Если Радомски заставили чувствовать себя загнанным в угол избиения и тюремный срок, а Шефке – запрет на выезд, то на Яна так подействовала смерть близкого человека. Его хороший друг, вполне здоровый молодой человек Маттиас Домашк, был увезен Штази на допрос в 1981 году, после чего при невыясненных обстоятельствах умер в тюрьме. После нескольких протестов, устроенных Яном, власти города Йены арестовали не только его, но и его сожительницу Петру Фалькенберг, с которой он воспитывал их четырехлетнюю дочь Лину. Власти убедили Фалькенберг с помощью угроз тюрьмой и долгой разлукой с ребенком, что она должна эмигрировать с Линой на Запад. Штази надеялось избавиться от них всех, рассчитывая, что Ян последует за Петрой и Линой. Но, в отличие от них, Ян отказался уезжать. Это была чудовищная жертва. Много лет спустя Лина будет винить его: «То, что ты не поехал с нами, на самом деле было в пику мне, не так ли?»

Затем партия применила к нему более суровые меры. По приказу самого Мильке Ян получил повестку явиться в городское жилуправление днем 7 июня 1983 года, якобы в ответ на просьбу Яна о переезде в новую квартиру после эмиграции Фалькенберг и их дочери на Запад. В жилуправлении его ждало Штази, которое уведомило Яна о лишении гражданства и депортации в Западную Германию в тот же день. Полицейский эскорт доставил его домой, где он должен был собрать личные вещи, но Ян смог укрыться в квартире друга. Силы безопасности все равно выследили его и два часа везли в наручниках к границе. В отчете Штази отмечено, что в ответ на заявления Яна – например: «Требую, чтобы мне дали позвонить министру внутренних дел ГДР» – сотрудники «не дали себя спровоцировать и вели себя с ним вежливо и уважительно». Ян вспоминал, что после этих высказываний агенты Штази дергали и крутили наручники так, что он испугался, что ему переломают запястья.

К границе его привезли в девять часов вечера, но до глубокой ночи держали взаперти – вероятно, чтобы обойтись без свидетелей. Когда Ян проснулся, его запихивали в узкий тамбур купейного вагона поезда, отправляющегося в 3:10 на Запад. Агенты запечатали двери тамбура, в котором не было ни окна, ни стоп-крана. Проводнику они сказали, что Ян душевнобольной и его нельзя выпускать ни при каких обстоятельствах. Ян барабанил в запертые двери – его услышали и смогли освободить только когда поезд пересек границу. Ян приехал в Западный Берлин, где смог наконец-то увидеться с дочерью, хотя они с Фалькенберг уже никогда не восстановят отношения – его решение остаться на Востоке положило им конец.

Как вынужденный изгнанник Ян стал хорошо известен на Западе, выступая на телевидении и давая интервью газетам и журналам. Он умело воспользовался славой, чтобы создать свою подпольную сеть. На протяжении восьмидесятых годов ему сопутствовал успех. Например, когда власти арестовали отважных восточногерманских активисток Бербель Боляй и Ульрике Поппе в конце 1983-го, команда Яна смогла сообщить об этом миру и вынудила режим освободить их. Боляй и Поппе вышли на свободу в январе 1984 года. Ян, однако, не мог почивать на лаврах. Поскольку он вечно терял своих «корреспондентов» из-за арестов, выдворений и предательств, ему все время требовались новые люди. В конце 1980-х годов он завербовал Радомски и Шефке, и вскоре они стали его главными источниками видеозаписей из Восточной Германии.

К июлю 1987-го Штази уже знало о связи Яна с Шефке, но решило повременить с заключением Шефке или Радомски под стражу. Офицер, который вел дело Шефке, счел важным провести «дополнительные следственные мероприятия в отношении связных» двух наших героев из Восточного Берлина. Тайная полиция полагала, что их цели пользуются обширной сетью пособников, и поэтому хотела отложить аресты и продолжить слежку, чтобы поймать всех. Тайные агенты Штази внедрились в компании приятелей Радомски и Шефке, двух из них тайная полиция допрашивала неоднократно. Не зная в тот момент, что Штази тянет время из-за поиска их несуществующей когорты помощников, Радомски и Шефке жили в страхе оказаться в тюрьме. Штази ошибочно полагало, что эти двое не смогут доставить слишком много неприятностей, и это позволило им остаться на свободе в критические месяцы 1989 года.

