеры были изумлены тем, с каким вниманием международные СМИ следят за этими событиями.
Миграционный кризис, однако, на этом не закончился. Восемнадцатого сентября, через неделю после открытия венгерской границы, западные журналисты сообщили о том, что силы безопасности ГДР начали физически препятствовать восточным немцам переходить на территорию Венгрии. Режим СЕПГ вскоре вообще закрыл возможность путешествовать в Венгрию. Но поскольку оставалась возможность выехать из ГДР в Чехословакию (местные политические элиты тоже не слишком благоволили Горбачеву, и Восточный Берлин полагал, что может доверять своим чешским товарищам), потенциальные беженцы теперь направлялись к западногерманским посольствам в Праге и Варшаве, а не к австро-венгерской границе.
В конце сентября 1989 года уже тысячи беженцев из ГДР жили в стесненных условиях (в частности, на территории посольства ФРГ в Праге) – и их количество продолжало расти. Геншер, улетевший в Нью-Йорк на Генеральную Ассамблею ООН, воспользовался присутствием на ней других министров иностранных дел, чтобы пообщаться не только со своим коллегой из ГДР – Фишером, но и с Эдуардом Шеварднадзе из СССР. По-видимому, рассказ Геншера о восточнонемецких детях, оказавшихся под открытым небом, не оставил Шеварднадзе равнодушным. В результате просьб Геншера советский министр иностранных дел призвал Восточный Берлин «сделать что-нибудь».
К этому моменту Хонеккер уже достаточно поправился для того, чтобы прервать свой затянувшийся больничный. Вернувшись к работе в конце сентября, он предложил Бонну разовую сделку, возможно, под давлением СССР: «изгнать из ГДР» всех, кто разместился на территории посольств. Иначе говоря, в этом случае именно Хонеккер считался бы тем, кто принял решение о необходимости их отъезда из ГДР. Сквоттеры в посольствах и так уже, разумеется, уехали, но не на условиях Хонеккера. Хонеккер был настолько одержим стремлением все контролировать, что предлагал использовать опечатанные вагоны – сыгравшие трагическую историческую роль в годы Второй мировой, когда нацисты перевозили в них людей для интернирования и уничтожения, – чтобы провезти беженцев через ГДР. После установления их личностей, что давало ГДР право конфисковать их собственность, их «изгоняли» прямиком в ФРГ, причем на тех же самых поездах. Хонеккер добился, чтобы Политбюро утвердило соответствующую резолюцию 29 сентября, и Бонн на это согласился.
Геншер вылетел из Нью-Йорка, чтобы проследить за реализацией плана, но сперва отправил Шеварднадзе благодарственную записку. После остановки в Бонне Геншер вместе с Рудольфом Зайтерсом из ведомства канцлера и несколькими помощниками направились в Прагу. Другие дипломаты поехали с аналогичной миссией в посольство ФРГ в Варшаве. Все они заранее получили разрешение Восточного Берлина сесть в опечатанные вагоны вместе с беженцами, но Хонеккер сомневался в том, насколько это умно – разрешить высокопоставленным лицам ФРГ вызволить восточных немцев из их отчаянного положения. К тому времени, как Геншер и Зайтерс приземлились в Праге, условия сделки изменились. В поезда разрешалось сесть менее именитым помощникам, но не двум видным политикам.
Впрочем, это не помешало осуществиться задуманному плану. Вечером 30 сентября Геншер, рядом с которым на балконе пражского посольства стоял Зайтерс, эффектно объявил о достигнутом соглашении более чем четырем тысячам находившихся там восточных немцев. После напряженных проволочек западногерманские чиновники невысоких рангов вместе со сквоттерами выехали на шести поездах из Праги в ночь с 30 сентября на 1 октября. Аналогичные приготовления происходили и в Варшаве, где примерно 800 человек нашли прибежище в посольстве ФРГ. Западные немцы в этих поездах старались предотвратить какие-либо инциденты во время тревожной поездки обратно через ГДР. Особенно пугающими были моменты, когда поезда остановились в Восточной Германии и сотрудники спецслужб вошли в вагоны, чтобы записать данные всех уезжающих; но все прошло без конфликтов, и поезда продолжили свой путь. Зайтерс позже подсчитал, что примерно пять с половиной тысяч восточных немцев уехали в ФРГ таким способом.
