— Как долго ты не ел? Так ведь можно умереть. Поешь хоть немного. Пожалуйста.
Тишина.
— Мне так надо хоть немного поспать. Я посижу и подремлю тут, хорошо? Пообещай, что больше не убежишь. Ладно?
— Хорошо.
— Спасибо, Джун-кун, — придвинув стул, Сайто-тян села у его кровати.
Молодой человек мог бы и не обещать: сбежать у него все равно не было никакой возможности. Он был надежно прихвачен к койке черными пластиковыми ремнями за талию и запястья. Ремни были крепки — он уже пробовал разорвать их, причем изо всех сил, но успеха не добился. Эту меру предосторожности ввели, когда две ночи назад он попытался выбраться из палаты через окно, но был скручен гнилым кашлем в больничном саду. Он пробовал осторожно расшатывать крепежный болт в койке — ему сделали укол успокоительного.
Лунный свет заливал палату серебряной паутиной, и усталые глаза Сайто-тян влажно отбрасывали глянцевые блики в его лучах. Слегка наклонившись вперед, она пристально вглядывалась в неподвижное лицо юноши, будто пытаясь прочесть, о чем он думает.
Но веки его были опущены. Он лежал, как странная статуя, пугающая своей противоестественной, жуткой худобой — воля, лишенная сил, сокрушенная, но непокоренная. И непроницаемая.
Джун ничего ему не сказал. Вообще ничего.
Его содержание в клинике оплатили друзья из театра — то ли сами так решили, то ли Сайто-тян уболтала. Его изрядно оскудевших за последнее время финансов на хорошее лечение вряд ли хватило бы. Оплачивали, видимо, в складчину — толкового-то приработка, в отличие от него, ни у кого из них не было. Даже у Сайто-тян.
Сайто легонько клюнула носом. Потом еще раз и еще. Видно было, что ей и впрямь не удавалось в последнее время как следует выспаться. Ей надо было дать заснуть, отдохнуть… ведь спит она наверняка очень крепко.
Очень аккуратно Джун расслабил лицевые мышцы, стараясь дышать как можно ровнее.
— Джун-кун? — раздался тихий шепот через несколько минут.
Он промолчал.
— Джун-кун?
Неимоверным усилием воли он заставил себя издать носом тихое посвистывание. До него донесся удовлетворенный вздох. Спустя некоторое время посвистывание удвоилось.
Еще через секунду оно вновь стало одиноким.
Пальцами ноги, стараясь не издавать ни звука, он медленно отвернул матрас и с третьей попытки извлек свое сокровище — крохотные маникюрные ножницы. Неведомым образом они завалялись у него в кармане, когда его сюда привезли — он обнаружил их, когда его выводили в туалет. Подарок Нори. Небольшие, но очень острые лезвия вполне могли справиться с неподатливым пластиком. За пару часов. Или тройку.