Ян, Радомски и Шефке догадывались, что демонстрация 9 октября превзойдет размахом и значением все, что были до нее. Они знали, что крайне велика вероятность повторения событий на Тяньаньмэнь в Германии, поэтому чувствовали необходимость снять все на камеру, невзирая на опасность. Как говорил Радомски, «если уж появятся кадры, то пусть они будут наши». Для начала Радомски и Шефке требовалось попасть из Восточного Берлина в Лейпциг, а сделать это 9 октября оказалось совсем не просто. Из-за годовщины создания ГДР министерство госбезопасности начиная с 3 октября круглосуточно наблюдало за Шефке. Десять агентов Штази, которым поручили следить за ним, даже не пытались скрывать свое присутствие. Они не отставали от него всякий раз, как он куда-нибудь выходил, и устраивали перекур во дворе его многоквартирного дома. «Они все время меня преследовали», – вспоминает он. Это было «крайне неприятно», потому что в результате Шефке не мог вынести доставленное Яном видеооборудование через парадную дверь; слишком велик был риск конфискации.

Они с Радомски придумали план, как ускользнуть от Штази 9 октября. Они купили несколько таймеров и приладили их к светильникам, радиоприемнику и телевизору в квартире Шефке: устройства должны были включиться через два часа после того, как Шефке проснется и оденется в полной темноте. Они надеялись, что Штази будет думать, что Шефке все еще спит, и не заметят, как он выскользнет через крышу. Поначалу план сработал. Шефке вылез на крышу, аккуратно придерживая видеоаппаратуру. Перебравшись с одной крыши на другую, а затем на третью, он спустился на улицу примерно в полукилометре от своей квартиры. Там в машине его ждал Радомски.

Их заметили и повесили за ними хвост. Им удалось оторваться от преследователей, но нужна была другая машина, чтобы выбраться из Берлина, иначе Штази бы снова их обнаружило. Они припарковали машину и поехали на трамвае к другу Шефке – протестантскому пастору Штефану Бикхардту. Шефке сказал Бикхардту, что им нужно воспользоваться его машиной, чтобы выбраться из города. Бикхардт согласился одолжить им ее, несмотря на то что на той неделе машина была ему нужна для собственной свадьбы.

По пути в Лейпциг Шефке и Радомски поняли, что даже если бы они не знали дорогу, то вряд ли заблудились бы – достаточно было следовать за конвоем военных машин и грузовиков с вооруженными солдатами. Радомски был уверен, что кто-нибудь из конвоя остановит их и арестует, но им повезло. «Никогда не понимал, как нам это удалось, но мы проскочили», – вспоминал он много лет спустя. Иногда они оказывались настолько близко к конвою, что могли разглядеть лица солдат, сидевших в грузовиках, но, по всей видимости, приказа останавливать и проверять попутных гражданских военным не давали.

Когда Радомски и Шефке добрались до города, их поразило количество людей: силы безопасности, зеваки – все столпились в центре. Они сразу начали искать укрытие, из которого могли бы незаметно вести съемку. Помня о том, что во время марша неделей ранее они не осмелились даже вынуть видеокамеру из сумки, они решили, что в этот раз не станут присоединяться к колонне. Вместо этого они решили найти высокое здание с видом на кольцевую дорогу. Идея заключалась в том, чтобы забраться на удобную точку наблюдения, укрыться и оттуда снимать.

Однако от первого высокого здания, которое выбрали Радомски и Шефке, их прогнал комендант. Попробовав еще несколько мест, они зашли в многоквартирный дом и наткнулись на дверь, заклеенную стикерами. Они знали, что официально стикеры не приветствовались, – значит, внутри жил кто-то из их единомышленников. Они постучали, и к их радости дверь открыл мужчина с длинными волосами (еще один признак неповиновения), который разрешил им снимать из окна квартиры. Радомски и Шефке уже думали, что все получилось, пока не увидели в одной из комнат спящего ребенка. Они не хотели привлекать внимание сил безопасности к невинному ребенку, тем более делать его мишенью. Даже если бы обошлось без стрельбы, следовало учитывать, что Штази нередко использовало в своих интересах высказывания детей, чтобы завести дело на их родителей. Невинная фраза о двух мужчинах с видеокамерой, произнесенная ребенком в школе, могла стать достаточной для того, чтобы осудить отца. Они предпочли уйти из той квартиры, хотя у них не было никаких гарантий, что найдется другая.

В итоге Радомски и Шефке оказались у Реформатской церкви с высокой башней, которая стояла прямо у северного изгиба кольцевой дороги. Служители Реформатской церкви, в отличие от церкви Святого Фомы, оставили парадную дверь, выходящую к кольцевой дороге, открытой, на тот случай, если участникам марша понадобится убежище. Двое восточных берлинцев вошли в церковь и постучали в одну из внутренних дверей, которая оказалась входом в квартиру Ханса-Юргена Зиверса (сорокашестилетнего пастора церкви) и его семьи. Берлинцам повезло. Другие служители Реформатской церкви проявляли такую же антипатию к активистам, как и некоторые лидеры церкви Святого Николая, но Зиверс – бывший механик, позже изучивший богословие, – симпатизировал диссидентам.

