Звезды, как говорил некий демон, знают все. Не помню, правда, чтобы он пояснял, в какой именно области расположено их всезнание. Возможно, именно что во всех. Во всяком случае, очень хочется в это верить.

Когда хоть еще кому-нибудь на свете известно, как херово может быть — это изрядно подслащивает пилюлю.

Какая же, однако, интересная штука — это ваше Н-поле. Темно, как у негра в жопе, а видно всё. Гравитации нет — верх и низ есть. Летать можно — ходить нельзя, негде. Города и замки лепятся, как пластилиновые — живого не сотворить. Мир одностороннего всемогущества.

Некротично как-то прозвучало. Впрочем, в формулировках ли дело?

Я лежал на чём-то твердом и смотрел в ледяную пустоту, чувствуя, как холодно-синеватая кровь — моя, — перестает сочиться из раны. Не то чтобы меня так уж занимал танец голубых и алых шаров надо мной, но при взгляде вниз и направо меня начинал трясти крупный озноб. Уж лучше смотреть вверх. Если прикрыть веки, наверно, эти огни сойдут за светлячков.

Какая жалость, что человеческими веками для глаз я обзавестись не додумался. А теперь уже, пожалуй, поздно. Предусмотрительность моя в данном случае проявилась интуитивно и, как обычно, через задницу.

Чудище, в которое я себя превратил, явно отличалось запредельной живучестью. Не так-то просто оставаться живым и в сознании, когда весь правый бок превратился в сплошную обугленную язву, рука оторвана напрочь, а ноги сломаны. Причем, кажется, даже не в трех местах. Не раз и не два на ум невольно пришла груда полуразложившейся плоти, что я увидел в спальне Шибасаки.

Теперь я, пожалуй, не стал бы его пытать. Да и вообще…

А, какое это имеет значение. Все равно я не жилец.

Болевой порог я давно пересек, так что изувеченное тело давило вопли взбесившихся нервов без участия сознания. То, что я испытывал, было скорее сухой регистрацией факта: «Кажется, мне очень больно». Но это, видимо, ненадолго. Не думаю, чтобы это тело было подвержено сепсису, — интересно, есть ли в Н-поле микробы? — однако потеря крови ощущалась все явственнее. Говорят, самоубийцы в теплых ваннах чувствуют только слабую эйфорию и легкость во всем теле. Что ж… иногда молва не врет.

А без крови могут жить только некоторые боги. Не бог же я, в самом деле.

Дышать становилось все легче.

На мгновение выпустив ленту, я ощупал ладонью то, на чем лежал. Кажется, чья-то дверь. Деревянная, некрашеная, с круглой ручкой — какая проза… Несомненно, массу удовольствия получит ее хозяин, если в ближайшее время вздумает прогуляться по иным мирам. А может, и не в ближайшее. Сомневаюсь, что в этом месте органика может гнить.

Старательно обводя взглядом то, что осталось от моего бока, я посмотрел на груду глиняной и деревянной пыли, что парила неподалеку, не оседая и не разлетаясь. Два или три осколка черного стекла медленно вращались в общей мешанине вокруг своей оси. Наконец я узнал его, вспомнил это лицо, эту чешую и эти извивающиеся хвосты, хотя видел их всего один раз, далеко-далеко отсюда. Смазливый блондинчик в фартуке сумел-таки подловить меня. Хитрая задница. Лукавый мастер. Надо сказать, творение оказалось ему весьма под стать.

Из-под костяной маски сухо толкнулся смешок. Все-таки я его сделал.

Он оказался по-настоящему могучим врагом. Когда подоспели мои воплощенные отражения, ублюдок успел переломать мне ноги, хотя и сам лишился пяти лап и одного хвоста. Один из боевых фантомов сразу развеялся в прах от удара зеленой молнии, зато второй сумел вцепиться ему в одну из оставшихся хваталок и сломал ее. И вот тогда-то мы взялись за дело по-настоящему.

С двоими он не справился. Хотя успел сжечь и второго призрака, прежде чем я разорвал его пополам.

Небольшое промедление стоило мне руки. Вот так-то, дружок.

Я чувствовал, как мое тело постепенно теряет вес, становится пустым и легким, как проколотый воздушный шарик. Скоро совсем сдуется — и конец. Скоро воздушный пузырек проскочит в сердце — и конец. Не так уж оно и страшно оказалось на самом деле. Умирать — не страшно? Я поднес ладонь с лентой к лицу.

Не могу понять, как она к нему попала?