Книги
Коллапс. Случайное падение Берлинской стены
Одной из важнейших задач министерства был надзор за передвижением жителей Восточной Германии. Для обеспечения этого надзора Штази работало вместе с народной полицией (под руководством министерства внутренних дел) и пограничниками, в основном подчинявшимися министерству обороны. В этой структуре был задействован еще один важный элемент. Восточногерманский штаб пограничных войск находился в районе Карлсхорст на окраине Восточного Берлина; там же, совсем не случайно, располагался крупнейший зарубежный отдел советской тайной полиции – КГБ. В огромном комплексе КГБ в Карлсхорсте работало больше тысячи сотрудников. Агенты КГБ находились и в других точках по всей ГДР, сотрудничая с местной тайной полицией. В архивах Штази хранится, например, переписка молодого Владимира Путина, работавшего в штаб-квартире КГБ в Дрездене в конце 1980-х годов.
Самым главным физическим препятствием для жителей Восточной Германии была Берлинская стена. К 1989 году она уже не являлась отдельным сооружением, а представляла собой заградительную систему, полосу смертельных препятствий, которая в некоторых местах состояла из стен, траншей, проходов для собак, заборов, прожекторов, противотанковых ежей и других барьеров против техники. Эта полоса смерти растянулась на девяносто семь миль. Прожекторы, установленные вдоль стены, делали Западный Берлин единственным городом Земли, граница которого была полностью различима из космоса. Бо́льшая часть комплекса (примерно 70 миль) была оснащена забором с сигнализацией, а охраняли Стену почти двести сторожевых вышек и пятьсот собак.
Полоса смерти между Восточным и Западным Берлином, фотография без даты. Самая западная часть Стены в этом месте (слева на дальнем плане) была выше и тоньше, чем участок Стены перед Бранденбургскими воротами, а также имела скругленный верх, из-за которого перелезть через ограждение было сложнее. Восточные немцы продолжали гибнуть, пытаясь перебраться через Стену, даже в марте 1989 года
Схожие фортификационные сооружения находились на границе Западной и Восточной Германии. К примеру, в 1972 году Хонеккер приказал установить автоматические устройства под названием SM-70, которые в случае активации детонировали, выстреливая больше сотни поражающих стальных осколков. Эти осколки разрывали плоть не только беглецов, но и диких животных, оставляя жуткие кровавые сцены. Последствия их применения оказались столь ужасными, что СЕПГ не стала устанавливать их на территории Берлина, где жители западной части легко смогли бы стать свидетелями бойни.
Вдобавок к автоматическим устройствам граница между ФРГ и ГДР патрулировалась сторожевыми собаками. Как рассказывает бывший кинолог Дитмар Шультке, восточногерманские пограничники соревновались, кто круче, издеваясь над служебными животными. У многих собак были отрублены хвосты, отморожены уши, а их немытые вонючие шкуры кишели паразитами. Позже Шультке также признался, что если из-за снегопада было трудно добраться до собак, дежуривших на цепи на границе, то их, воющих, оставляли умирать от голода.
Если беглецов не останавливали стены, SM-70 или собаки, то пограничники могли открыть по ним огонь. За без малого три десятилетия существования Берлинской стены было как минимум 1700 случаев стрельбы по пытавшимся бежать. Однако несмотря на эти инциденты (не говоря о том, что их слышали люди, жившие рядом со Стеной, например Геффрой), руководство СЕПГ неуклонно отрицало наличие приказа стрелять.
Строго говоря, на бумаге «приказа» действительно не существовало, поскольку подобные документы специально составлялись двусмысленно, чтобы лидеры Восточной Германии в случае необходимости могли правдоподобно отвечать критике иностранных правозащитников. Согласно письменным инструкциям, пограничники могли действовать на свое усмотрение в случае, если они заметили попытку побега. В реальности, однако, все обстояло иначе. Что бы ни было написано в документах, от пограничников раз за разом требовали во что бы то ни стало останавливать перебежчиков. Беглых восточных немцев следовало задерживать или «ликвидировать» – других вариантов не предлагалось. Неприятные подробности при необходимости всегда можно было исказить в отчетах. Так как стрельба в целях самообороны считалась допустимой, солдаты могли оправдать любой инцидент тем, что им показалось, будто их жизни угрожает опасность. Пограничники даже получали премии – денежные вознаграждения, отпуска и повышения – за стрельбу по человеку, пытавшемуся сбежать, а особенно меткие из них получали право украсить свою форму «аксельбантом снайпера». Западные правозащитники пытались бороться с этой практикой, обращаясь к пограничникам напрямую плакатами с надписью «Целься мимо, не становись убийцей».