Зиверс вспоминал, что, когда он открыл дверь, на пороге стояли двое очень встревоженных молодых людей. Интуиция подсказала пастору не спрашивать имен – ни в тот момент, ни после. Кто они такие, он узнает только позже. Радомски и Шефке сообразили, что смысла пытаться завести светский разговор нет, и сразу же задали прямой вопрос: можно ли воспользоваться церковной башней, чтобы заснять начинающиеся события? Шокированный Зиверс на мгновение задумался. Он был испуган – эти двое могли оказаться тайными агентами Штази, – но его убеждения подсказывали, что если той ночью перед его церковью прольется кровь, то это не должно остаться без внимания. Напротив, это должны увидеть как можно больше людей, «даже в Америке, и Японии, и вообще повсюду, иначе здесь ничто никогда не изменится».

Зиверс сильно рисковал, доверившись двум незнакомцам и позволив им воспользоваться церковной башней. Подумав о возможных последствиях для семьи, он попросил их, чтобы в случае задержания они не признавались, что это он их впустил. Радомски и Шефке согласились, а затем спросили, можно ли на время спрятать оборудование в его комнате (одно это уже было достаточным основанием для ареста в тот день), пока они бы оценили ситуацию в городе и купили еды и других припасов. Зиверс согласился, но с условием, что они заберутся на башню прежде, чем храм откроется в пять часов для вечерней молитвы о мире, которая будет проходить в Реформатской наряду с церковью Святого Николая и некоторыми другими. Двое пообещали вернуться вовремя и ушли. Зиверс оцепенел, когда сразу же после этого домой неожиданно вернулся один из его сыновей, – он не без труда скрыл от мальчика оборудование для видеосъемки, потому что не хотел впутывать его.

Радомски и Шефке направились к церкви Святого Николая, надеясь разузнать полезную информацию о приближающемся столкновении. Хотя они полагали, что им и так уже достаточно повезло с Зиверсом, и не ждали, что удача вновь им улыбнется, в церкви они случайно встретили своего самого надежного курьера – Ульриха Шварца. Шварц был западным немцем и жил в Восточном Берлине как корреспондент журнала Spiegel. Впервые он приехал сюда в 1976 году, как только Заключительный акт СБСЕ позволил западным корреспондентам работать в ГДР, но его выдворили примерно через год за публикацию диссидентских материалов. Тем не менее с приходом эпохи Горбачева власти Восточного Берлина неохотно пустили его обратно, и вскоре Шварц вышел на контакт с Шефке. Шварц был особенно полезен, ведь благодаря соглашениям СБСЕ он мог проходить через контрольно-пропускные пункты без обыска. Но Штази с того момента не спускало с него глаз, легко уговорив полдюжины новых соседей Шварца шпионить за ним.

Шефке не говорил Шварцу, что они собираются в Лейпциг, но он тоже решил туда поехать, несмотря на введенный там запрет на журналистскую деятельность. Шварц совершил уловку, оставив свою машину на парковке аэропорта Берлин-Шёнефельд за пределами Восточного Берлина, но не полетел самолетом, а сел на поезд до Лейпцига. Прибыв в Лейпциг, он, как и Радомски с Шефке, решил направиться к церкви Святого Николая. Она, словно магнит, весь день притягивала к себе людей, в том числе и юную американку Белинду Купер. Наши герои знали Купер благодаря общим друзьям в Восточном Берлине, состоявшим в протестной группе, для которой Белинда выполняла курьерские поручения. Эти общие друзья попросили Купер поехать в Лейпциг и быть готовой впоследствии дать свидетельские показания о марше и кровопролитии, если бы оно случилось. Как гражданка США она полагала, что сможет вернуться на Запад и разнести вести о произошедшем. Но до приезда в Лейпциг она не подозревала, насколько в действительности опасна ее миссия.

После их случайной встречи в церкви Святого Николая все четверо пришли к выводу, что, судя по количеству стянутых в город силовиков, дела обстоят плохо и безопасность может обеспечить только большое количество демонстрантов. Они договорились встретиться поздним вечером в фойе лейпцигской гостиницы «Меркур» – убедиться, что со всеми все в порядке, а затем вместе вернуться в Берлин на машине, на которой приехали Радомски и Шефке. Отель обслуживал иностранцев, поэтому вероятность столкновений в нем была невысокой, а Купер и Шварц могли ждать там, не вызывая подозрений. Когда четверка разделилась, Радомски и Шефке направились обратно в Реформатскую церковь, чтобы подняться на башню до начала молебна.