В общем, дело Кинкеля имело скорее симптоматическое, нежели фактическое значение. На этом деле легче всего понять сущность спора, в который Маркс и Энгельс вступили с лондонскими эмигрантами; но само по себе оно не было важнейшим предметом спора, а тем более его непосредственной причиной.

В чем заключалась связь Маркса и Энгельса с остальными эмигрантами и что их обособляло от других, яснее всего видно на двух начинаниях, которым они отдавали свои силы наряду с изданием «Нового рейнского обозрения» в 1850 г. Одно из этих начинаний — эмигрантский комитет. Маркс и Энгельс основали его вместе с Бауэром, Пфендером и Виллихом для помощи эмигрантам, которые большими массами притекали в Лондон после того, как Швейцария стала все суровее относиться к беженцам. Вторым общеэмигрантским делом Маркса и Энгельса было возрождение Союза коммунистов. Возобновление его деятельности становилось настоятельной необходимостью по мере того, как победоносная реакция стала бесцеремонно отнимать у рабочего класса свободу печати и собраний и вообще все средства публичной пропаганды. Солидарность Маркса и Энгельса с эмиграцией была, таким образом, житейской, но отнюдь не политической. Они делили лишения эмигрантов, но не их измышления и готовы были жертвовать для них последней копейкой, но ни малейшей частицей своих убеждений.

Немецкая и в особенности международная эмигрантская среда представляла собой хаотическую смесь самых разнородных элементов. Все эти люди надеялись на возрождение революции, которая даст им возможность вернуться на родину; все они работали в этом направлении, что, казалось бы, должно было объединить их в общем деле. В действительности же всякая попытка единения заканчивалась неизбежно неудачей. В лучшем случае дело доходило до манифестов, а они тем менее к чему-либо приводили, чем торжественнее были составлены. Стоило приступить к какому-нибудь непосредственному делу, как возникали несноснейшие ссоры. Это не было виною отдельных лиц, бедственное положение которых только обостряло столкновения. Истинная причина заключалась в классовой борьбе. Она определяла ход революции и продолжалась в эмиграции, несмотря на всяческие попытки вообразить, что ее не существует. Маркс и Энгельс видели с самого начала бесплодность таких попыток и не принимали в них участия; это объединило все мелкие эмигрантские группы, по крайней мере в том общем мнении, что исключительные виновники всех разногласий — Маркс и Энгельс.

Они же продолжали пролетарскую классовую борьбу, которую начали еще до революции. Прежние члены Союза коммунистов собрались с осени 1849 г. в Лондоне почти в полном составе. Только Молль пал в битвах при Мурге. Шаппер приехал летом 1850 г., а Вильгельм Вольф переселился из Швейцарии еще на год позже. Зато удалось привлечь к делу новые силы, как, например, Августа Виллиха, бывшего прусского офицера. Во время баденско-пфальцского похода он выказал себя очень умелым руководителем добровольческих отрядов, и его завербовал его бывший адьютант Энгельс; Виллих был весьма деятельный человек, но в теоретическом отношении довольно путаный. Затем шла молодежь: купец Конрад Шрамм, учитель Вильгельм Пипер и, наконец, Вильгельм Либкнехт, который учился в германских университетах, но сдал экзамены на революционера в баденских восстаниях и в швейцарском изгнании. Все они окружали в эти годы Маркса, причем наиболее преданным и верным его другом из них был Либкнехт. О двух других Маркс отзывался иногда не совсем одобрительно, так как они причиняли ему порой немало хлопот; но не следует понимать буквально каждое слово, которое он говорил в раздражении против них. Когда Конрад Шрамм умер еще совсем молодым от чахотки, Маркс прославил его, назвав «неистовым Перси партии»; и про Пипера Маркс тоже говорил, что он, в сущности, «добрый малый». Через посредство Пипера в переписку с Марксом вступил гёттингенский адвокат Иоганес Микель, который затем сделался членом Союза коммунистов. Маркс, видимо, ценил его как умного человека, и Микель в течение целого ряда лет был верен коммунистическому знамени; потом только, как и его друг Пипер, он повернул назад в либеральный лагерь.

