Вторая мировая война перевернула моду с ног на голову, и большие ожерелья 1930-х годов вышли из моды. После войны, когда Хаттон жила в Париже, она обратилась к своему любимому продавцу на Рю де ла Пэ, 13 Андре Дене и попросила переделать изумруды еще раз. На этот раз французский дизайнер Cartier Люсьен Лашассань придумал ожерелье в восточном стиле, которое можно было носить на голове. Барбара Хаттон, одетая в сари, будет носить его как тиару, встречая гостей на своих легендарных вечеринках в танжерском дворце.

В середине 1960-х годов, когда Барбара Хаттон рассталась со своим седьмым мужем, она продала пресловутые драгоценные камни. На этот раз покупателем стала компания Van Cleef & Arpels, которая решила, возможно из-за сложной обстановки для предметов роскоши в то время, разобрать тиару и продать изумруды по отдельности. И эти великолепные драгоценные камни, которые вместе занимали столь важное положение в некоторых из самых гламурных мест и моментов XX века, начали следующую главу своего замечательного существования порознь.

Гарольд Фаулер Маккормик был сыном Сайруса Холла Маккормика, чикагского «короля жнецов», который произвел революцию в сельском хозяйстве, изобретя первый коммерчески успешный механический серп. Эдит была младшей дочерью Джона Дэвисона Рокфеллера, соучредителя Standard Oil и, вероятно, самого богатого человека в современной истории. Они были членами семьи чикагских королей. Возможно, по этой причине их брак был обречен на неудачу: «Легендарное соединение двух великих американских состояний случалось не так уж часто в американской истории, но это произошло в случае Маккормиков, и в результате не было никакого способа, чтобы один партнер в союзе мог соответствовать другому».

Дом Маккормиков на Лейк-Шор-драйв, 1000, был полон всевозможных музейных экспонатов – от ковра, принадлежавшего персидскому шаху, до библиотеки редких книг объемом в 15 000 томов. Мебель была собрана из предметов, напоминающих о временах французского королевского двора, и званые обеды напоминали государственные приемы. За каждым из двухсот гостей стоял лакей, а на столах были разложены французские меню, гравированные золотом. Еду подавали на сервизе из тысячи золотых предметов, которые Наполеон подарил сестре. Каждая деталь была задумана, чтобы произвести впечатление, и все же, как заметила Эдит мужу, ее приемы казались «вынужденными и формальными». Харольд мягко объяснил, почему им не хватает элемента веселья и непосредственности: «Дорогая моя, неужели ты не понимаешь, что эти полнокровные молодые чикагцы привыкли к спиртному? Они просто обязаны иметь свое вино, свои коктейли и крепкие напитки». Но Эдит обещала своему покойному отцу-трезвеннику, что никогда не притронется к спиртному и не будет подавать его дома. Она не отступит от своего слова и не позволит ничему нарушить ее представление о надлежащем поведении. На самом деле она была так строга, что, когда во время обеда ее маленький сын умер от скарлатины, слуги не были уверены, стоит ли говорить ей об этом. В конце концов они решили потихоньку дать ей знать. Эдит, «казалось, больше раздраженная вмешательством, чем новостями, просто кивнула, и званый обед продолжился».

Однако даже без веселья приглашения на приемы Маккормиков были не из тех, что можно было отклонить. Супруги были самыми главными знаменитостями Чикаго. Когда любящая оперу Эдит решала посетить Чикагскую оперу в тот или иной вечер, это гарантировало, что все билеты будут проданы. Поклонники желали увидеть, как она приедет в своем сливового цвета Rolls-Royce, управляемом шофером в сливового цвета униформе. Выйдя из машины в знаменитой накидке из горностая, она старалась мельком показать лодыжку, часто обвитую золотым браслетом. Однако больше всего внимания привлекало то, что висело у нее на шее. Одно из колье Cartier содержало десять крупных изумрудов, расположенных вдоль ряда из 1657 бриллиантов, жемчуг стоил 2 миллиона долларов.

И все же, хотя пара блистала на вечеринках, в опере или в городе, они не были счастливы. Гарольд, щеголеватый, в ярких рубашках с контрастными воротничками, расшитых жилетах, запонках Cartier, славился своей неверностью. К 1913 году, после восемнадцати лет брака, Эдит была близка к кризису и решила записаться на лечение депрессии к психиатру – доктору Карлу Юнгу. Лечение затянется на восемь лет, дав «богатому плейбою» время, чтобы развлекаться с польской оперной певицей.

Ганна Вальска была известна не столько певческими способностями, сколько умением выбирать богатых мужей: выходила замуж шесть раз, собрав около 125 миллионов долларов. Однако ей хотелось петь на сцене, и, услышав, что Гарольд Маккормик в отсутствие жены занял место руководителя чикагской оперной труппы, она решилась. Гарольду не потребовалось много времени, чтобы поддаться ее чарам. Он даже сделал диве предложение. Но пока он просил Эдит подписать бумаги о разводе, его невеста вышла замуж за другого. Александр Смит Кокран, «самый богатый холостяк в мире», осыпал новую невесту подарками: «Пойди в Cartier и выбери все, что пожелаешь». Но семейная жизнь не сложилась, и через год Ганна вернулась к Гарольду.