Но на этом кризис не закончился. Напротив, ситуация стала только хуже, когда 3 октября Хонеккер принял еще одно судьбоносное решение. В этот день он полностью закрыл Восточную Германию; еще до публичного заявления об этом представители спецслужб ГДР на границе с Чехией развернули 1400 человек, собиравшихся ее пересечь. Беспрецедентный поступок Хонеккера имел далеко идущие последствия. Впервые пересечение любой границы требовало не только паспорта, который был у меньшинства жителей ГДР, но и специального разрешения на каждую поездку – даже в другую страну Варшавского договора. В напряженные октябрьские дни 1989 года получить такое разрешение казалось крайне маловероятным.
Дело осложнялось тем, что начинались осенние праздники и тысячи людей уже забронировали туры в Чехословакию или через нее. Рассерженные восточные немцы, многие из которых застряли на границе между ГДР и Чехословакией в юго-восточном регионе разделенной Германии, исторически известном как Саксония, открыто выражали недовольство по поводу отмены поездок. В результате закрытия границ количество демонстраций в Саксонии стало рекордным для ГДР. Нарастающий саксонский кризис был признаком опасной тенденции: закрыв все выходные пути, Хонеккер увеличил давление внутри ГДР до опасных величин. Как говорится в одном анализе диктатур, люди, живущие под властью диктаторов, имеют, в сущности, три варианта: остаться лояльными, найти некий выход или озвучить свое недовольство. Оставшись без возможности уехать из ГДР, граждане Восточной Германии столкнулись с тем, что их выбор ограничился выражением лояльности или высказыванием недовольства, причем в октябре 1989 года все больше людей склонялись именно к последнему варианту.
Перед Хонеккером стояла еще одна проблема. За непродолжительный период между отправкой первых поездов со сквоттерами 1 октября и закрытием границы 3 октября немало восточных немцев успели добраться до посольства в Праге. В результате было подготовлено еще несколько рейсов опечатанных поездов из Чехословакии через ГДР. Однако в этот раз пражские поезда должны были проезжать через закрытую ГДР. В результате не только те, кто застрял в Саксонии, но и тысячи других восточных немцев устремились к железнодорожным путям и станциям, узнав о приближении «последних поездов на свободу».
Хаотичные и жестокие события начали происходить в разных местах Саксонии, особенно в Дрездене, где поезда должны были проезжать на запад. По оценкам тайной полиции Восточной Германии, к вечеру 4 октября, когда второй блок из восьми поездов выехал из Праги, свыше 2500 человек заблокировали центральный вокзал Дрездена, а еще 20 000 заполонили прилегающие к вокзалу улицы. Сотрудники КГБ в Дрездене, вероятно, тоже внимательно наблюдали за этими событиями, а поскольку Владимир Путин в тот момент был в дрезденском штате, то он мог собственными глазами видеть этот хаос. Люди перекрыли пути, и поездам из Праги пришлось несколько часов простоять южнее Дрездена. Запаниковав, руководство ГДР связалось со своими чешскими товарищами, чтобы узнать, не примут ли они поезда обратно, но чехи отказались, поэтому восточногерманские службы безопасности силой очистили дрезденский вокзал. Лишь к раннему утру 5 октября смогли проехать три поезда. Остальные были перенаправлены через другие города.
Согласно внутреннему отчету, 45 полицейских получили травмы тем вечером (про ранения протестующих ничего не сообщалось) и как минимум один полицейский автомобиль был перевернут и подожжен. Здание центрального железнодорожного вокзала сильно пострадало внутри и снаружи. Западным журналистам удалось сообщить о беспорядках; советник Горбачева Черняев сделал в своем дневнике запись об «ужасных сценах», которые транслировались по всем каналам.