Когда дело доходило до новых идей, Жак не останавливался на драгоценностях. У него была идея, как сделать показ мод леди Кунард более запоминающимся. Он предположил, что его дизайнеры могли бы распространить свои художественные таланты на колени моделей, часть тела, которая считалась рискованной в вежливом обществе 1920-х годов. Предложив, чтобы чулки моделей были скатаны чуть ниже колен, он хотел украсить колени миниатюрными картинами, которые были бы дразняще видны только наполовину, когда модель скользила по подиуму в юбке с разрезом. Один молодой дизайнер Cartier, весьма взволнованный возможностью оказаться в такой близости к красивой модели, вспоминал, как предложил свои услуги Жаку, но обнаружил, что эта блестящая идея имела свои трудности: «Я сделал глубокий вдох, затем, опьяненный ароматом тепла ее тела, на пробу погладил ее коленную чашечку дрожащим большим пальцем – чтобы обнаружить, что плоть на коленном суставе богини морщится паутиной крошечных складок, а затем туго натягивается, как и любая другая». Не торопясь, он все же сделал свою работу, и полученные в результате миниатюрные картины на коленях «Вид Виндзорского замка с реки» и «Арундел» продвинули имя Cartier в круг сплетен на званых обедах в том месяце.

Жак не делал ничего наполовину, и показ мод вылился в огромное предприятие. Он написал Пьеру, чтобы рассказать ему о проделанной работе: «За шесть недель лондонская мастерская выполнила, и выполнила хорошо, сотню работ». На прессу, к счастью, это произвело должное впечатление. Tatler в своей колонке о моде вынужден был признать, что «драгоценности, представленные с величайшей тщательностью, казалось, бросали тень на триумфы портновского искусства».

Как и Луи, который видел свои творения рядом с высокой модой на выставке 1925 года, Жак наслаждался возможностью показать свои произведения вживую. Надеясь, что зрители смогут увидеть драгоценности в новом свете, он «поиграл» с их размещением на моделях. Бриллиантовая брошь в форме листа, которую можно было бы ожидать на вечернем платье, появилась на дневном черно-желтом шарфе; квадратные бриллиантовые часы, «не имеющие никакого браслета», украшали рукав черного платья Ворта; и «на маленьком черном берете блестела великолепная бриллиантовая брошь». У тех, кто был без шляпы или бандо, «украшения для волос, круги или полумесяцы, были искусно расположены на гладко причесанных головах». Там были замечательные творения с многоцветными драгоценными камнями, которые Жак привез с Востока. «Изумительное» рубиновое ожерелье было наилучшим образом показано Калло на фоне серого атласного платья и дополнено «великолепными брошами в рубинах и бриллиантах на плече и на шляпе». Изумрудные броши тоже были весьма заметны, «и большой интерес вызвали брелоки из изумрудов в бриллиантовой оправе; они располагались то сзади, то спереди левого плеча».

Отзывы прессы о показе превзошли ожидания Жака; некоторые критики похвалили его за открытие новых тенденций: «Бриллиантовые броши-клипы на плече стали впечатляющей новой модой», – объявлял журнал Sketch в колонке «Пути женщины», и «несколько вечерних платьев были украшены этими сверкающими бриллиантовыми пряжками на одной стороне, а также соответствующими подвесками на бриллиантовой цепочке». От публичности был и неожиданный бонус. «Mauboussin открылся напротив Boucheron на Берлингтон-Гарденс, но я не думаю, что это сильно нам повредит, – писал Жак Пьеру. – К счастью, наша выставка в Мейфэр для оперного Легиона состоялась через три дня после его открытия и полностью затмила его». Это было одно из немногих упоминаний Жака в его письмах о конкурентах. Хотя братья и знали о соперничестве, они не склонны были зацикливаться на нем. Они были сосредоточены на том, чтобы идти вперед, а не оглядываться через плечо на своих коллег, всегда следуя тому же девизу: «Никогда не копировать, только творить».