Брак Ганны с Гарольдом Маккормиком продлится девять лет, до 1931 года; за это время она станет одной из лучших клиенток Cartier. Будучи поклонницей стиля восточного ар-деко Луи, она купила таинственные часы Sinto и браслет с изображением химеры. Со временем Ганна познакомилась с семьей Картье лично, бывала на обедах у Пьера и Эльмы в Нью-Йорке, встречалась с Жаком и Нелли в горах Санкт-Морица.

К концу 1920-х список клиентов-мультимиллионеров Пьера из США вызывал зависть у домов роскоши по всему миру; он пережил Дрейсера, своего самого крупного конкурента, и с помощью хитроумных маркетинговых приемов превратил Cartier из непроизносимого французского слова в общеизвестное имя по всей Америке. Не то чтобы все было гладко. В то время Cartier Inc. вела дорогостоящую, непрекращающуюся судебную тяжбу в Апелляционном суде против таможенной службы США по поводу пошлины, применяемой к незавершенным платиновым украшениям. И все же зимой 1927 года Пьер с волнением и вполне понятной гордостью пригласил своего старшего брата Луи в Нью-Йорк. Хотя Жак и Нелли провели много времени в Америке вместе с ним и Эльмой, это была первая поездка Луи в Штаты, и Пьеру не терпелось показать ему все, чего он достиг.

Луи и Жаки поднялись на борт океанского лайнера «Аквитания» во французском порту Шербур морозным январским утром 1927 года. Они оставили двухлетнего Клода дома, в Будапеште, с няней, и предстоящее шестидневное путешествие обещало быть спокойным. Более длинная и широкая, чем многие другие лайнеры, «Аквитания» предлагала пассажирам первого класса роскошные салоны, курительные комнаты и частные апартаменты. Кроме того, как часть британской судоходной компании Cunard она имела явное преимущество: ей разрешалось подавать алкоголь (в отличие от американских лайнеров, обремененных «сухим законом»). Каждый вечер Луи в смокинге и Жаки в длинном платье и бриллиантах спускались по парадной лестнице на коктейль. Обед подавали в безупречно обставленной дизайнерами Mewes & Davis столовой, затем следовали танцы. «Аквитания» славилась своим оркестром, и Жаки, обожавшая танцевать, чувствовала себя в своей стихии. Однако Луи не терпелось прибыть на место. Ему 51 год, он официально «на пенсии» – и стремится увидеть землю, о которой так много и с таким восторгом говорили братья.

Луи с Жаки остановились у Пьера и Эльмы на Восточной 96-й улице, 15, и были почетными гостями на обедах и коктейлях. Луи был потрясен увиденным: возвышение Соединенных Штатов, огромное богатство и художественные возможности страны. Он много путешествовал, посещая галереи и музеи. В Париже его обширная библиотека включала книги по истории Египта, Китая и Персии; теперь он жаждал узнать о жизни и искусстве американских индейцев.

Всю жизнь Луи считал Париж центром художественного мира, но теперь уверился, что Америка догоняет его. «Америке суждено стать великим международным художественным центром в течение следующих 25 лет, – заявил он прессе в марте. – Почти все великие произведения искусства процветали на золотом поле. Вот что такое Соединенные Штаты сегодня». Он отметил, что Испания в XVI, Франция в XVII и Англия в XVIII веках были свидетелями расцвета искусства, совпадающего с периодами национального процветания. «Сейчас у Америки есть прекрасная возможность производства через ее художников, скульпторов, поэтов, золотых дел мастеров и ювелиров». Он также говорил о том, что Америка приобретает известность в ювелирном мире, отмечая, что страна «уже владеет монополией на самые дорогие камни и драгоценности в мире» и предсказывая рост их стоимости.

Чтобы избежать суровой нью-йоркской зимы, в марте Пьер и Эльма увезли Луи и Жаки на юг, в Палм-Бич. Они зашли в «Эверглейдс», поиграли в гольф, глядя на море, прогулялись по Ворт-авеню, чтобы посмотреть, как устроен новый магазин, и отправились в круиз по южным морям. Если Луи и нуждался в дальнейших доказательствах растущего процветания Америки, то он их получил. Палм-Бич изначально задумывался как альтернативная Ривьера, но он быстро оставил свое европейское вдохновение в тени. Когда Пьер заговорил о расширении бизнеса в Нью-Йорке, Луи понял его логику. Позже Пьер купит здание рядом с магазином на Пятой авеню, увеличив площадь нью-йоркского офиса Cartier на 3 000 квадратных футов.