Блестящая королева Мария стала по-настоящему знаменитой благодаря желанию общаться с людьми любого происхождения и готовности публиковать книги и статьи. В 1926 году она решила предпринять дипломатическое турне по Соединенным Штатам, чтобы «увидеть страну, познакомиться с людьми и нанести Румынию на карту». Это давало ей прекрасную возможность провести время вдали от «тихой, забытой Богом маленькой страны».

Путешествуя осенью в Нью-Йорк с двумя младшими детьми, она была встречена с энтузиазмом: «со свистками пароходов, ревом пушек в белых клубах дыма на фоне серого тумана, радостными голосами под проливным дождем». Затем последовало зигзагообразное турне по Америке и Канаде, длившееся более семи недель и покрывшее 8750 миль в специальном поезде «Королевская Румыния». Посещая «выставки лошадей, балы, обеды, торговые палаты, библиотеки, музеи и школы», она была замечена примерно шестью миллионами человек и взяла Америку штурмом.

Поездку пришлось прервать из-за сообщений о плохом здоровье ее мужа (который умер следующим летом), но тогда ее визит в Нью-Йорк вызвал неистовство прессы, и Пьер был полон решимости извлечь из него выгоду. Он «очень хотел, чтобы я посетила его магазин», и Мария согласилась. Она была, пожалуй, самой большой знаменитостью нью-йоркского шоурума Cartier. Проводив ее в свой уютный кабинет, Пьер продемонстрировал несколько предметов из последней коллекции и «внимательно» слушал, пока она рассказывала ему, как изобрела моду носить украшения для волос с короткой стрижкой. Возможно, он сомневался в ее словах, но сейчас было не время для педантичности.

Не довольствуясь тем, чтобы просто сидеть сложа руки и наслаждаться заголовками, связывающими его магазин с модной королевой, Пьер пошел дальше. Как после визита бельгийской королевы Елизаветы в 1919 году, он прикрепил к креслу Людовика XIV, на котором сидела королева Мария, табличку с надписью: «На этом кресле сидела Ее Величество королева Румынии Мария, когда посетила дом Cartier». Вот уже десять лет состоятельные американцы любовались королевским гербом здания на Пятой авеню. Теперь королевское кресло подняло идею на совершенно новый уровень.

Конечно, с королевой Марией Пьер вел себя подобающим образом, но также относился с величайшим почтением ко всем клиентам. Приветствовал тех, кто входил в кабинет, рукопожатием и легким поклоном. И когда гостя удавалось усадить на королевский стул (Пьер знал, что редкий клиент забудет о том, что сидел на «королевском» стуле), можно было начинать диалог.

Если, например, клиент хотел изумруд, Пьер нажимал на кнопку и передавал свою просьбу помощнику. Довольно быстро на подносе, покрытом мягкой темной тканью и перевязанном шелковой лентой, торжественно вносили несколько изумрудов. Пьер небрежно выбирал один из драгоценных камней и называл цену. «Это один из менее важных изумрудов, – говорил он о камне стоимостью 35 000 долларов, – конечно, у нас есть гораздо лучшие». Выражение лица клиента подсказывало, что делать дальше. Если человек мог себе позволить, то просил лучший изумруд, и Пьер исполнял его желание. Независимо от уровня покупки, клиент чувствовал себя желанным гостем.

Иногда в кабинете оказывался особый предмет, который, считал Пьер, заинтересует этого клиента. В случае с греческим принцем Кристофером, мужем Нэнси Лидс и сыном великой княгини Ольги, королевы Греции, это была романовская венчальная корона. Драгоценность дома Романовых была продана на аукционе Christie’s по поручению советского правительства в 1927 году. Вскоре Пьер нашел ее в парижском антикварном магазине и, понимая, что в Америке она будет пользоваться большим спросом, привез на Пятую авеню, где собирался незаметно показать нескольким клиентам.

Греческий принц Кристофер позже вспоминал момент, когда Пьер показал ему корону:

«В то время я был в Нью-Йорке, навещая Пьера Картье в его офисе. Внезапно он сказал: «Я хотел бы вам кое-что показать». Он достал из личного сейфа бархатный футляр, положил его на стол и открыл. Внутри лежала бриллиантовая корона с шестью арками, поднимающимися из кольца и увенчанными крестом. «Вы узнаете ее?» – спросил он меня. Я молча кивнул, охваченный меланхолией, поднявшейся из глубин моей памяти. Это была корона Романовых. Моя мать носила ее, и ее мать до нее, она украшала всех княжон императорского дома в дни их свадьбы. Мне вдруг показалось, что комната полна давно умерших невест».