С точки зрения леди Кунард, показ мод имел большой успех, привлек внимание общественности к ее делу и собрал 500 фунтов стерлингов (около $38 000 сегодня). Ее преданность Жаку была безгранична. В 20-е – 30-е годы она станет одним из лучших клиентов Cartier London и верным его покровителем. Жак обнаружил, что встречается с ней два раза в месяц: только за один год на ее счету было более сорока заказов. Иногда требовался просто ремонт или переделка устаревших вещей в нечто более модное, например косметички – в стильный портсигар. Но у нее была страсть к драгоценным камням, и она не удерживалась от покупки крупных вещей, когда бывало настроение. В 1920-е годы ей не было равных среди английских клиентов. Однако в Индии было несколько человек, которые могли составить ей конкуренцию.

Осенью 1926 года Жак поднялся на борт большого парохода «Касима Мару», направлявшегося из марсельского порта на Восток. С собой у него были серьезно застрахованные красные коробочки, а также сведения о клиентах и дилерах, разбросанных по Цейлону и Индии. Хорошо зная из предыдущей поездки, что жизнь на жарком индийском субконтиненте течет совсем по-другому, и одна встреча может очень легко превратиться в несколько дней ожидания, Жак не имел подробного расписания в дневнике. Он будет принимать каждый день таким, каков он есть. Несмотря на несколько конкретных задач: продажа важного ожерелья и поиск высококачественных цейлонских сапфиров для клиента в Лондоне, Жак был открыт для любых возможностей.

В 1911 году 28-летним юношей он совершил такое же путешествие. Теперь у него была семья и четверо детей. Жена обожала путешествия. Когда он работал в Лондоне, она часто отправлялась в дальние края со школьной подругой мадам Фурнье. «Raconte-moi ton aventures», – расскажи мне о своих приключениях, говорил Жак, когда она возвращалась и усаживалась в любимое кресло у камина. Теперь, на Восток, пара может путешествовать вместе.

Жизнь на борту была первым приключением. Путешествие первым классом было очень приятным, но не было никакого спасения от влажной жары, которая превращала каюты в сауны. Вынужденный спать на палубе, чтобы подышать свежим воздухом, Жак проводил беспокойные ночи, полные ярких снов. «Прошлой ночью мне приснилось, что я видел отца», – записал он в своем дневнике 15 октября, в первую годовщину смерти отца. Но самой трудной частью трехнедельного путешествия для пары, привыкшей к разнообразной и спонтанной жизни, было прежде всего то, что каждый день на борту был похож на другие, и Жак удивлялся тому, как все пассажиры, казалось, вели себя так, словно жизнь подчинялась правилам. «Они принимают ванну и одеваются к завтраку в восемь часов. Они гуляют или играют в настольные игры до десяти, а затем читают или пишут в шезлонгах до самого обеда, когда идут в бар выпить. Обед в 12: 30. С часу до трех – время сиесты… С трех до шести снова упражнения, затем принимают ванну и одеваются. Ужин в 7, потом танцы, большинство играет в карты».

Пара путешествовала с небольшой группой сотрудников. После первой поездки Жака в Индию он пообещал себе, что никогда больше не будет путешествовать без своего Rolls-Royce и шофера Орра. Нелли со своими восемнадцатью чемоданами нуждалась в личной горничной, а поскольку Жак обладал далеко не идеальным здоровьем, они взяли с собой и доверенного доктора Бонара. После восемнадцати долгих, монотонных дней на борту маленькая свита родом из зеленых холмов Суррея наконец заметила вдали свою цель. Это была не огромная страна махараджей, а Цейлон, расположенный к югу от Индии и являющийся родиной одних из лучших сапфиров в мире.

Жак любил сапфиры. Хотя им было трудно превзойти совершенный бирманский рубин или яркий резной изумруд Великих Моголов, сапфиры были его камнем по рождению, и он чувствовал сродство с ними. Единственным украшением, которое он постоянно носил (не считая обручального кольца), был перстень из платины с сапфиром-кабошоном на мизинце. Поэтому, пока Нелли устраивалась в номере с видом на море в отеле Galle Face, он отправился на поиски сапфиров в деловую, шумную и оживленную столицу Коломбо.