Для того чтобы возродить Союз коммунистов, центральное управление издало циркуляр, помеченный мартом 1850 г. и составленный Марксом и Энгельсом; циркуляр этот привез в Германию Гейнрих Бауэр, командированный в качестве эмиссара. Авторы циркуляра исходили из того, что предстоит новая революция, которая «будет вызвана или самостоятельным выступлением французского пролетариата, или походом Священного союза на революционный Вавилон». Подобно тому как мартовская революция доставила победу буржуазии, и эта новая революция принесет победу мелкой буржуазии; она же снова предаст рабочий класс. Отношение революционной рабочей партии к мелкобуржуазным демократам формулировалось следующим образом: «Рабочая партия идет с ними против фракции, падение которой составляет их цель; но она выступает против них во всем, в чем они хотят закрепить победу только за собой». Мелкобуржуазные элементы использовали бы победоносную для них революцию в собственных интересах, реформируя капиталистическое общество лишь настолько, чтобы сделать его более удобным и терпимым для них самих и в известной степени для рабочего класса. Но пролетариат ни в каком случае этим не удовлетворится. Мелкобуржуазные демократы будут стараться возможно скорее закончить революцию, как только будут осуществлены их умеренные требования; задача же рабочих, напротив того, заключается в том, чтобы революция длилась перманентно, «до тех пор, пока не будет вырвано господство из рук имущих классов, пока государственная власть не будет завоевана пролетариатом и объединение пролетариев не осуществится не только в одной стране, а во всех господствующих странах мира, настолько, чтобы прекратилась конкуренция между пролетариями этих стран, и пока хотя бы главнейшие производительные силы не сосредоточатся в руках пролетариев».

Соответственно с этим циркуляр предостерегал рабочих, чтобы они не поддавались проповеди единства и соглашательства с мелкобуржуазными демократами и не сделались лишь придатком буржуазной демократии. Им необходимо, напротив того, образовать по возможности прочную и сильную организацию. Тогда, после победы революции — ее же они, как и всегда до сих пор, осуществят лишь собственной силой, собственным мужеством — они продиктуют мелкой буржуазии такие условия, при которых господство буржуазных демократов будет носить в самом себе зародыши своего разрушения. И тем легче будет вытеснить потом господство буржуазной демократии господством пролетариата. «Рабочие должны прежде всего во время столкновения и непосредственно после борьбы насколько возможно восставать против буржуазного соглашательства и вынуждать демократов к выполнению на деле их теперешних террористических фраз… Совершенно не следует противиться так называемым эксцессам, проявлениям народной мести по отношению к ненавистным лицам и общественным зданиям, связанным только с ненавистными воспоминаниями; напротив того, следует не только терпеть такие проявления, а даже брать в свои руки руководство ими». При выборах в Национальное собрание рабочие должны всюду выставлять своих собственных кандидатов, даже там, где нет видов на победу, и не поддаваться никаким уговорам демократов. Конечно, в начале движения рабочим не следует предлагать определенно коммунистические меры, но они могут оказывать достаточное давление на демократов, и те будут вынуждены нарушать по возможности во многих направлениях прежний общественный порядок, изменять его правильное течение и тем самым компрометировать самих себя, а также сосредоточивать в руках государства по возможности больше производительных сил, транспортных средств, фабрик, железных дорог и т. д. Прежде всего рабочие на должны допустить, чтобы с уничтожением феодализма поместья, как это было в эпоху Великой французской революции, перешли в свободную собственность крестьян. Этим сохранилось бы существование земельного пролетариата, и наряду с таковым возник бы мелкобуржуазный крестьянский класс, который проделал тот же круговорот объединения и задолженности, как французский крестьянин. Рабочие должны, напротив того, требовать, чтобы конфискованные поместья оставались государственным достоянием и чтобы их превращали в рабочие колонии. Возделывание земель должно стать делом организованного земельного пролетариата, располагающего всеми средствами крупного земледелия. Таким путем начало общей собственности получит прочное основание среди шатающихся отношений буржуазной собственности.