Положение Пьера как покупателя и продавца знаменитых драгоценностей было весьма щекотливым, ведь они были отняты у законных владельцев. С одной стороны, Cartier стремился укрепить свою репутацию поставщика важных драгоценных камней; с другой, фирма рисковала подвергнуться критике за то, что извлекала выгоду из несчастья других. Корона была особенно спорной вещью из-за недавней истории, поскольку была украдена у Романовых большевиками. Как и во многих случаях с постреволюционными русскими вещами, которые попадались ему на пути, Пьер знал, что он должен олицетворять благоразумие и особую тактичность, если хочет завоевать и сохранить лояльность тех, кому нужно продать свои семейные реликвии. Они должны доверять ему. К счастью, в большинстве случаев так оно и было.

В своих мемуарах князь Феликс Юсупов описывает плавание в Америку со своими драгоценностями в ноябре 1923 года и визит к Пьеру: «Услужливый и верный человек… Я могу рассчитывать, что он будет действовать в наших интересах». Князь Феликс был известен в высшем европейском обществе по многим причинам, включая его склонность к переодеванию, тем, что он был когда-то самым богатым человеком в России, его прекрасной русской княгиней-женой и ролью в убийстве Распутина. Но для Пьера он был просто отличным клиентом, который, как и многие другие русские эмигранты, был вынужден продать великолепные фамильные драгоценности, чтобы финансировать свою новую жизнь в Европе.

Пьер был не первым, к кому обратился князь Юсупов. Его подруга Элси де Вулф, знаменитый дизайнер интерьеров, предложила свой магазин, и Юсупов выставил свои драгоценности и безделушки в ее витрине, «как я всегда видел их в витрине отцовского кабинета в Санкт-Петербурге; воспоминания, которые не были лишены меланхолии». Но когда они не продались, он обратился к Пьеру: «В конце концов я все доверил дому Cartier». Их было огромное количество: часы и табакерки, миниатюры в бриллиантовых оправах, восточные кинжалы с рукоятками, украшенными драгоценными камнями. Там был бриллиант «Полярная звезда», принадлежавший Жозефу Бонапарту, бриллиантовые серьги Марии-Антуанетты и «Султан Марокко» – бриллиант стального цвета в 35,67 карата. Были и драгоценности, принадлежавшие Екатерине Великой, в том числе светло-розовый бриллиант «Голова барана» на изумительном ожерелье из черного жемчуга.

Князь Феликс Юсупов и его жена Ирина, одни из многих изгнанников из России, продавших Cartier свои драгоценности после революции

Старший продавец Cartier New York Поль Розье со знаменитой венчальной короной Романовых

Это были именно те важные исторические вещи, которые Пьер искал для своих американских клиентов. Однако проблема заключалась в том, что обещание держать такие продажи в тайне делало невозможными разговоры об этих вещах. Не имея возможности открыто заявить о том, что у него есть драгоценности Юсупова, он мог обратиться к нескольким избранным клиентам, которые, по его мнению, могли бы заинтересоваться этими вещами, но в остальном он должен был набраться терпения и ждать, когда к нему придут подходящие покупатели. Что касается ожерелья из черного жемчуга, оно было куплено дочерью дамы, которая вдохновила Картье на открытие нью-йоркского филиала – Матильдой Таунсенд. Цена была 400 000 долларов (около $6 миллионов сегодня) – в пять раз больше, чем было выплачено Юсупову в качестве аванса.

К счастью, не все исторические вещи требовали такой секретности. Если они были куплены на аукционе или у дилера – бриллиант «Хоуп» или жемчуг Тьера, – Пьер готов был связать с ними имя Дома. Когда Cartier покупал в Париже историческую драгоценность, достойную освещения в прессе, она упоминалась на встрече по маркетингу и изучалась с точки зрения американской аудитории. Если это было интересно, Бернейс писал статью, которую отправлял в Париж для печати. Затем парижское отделение Cartier передавало эту историю парижским корреспондентам американских газет, после чего она отправлялась в Нью-Йорк и публиковалась в Соединенных Штатах с парижским адресом. Если, как ожидалось, статья вызывала интерес у американцев, пресса обращалась в Cartier New York за комментариями. Таким образом, парижская покупка Cartier попадала в заголовки газет по обе стороны Атлантики.