Режиму, однако, приходилось расплачиваться за этот зазор между неоднозначностью письменных приказов и звериной жестокостью их исполнения. Зазор существовал для того, чтобы лидеры режима могли сохранить лицо, однако он же создавал ситуацию неопределенности для пограничных служащих и способствовал тому, чтобы они принимали самостоятельные решения – как в ту ночь, когда граница была открыта. Впрочем, правящий режим сознательно поддерживал эту неоднозначность, так как элита СЕПГ сильно переживала о том, что про них и ГДР думают лидеры иностранных государств и главы международных институций. Во время переговоров с ними партии была нужна возможность отрицать наличие приказа открывать огонь – например, когда ГДР добивалась членства в международных организациях или финансовой поддержки от Бонна. Хонеккер, похоже, особенно сильно беспокоился о репутации ГДР за рубежом. Он стремился к иностранному признанию самыми разными способами, от международных конференций до спортивных мероприятий типа Олимпийских игр, всегда надеясь представить свою страну как равную странам Запада, а себя – равным их лидерам.
Эта чувствительность к зарубежному мнению ставила Политбюро в щекотливое положение. По мере того, как экономика ГДР сокращалась и все больше зависела от всевозможных форм помощи от Западной Германии, восточным немцам приходилось уделять больше внимания тому, с каким отвращением Бонн воспринимает убийства на границе. Иногда это могло привести к серьезным изменениям. В середине 1980 годов Хонеккер приказал убрать изуверские аппараты SM-70 с границы между двумя частями Германии, в основном из-за осуждения международного сообщества. А после публикации в январе 1989 года отчета Amnesty International, в котором писалось о вопиющем нарушении прав человека в ГДР, СЕПГ привлекла к себе еще больше нежелательного внимания. Однако в остальное время Хонеккер и его товарищи просто избегали прямых ответов на вопросы о насилии на границе, не желая подвергать опасности эту неотъемлемую часть их власти и контроля. Например, министр обороны ГДР Хайнц Кесслер в 1988 году дал большое интервью крупной западногерманской газете Die Zeit, заверив ее журналиста, что «никогда, никогда не было приказа стрелять!».
Поскольку телевидение и радио Западного Берлина и ФРГ вещало и на ГДР, то комментарии вроде того, что сделал Кесслер, не могли оставаться незамеченными в Восточной Германии. Они приумножали слухи о том, что по факту стрельба прекратилась. Один из таких слухов в начале 1989 года услышал Крис – младший сын Карин Геффрой. Двадцатилетний парень больше не мог терпеть притеснение в ГДР. Он был молод, амбициозен и атлетичен; ребенком он демонстрировал необыкновенные успехи в спорте и был отправлен учиться в специальную спортивную школу, где стал талантливым гимнастом. Он хотел поступить в университет и сделать карьеру пилота, но из-за сомнительных взглядов Криса на политику государство закрыло ему доступ к высшему образованию. Вместо этого он устроился официантом в ресторан, где часто обслуживал посетителей с Запада. Его друг Дирк Ригель, тоже официант, позже вспоминал, что общение с иностранными гостями, особенно американцами, постоянно напоминало им о том, в какой ловушке пребывали они сами.
Когда до Криса дошел ложный слух о том, что стрельба на границе прекратилась, он решил попытаться бежать на Запад вместе с другом. Крис был уверен, что его сила и гимнастические навыки помогут перебраться через Стену. Даже в случае неудачи, рассуждал он, его просто арестуют, он проведет некоторое время в тюрьме и вскоре выйдет на свободу.
Поздно ночью 5 февраля 1989 года, не сообщив ничего матери, Крис Геффрой и его друг перелезли через внешний барьер Стены примерно в миле от дома матери Криса и оказались внутри пограничного комплекса. Затем они преодолели сигнальное заграждение, разомкнув колючую проволоку. Они не подозревали, что из-за этого сработала сигнализация. Двое юношей направлялись к очередному барьеру, когда по ним неожиданно открыли огонь двое охранников, а затем еще двое. Один из пограничников, с аксельбантом, подтверждавшим его снайперское мастерство, положил винтовку на электрощит, чтобы получше прицелиться. С расстояния примерно в 30 метров он попал Крису точно в сердце. Геффрой умер в течение нескольких минут. Его друга ранили, но он выжил и был арестован. Когда труп и раненого увезли, охранники отметили удачную «охоту» со своим командиром. Через несколько дней они получили специальные награды, дополнительный отпуск и ужин в свою честь. А меткого стрелка повысили в звании.
Звуки выстрелов, как всегда, разбудили Карин Геффрой. Она привычно разволновалась, думая о том, как неизвестные ей родители узнают страшные новости, которые им вскоре сообщат. На следующий день, когда Крис, несмотря на обещание, не заглянул к ней позавтракать, это показалось ей странным, но она прогнала тревожные мысли. Ее беспокойство усилилось, когда к ней зашел сосед и признался, что Крис предлагал ему стать соучастником побега, но он из страха отказался. Уже в панике Карин отправилась в квартиру Криса, где обнаружила его документы и деньги в аккуратной стопке на письменном столе. В этот момент она уже понимала, что произошло нечто чрезвычайно серьезное. Она инстинктивно открыла верхний ящик стола и сгребла в него стопку денег и документов, чтобы комната выглядела менее странно, если в следующий раз она будет осматривать ее не одна.