Вооруженный этим циркуляром, Бауэр выполнил с большим успехом свою миссию в Германии. Ему удалось завязать наново порванные нити, а также создать новые связи, благодаря тому, что он приобрел большое влияние на остатки рабочих, крестьянских, батраческих и гимнастических союзов, которые еще уцелели среди неистовства контрреволюции. Наиболее влиятельные члены рабочего братства, основанного Стефаном Борном, тоже примкнули к Союзу, который, таким образом, привлек в себе «все пригодные силы»: так писал в Цюрих Карл Шурц, который в то же самое время объезжал Германию по поручению одной организации швейцарских эмигрантов. Во втором воззвании, помеченном июнем 1850 г., центральное управление уже извещало, что Союз утвердился в целом ряде германских городов и образовал руководящие центры в Гамбурге для Шлезвиг-Гольштинии, в Шверине для Мекленбурга, в Бреславле для Силезии, в Лейпциге для Саксонии и Берлина, в Нюренберге для Баварии, в Кёльне для рейнской провинции и Вестфалии.

То же воззвание называло лондонский округ самым сильным оплотом Союза, ибо он нес почти исключительно на себе все расходы, руководил просветительным союзом немецких рабочих в Лондоне, а также большей частью эмигрантов. Кроме того, лондонское центральное управление стояло в тесной связи с революционной партией англичан, французов и венгерцев. В другом отношении, однако, лондонский округ был самым слабым местом Союза, ибо он запутывал Союз в разгоравшуюся все сильнее и все более безысходную борьбу в эмигрантской среде.

В течение лета 1850 г. явно исчезла надежда на скорое возрождение революции. Во Франции уничтожили всеобщее избирательное право, и это не вызвало восстания рабочего класса. Борьба шла уже только между претендентом Луи Бонапартом и монархически-реакционным Национальным собранием. В Германии мелкобуржуазная демократия сошла с политической сцены, а либеральная буржуазия приняла участие в ограб лении трупа революции, учиняемом Пруссией. При этом Пруссию надули германские средние и мелкие государства, которые все плясали под австрийскую дудку, а царь грозно пощелкивал кнутом над всей этой немецкой компанией. Но по мере того, как шел отлив истинной революции, все более усиливались лихорадочные стремления эмигрантов сфабриковать искусственную революцию. Эмиграция обманывалась относительно всех угрожающих признаков и возлагала надежды на чудеса, которые она готовилась свершить упорством своей воли. С тем большим недоверием эмигранты относились ко всякой самокритике, исходившей из собственных рядов. Маркс и Энгельс видели положение вещей в истинном свете, так как наблюдали за всем, что происходило, ясным и спокойным взором, и это создавало все большую рознь между ними и эмигрантами. Как мог голос логики и разума сдержать бурю страстей в более или менее отчаивавшейся массе людей! Голос этот оказался настолько бессильным, что всеобщее опьянение проникло также в лондонское отделение Союза коммунистов и вызвало смуту в центральном управлении.

В заседании от 15 сентября дело дошло до открытого раскола. Шесть членов ополчились против четырех: Маркс и Энгельс, затем Бауэр, Эккариус, Пфендер из старой гвардии, а из молодого поколения Конрад Шрамм против Виллиха, Шаппера, Френкеля и Лемана. Среди них был только один из старых членов — Шаппер, первобытный революционер, как его удачно назвал Энгельс. Его увлекла революционная стихия, так как он в течение целого года видел в непосредственной близости ужасы контрреволюции; он только что перед этим приехал в Англию.

На этом решительном заседании Маркс в следующих словах определил сущность возникшего разногласия: «Меньшинство устанавливает вместо критического воззрения догматическое, вместо материалистического — идеалистическое. Вместо реальных обстоятельств маховым колесом революции для него становится воля. Мы говорим рабочим: „Вам предстоит пятнадцать, двадцать, пятьдесят лет гражданской борьбы, а также войны между народами не только для того, чтобы изменить условия жизни, а чтобы изменить самих себя и приобрести умение и навык к политическому господству“. Вы же, напротив того, говорите: „Мы должны немедленно получить власть, или пиши пропало“. В то время как мы указываем именно немецким рабочим на неразвитость немецкого пролетариата, вы грубо льстите национальному чувству и сословным предрассудкам немецких ремесленников, что, конечно, гораздо выигрышнее. Как демократы возвели в святыню слово народ, так вы обожествляете слово пролетариат». Дело дошло — к неудовольствию Маркса — до того, что Шрамм вызвал на дуэль Виллиха, и дуэль состоялась близ Антверпена; Шрамм был легко ранен. Но достичь какого-либо единения оказалось невозможным.