Хотя большинство лучших сапфиров, добываемых здесь, как правило, попадали в Индию, где их гранили, полировали и продавали международным дилерам, Жак надеялся перехватить некоторые из них до того, как они покинут родную землю. Встретившись с местным торговцем драгоценными камнями Маканом Макаром в его маленьком душном магазинчике под отелем Grand Orient напротив главного порта Коломбо, он был разочарован большой наценкой: «Я нашел, что цены на драгоценные камни высоки, и утвердился во мнении, что индийские ювелиры продают свои товары дороже, чем мы можем получить их в Европе». И все же некоторые из них показались ему более разумными по цене. Желая сохранить хорошие отношения с Макаром, местным магнатом, он купил дюжину камней, планируя сделать из них пуговицы и браслет. В дневнике он рисовал наброски интересующих его предметов и записывал цены, пользуясь кодом Cartier.

Самым интересным у Макара был огромный прямоугольный сапфир в 350 карат – «очень хорошего цвета» и «чистый», без включений, которые умаляют стоимость драгоценного камня. Макар предложил цену продажи 25 000 фунтов стерлингов (около $1,8 миллионов сегодня). Жак подумал, что, вероятно, сможет продать его в Лондоне примерно за 50 000 фунтов стерлингов, получая 100-процентную прибыль. Но это риск. Он попросил Макара придержать его до конца сезона, к тому времени появится возможность телеграфировать в лондонский офис и получить ответ от клиента.

88 лет спустя большой прямоугольный цейлонский сапфир с похожими характеристиками вновь появится на аукционе Christie’s. Известный как «Голубой красавец Азии» – четвертый по величине ограненный синий сапфир в мире, – он стал одним из самых дорогих драгоценных камней на рынке. А затем снова попал в заголовки газет, как только молоток упал: камень был продан за 17,2 миллиона долларов в 2014 году, что считается мировым рекордом.

Тогда же, в липкой жаре Коломбо, Жак попросил торговца еще об одной услуге: он хотел увидеть источник фантастического драгоценного камня. Макар согласился отвезти его на пятьдесят шесть миль к юго-востоку от Коломбо в Ратнапуру, город драгоценных камней, как только высохнут сапфировые шахты (недавние дожди затопили их). Через пару дней, нарядно одетые для поездки на экскурсию: в галстуках-бабочках, блейзерах и шляпах, мужчины рано утром выехали из столицы. Проезжая мимо речных русел, Макар указал на туземцев в тюрбанах и набедренных повязках, стоявших по колено в реке, тряся большими круглыми ситами и высматривая какой-нибудь проблеск голубого среди зернистой коричневой гальки. Заинтригованный, Жак попросил остановиться и узнать, насколько успешна подобная охота за сапфирами. Как оказалось, находят они не очень много и ни одного хорошего. Лишь карьеры Ратнапуры хранили истинные сокровища.

Подъехав к тому, что выглядело не более чем болотистым рисовым полем, Макар повел Жака по грязи пешком. Они миновали несколько карьеров, прежде чем добрались до самого нового, десятифутовой глубины, хорошо укрепленного для предотвращения оползней. Двое мужчин на дне поочередно наполняли ведра комковатой землей, которую затем поднимали наверх, складывали в большую кучу и промывали через сита раз в неделю. Это была долгая, тяжелая работа, и чаще всего без результата. «Говорят, что для того, чтобы получить один камень, нужно вытащить сотню корзин, – с удивлением писал Жак своим братьям, – и конечно, многие из них пустые». Попросив показать несколько примеров того, что они нашли, Жак попытался купить большой камень, из которого, по его мнению, можно было бы при огранке получить звездчатый сапфир. Как это часто бывало, ему сказали, что камень не продается сам по себе. Он был частью более крупной партии из шестидесяти по большей части бесполезных камней. Он купил их все, больше для будущего, чем для чего-либо еще.

Путешествия Жака на Восток были заполнены встречами с дилерами камней. Фотография сделана в Дели, господин Катджимулл второй справа. Страница из дневника Жака, наполненная набросками в натуральную величину камней, которые он купил или собирался купить