Она опоздала. Квартира Криса и сама Карин уже находились под наблюдением Штази; худшее было впереди. Седьмого февраля за Карин пришли. Офицер Штази отвез ее в здание, где, как она предполагала, Криса удерживают после попытки побега. Сначала Карин, несмотря на офицерский эскорт, испытала чувство облегчения. Она считала, что, как бы с ней ни обошлась тайная полиция, она по крайней мере сможет увидеться с сыном или хотя бы узнать, где он находится. После этого состоялся странный двухчасовой разговор с офицерами Штази за кофе. Карин была поражена тем, как много всего им уже известно о ней и о Крисе.
Внезапно появился офицер в форме и сухо проговорил два предложения: «Госпожа Геффрой, я должен сообщить вам здесь и сейчас, что ваш сын напал на военный отряд и погиб. Вам нужен врач?» В ответ она начала кричать: «Вы убили его! Вы убили его!» Мужчины выпроводили ее из здания.
Абсурд, пережитый Карен 7 февраля, был лишь началом мучений, причиненных ей Штази. Агенты тайной полиции были убеждены, что она знала о планах сына, и всячески старались выжать из нее побольше информации. Ее бывший муж, отец Криса, бросивший семью, ни разу не связывался с ней после смерти сына; она решила, что он боялся оказаться причастным к произошедшему. Несмотря на возражения Карин, тело сына было кремировано, а ей выставили счет за процедуру. Она получила разрешение на церемонию прощания, но Штази настояло на том, чтобы все организовать, вплоть до выбора цветов, – а затем отправило ей очередной счет.
Министерство допрашивало ее пять-шесть часов в день, по три-четыре раза в неделю – и так на протяжении нескольких месяцев. Геффрой разрешалось возвращаться домой на ночь, но она знала, что находится на коротком поводке. Министерство реквизировало квартиру ее соседей, чтобы вести наблюдение за ней, а иногда просто отправляло машину с агентами, которая дежурила напротив ее дома. Она боролась как могла. Режим ГДР разрешал пожилым людям выезжать на Запад в надежде, что они не вернутся назад и станут бременем для западного здравоохранения, а не восточного. Зная об этом, Карин попросила бабушку своей подруги о помощи. Во время поездки в Западный Берлин та провезла через границу спрятанную в спичечном коробке фотографию из паспорта Криса. Ее родственник отнес фото на западную телестанцию, которая сделала репортаж, установив, что Крис стал жертвой февральской стрельбы. Для Карин это обернулось еще большей яростью Штази.
После долгого дня допросов Карин часто спрашивала себя:
Крис Геффрой стал последним перебежчиком, которого застрелили при попытке перелезть через Стену. Однако он не был последним, кто погиб при попытке побега. В марте 1989 года еще один житель ГДР, Винфрид Фройденберг, разбился насмерть, пытаясь перелететь Стену на воздушном шаре. По перебежчикам продолжали стрелять и после происшествия с Крисом и его другом. В апреле 1989-го пограничник при свете дня выстрелил в двух неудавшихся беглецов. Один из них позже сказал, что чудом остался жив, поскольку пуля просвистела над головой; он предположил, что она должна была попасть ему промеж глаз. Двое мужчин сразу же прервали попытку побега и в результате выжили. После этого у Берлинской стены уже не стреляли, но продолжили в других точках границы. Уже 22 августа 1989 года венгерский пограничник смертельно ранил жителя ГДР Вернера Шульца, пытавшегося бежать из Венгрии вместе с женой и ребенком. Последний фатальный эпизод при попытке побега случился в ночь с 18 на 19 октября, когда еще один восточный немец, Дитмар Поммер, утонул, переплывая реку Одер в Польшу, в то время частично находившуюся под контролем «Солидарности». Словом, всего за три недели до открытия Стены восточные немцы все еще готовы были идти на смертельный риск, чтобы сбежать.
Негодование международного сообщества из-за смерти Криса Геффроя в феврале 1989 года (в изрядной мере созданное усилиями его матери, добившейся публикации за рубежом) и апрельской стрельбы, случившихся через четыре года после прихода к власти в Москве Горбачева, было столь серьезным, что даже Хонеккер понимал, как непросто ему будет ответить на вопросы об убийствах на границе. Западные немцы успели сделать фотографии апрельского инцидента, запечатлев стреляющего в беглецов пограничника с сигаретой в зубах. Внутренний отчет Штази заключает, что «враг» (по-видимому, западные политики) мог использовать эту неудачную фотографию для «дискредитации политики партии».