— Все это может стать твоим, — прервал мое восхищение его голос.
— Это все иллюзия?
— Разве иллюзия не может быть реальностью?
— Что нужно делать? — мой голос был сосредоточенным.
— Следовать путям предков…
— Следовать путям предков? Что это значит? — повернул я голову, но никого уже не было. Я мотал головой и крутился вокруг, не находя никого. Все начало таить, превращаясь в дымку, которую разметал ветер.
Открыл глаз, а в голове столько вопросов: о каких путях было сказано? Почему не путь, а пути? Как я должен это понять все? Почему они исчезли, и было ли это все настоящим?
Меня охватила дрожь, где недуг мысли и сердца отражался на теле. Только сейчас, спустя несколько секунд борьбы, сознание стало проясняться, и я обнаружил себя лежащим на белых простынях окруженный своими покоями.
— Тихо, тихо, тихо! — в дверь ворвался целитель, видимо услышав мои потуги, припал на меня, пытаясь успокоить.
— Что происходит? — вопрос больше похожий на рык вырвался из моей глотки.
— Вас смертельно ранили, но вы чудом остались живы. Вас перевезли сюда прямо с поля битвы. Едва поспели. В полевых условиях бы врачевателям лишь удалось бы отсрочить неизбежное.
Только сейчас ко мне начали возвращаться воспоминания последних, как для меня казалось, мигов моей жизни. Ржание лошадей, крики павших и победителей, хлюпанье земли от тысяч нескончаемых ног, резкий запах горелой плоти и роковая стрела, что пронзает мою грудь. Память возвращалась картинками, наслаиваясь друг на друга, и в голове отдалось барабаном боли. Меня сморщило.
— Вам нужно больше отдыхать, — заметил целитель мое состояние, взял рядом стоящий кубок и дал мне пригубить. После легкого глотка веки налились тяжестью и я уснул.
Снова открыв глаза, на этот раз я не ощутил никакой боли, а мысли текли плавным потоком, расставляя все на верные пути. Теперь я мог себя контролировать.
Дверь распахнулась, и снова показался целитель. Теперь-то я его узнал: молодой, едва миновав третий десяток лет, но удивительно талантливый в своей стезе, он к этому возрасту добился высот быть одним из самых приближенных к императору, лично оказывая ему необходимость. А еще он нравился мне своим нравом: когда нужно было, мог стоять на своем, даже перечив при этом самому мне. Впрочем, я понимал, что он как целитель иногда имел на это право, и быть справедливым он никогда не переходил черту, делая все максимально деликатно и твердо.
— Ваше величество, с каждым днем вы выглядите все лучше. Это радует, — подошел он ко мне, — а теперь дайте я вас осмотрю.
— Сколько я так пролежал? — голос был немного охрипшим, так что мне пришлось просить глотка воды.
— Почти две седмицы, — ответил он, не прерываясь на свои процедуры.
— Почти две седмицы, — повторил я за ним. — Это слишком много для империи. Что говорят в народе? Есть признаки волнения?
Заглянул мне в зрачки.