Вэлиас, словно подобие паука, развертывал свою сеть, вербуя новых агентов и расширяя агентуру. Я хотел добиться результата, чтобы жители Шамора начали чувствовать себя частью Трануилской империи, и началась огромная кампания по пропаганде. Людям внушалось, что теперь они едины. Смутьяны вылавливались, а рьяным сторонникам давалась возможность нести свое слово в массы. Через пару поколений все сегодняшние труды должны были принести свои плоды и полностью изменить облик людей.

Обсудив последние детали по решению всех этих проблем, и отдав последние распоряжения, я покинул помещение и быстрым шагом направился в сторону своих покоев.

— Мой император! — перехватил меня по дороге какой-то юноша. Я быстро осмотрел его внешний облик и одежду: дендриец.

— Говори!

— Я — Острит, сын Истрита, — вот почему его лицо мне показалось столь знакомым: юноша весь в отца. — Мой отец отдал жизнь, служа вам. Я, если вы позволите, хочу вступить в ряды вашей личной охраны. Он, еще при жизни, хорошо меня подготовил к этому, зная, что в один день я повторю его путь.

— Сколько тебе лет? — пристальнее посмотрел я на него.

— Пятнадцать!

— Ты слишком юн для этого. Ступай домой. Как минует два десятка лет, тогда можешь возвращаться, — впрочем, я и тогда не позволю ему сделать этого, ибо обещал его отцу заботу о его детях. А эта работа, без сомнения, была слишком опасна.

— Мой император, у нас есть, кому продолжить род: помимо меня у отца остался еще один сын…

— Я сказал своё слово, — перебил я его.

— Я настаиваю, чтобы меня взяли, — его голос немного вздрогнул, но остался тверд.

— Настаиваешь?

— Простите меня. Я готов понесли любое наказание за эти слова, но от своего все равно не отступлюсь.

Его губы подрагивали, вспотевший лоб передавал волнение, но глаза подтверждали последние слова. Немного подумав, я все же передумал: не хотел ломать мечту юноше.

— Хорошо, Острит; ты принят. Я отдам соответствующие распоряжения.

— Благодарю, ваше величество! Я не подведу! — горячо поблагодарил он и рьяно поклонился.

На долю секунды этот юноша грабил мои мысли у жены, но лишь на долю, потому как я в порыве страсти и животного инстинкта, ведомый самой природой мчался напрямик к ней.

Быстрым шагом, наконец, достигнув двери покоев, энергичным движением я распахнул их, и…

— Нумед, — она едва держалась на ногах, прислонившись одной рукой о стену. Вид ее был болезненный.

Она потеряла равновесие!