Большинство пыталось спасти Союз тем, что перенесло управление его в Кёльн. Кёльнскому округу предложено было избрать новый центральный орган, а прежний лондонский округ предполагалось заменить двумя другими, независимыми один от другого и стоящими лишь в общении с центральным управлением. Кёльнский округ на это согласился и выбрал новое центральное управление, но меньшинство отказалось его признать. Оно имело больше сторонников в лондонском округе, и главным образом в немецком просветительном союзе, после того как оттуда выступили Маркс и его ближайшие друзья. Виллих и Шаппер основали особый союз, но он вскоре запутался в авантюристскую революционную игру.

Более обстоятельно, чем на заседании от 15 сентября, Маркс и Энгельс обосновали свои взгляды в пятой и шестой книжках «Обозрения». Она вышла двойным номером, и этим номером закончилось в ноябре 1850 года существование журнала. Кроме большой статьи, в которой Энгельс рассматривал крестьянскую войну 1525 г. с точки зрения исторического материализма, в последнем номере «Обозрения» напечатана была статья Эккариуса о положении портняжного дела в Лондоне. Маркс очень сочувственно и радостно приветствовал эту статью. «Прежде чем пролетариат победит на баррикадах и на боевых линиях, — писал Маркс, — он возвещает о своем грядущем господстве рядом интеллектуальных побед». Эккариус, работавший сам в одной из лондонских портняжных мастерских, усматривал исторический процесс в том факте, что мелкие ремесленные предприятия вытесняются крупной промышленностью. Но он признавал в то же время, что в достижениях и способах производства крупной промышленности заложены историей и с каждым днем ими наново создаются реальные условия пролетарской революции. В таком чисто материалистическом, чуждом всякой чувствительности воззрении на буржуазное общество и его развитие Маркс усматривал значительное превосходство над сентиментальной, проповеднической, психологической критикой Вейтлинга и других писателей из рабочих, нападавших на существующий порядок вещей. Материализм Эккариуса был плодом неустанной работы Маркса, и самым желанным плодом.

Центр тяжести последней книжки журнала составляли, однако, не эти статьи, а экономически-политическое обозрение времени с мая до октября. Маркс и Энгельс обстоятельно выясняли в своем обозрении экономические причины политической революции и контрреволюции и доказывали, что первая возникла из тяжелого хозяйственного кризиса, а вторая коренилась в новом подъеме производства. Затем они приходили к следующему выводу: «При том всеобщем процветании, в котором пышно распустились производительные силы буржуазного общества, насколько это вообще возможно при буржуазном строе, не может быть и речи о действительной революции. Революция возможна лишь в те периоды, когда оба эти фактора, современные производительные силы и буржуазные отношения в области производства, становятся в противоречие друг к другу. Разного рода трения между отдельными фракциями континентального общественного строя, их попытки взаимно скомпрометировать одна другую весьма далеки от того, чтобы послужить поводом для новых революций. Напротив того, эти разногласия только потому и возможны, что существующее положение весьма устойчиво в настоящий момент и, чего реакция не знает, весьма буржуазно. Об эту устойчивость положения разобьются все попытки реакции сдержать развитие буржуазии, точно так же, как и все нравственное негодование и все воодушевленные призывы демократов. Новая революция возможна только как следствие нового кризиса. Она, однако, столь же несомненна, как и таковой».

Этому ясному и убедительному изложению обстоятельств противопоставлялось в конце воззвание, изданное европейским центральным комитетом и подписанное Маццини, Ледрю Ролленом, Дарашем и Руге. Все иллюзии эмигрантов были сжато и кратко изложены в этом воззвании, и оно приписывало крушение революции честолюбивой ревности отдельных вождей и враждебному столкновению взглядов разных учителей народа. Свое собственное исповедание воззвание определяло как веру в свободу, равенство, братство, в семью, общину, государство, отечество — словом, в общественный строй, имеющий на своей вершине Бога, а в основе — народ.

Обозрение помечено было 1 ноября 1850 г. На этом кончились на два десятилетия совместная жизнь и деятельность двух авторов. Энгельс уехал в Манчестер и там снова поступил приказчиком в бумагопрядильню фирмы «Эрмен и Энгельс», а Маркс остался в Лондоне и посвятил все свои силы научной работе.