Нина не согласна с моим описанием самого себя в тот период моей жизни. Она заявляет, что ей и в голову не приходило забираться в такие психологические дебри. Она просто увидела, как я одиноко стою у кафельной печки и, по всей видимости, не обращаю на нее внимания – и влюбилась. В таком случае, мне выпала большая удача, поскольку Нина успела влюбиться, не узнав меня поближе. Такое с любым может случиться. Мало того – она выдерживала меня, несмотря очевидные недостатки, несмотря на все неприятности, которые я ей доставлял.
До тех пор, пока не осознал, что это и есть мое счастье. Пока не признался ей в любви и не предложил выйти за меня замуж.
Нина – это лучшее, что случилось со мной в жизни. С того момента, как мы встретились, она всегда была рядом, вначале где-то на заднем плане, незаметно, мягко и преданно управляя мной и моей жизнью – и всегда для моей же пользы.
Я считаю, что Нина – самое мудрое, доброе и предусмотрительное создание на земле. К тому же она потрясающе красивая женщина, самый лучший друг и самая лучшая любовница из всех, кого я встретил в жизни и еще встречу. Она так много сделала для меня по сравнению с тем, что я сделал для нее. Помимо того, что я со временем осознал, что безумно влюблен в нее, я глубоко и неподдельно восхищаюсь ей. И каждый день говорю ей об этом, иногда даже несколько раз в день, пока она не начинает смеяться и говорит: «Ну, теперь хватит, это уже занудство». Но иногда я ей досаждаю изъявлением своих чувств, и она говорит, что я ее смущаю.
Думаю, это несправедливо. Мы женаты уже сорок семь лет, я имею право восхищаться ею и говорить об этом. Что здесь странного? А Нина говорит, что это мальчишество.
Но в те годы она спокойно следит за моими выходками и ждет, пока я перебешусь. Это большая удача. Она решила все для себя – и верна своему выбору. А иногда я думаю, что Нина, возможно, и не обратила бы на меня внимания, если бы я не был таким, каким был тогда – и мне страшно от этой мысли. Мне хочется думать, что все произошедшее после нашей первой встречи на собрании студенческого клуба осенью 1945 года и до того, как я сделал ей предложение 1 октября 1948 года – все это было только подготовкой, прелюдией к тому, как сложится наша совместная судьба. Когда я сейчас думаю об этом времени, то представляю себя самого как расстроенную скрипку, которую Нина взяла в свои мягкие, теплые руки, настроила и играла на ней всю нашу жизнь, добиваясь самого лучшего звучания, на которое только способен этот сомнительных качеств инструмент.
Во время моего очередного приезда домой мы с Пинкусом идем к доктору Новаку. Новак – польский еврей, он работает врачом в Стокгольме. Он приехал, чтобы купить кое-что из живописи, которая в Польше стоит довольно дешево, и, пользуясь случаем, заказал Пинкусу два костюма и зимнее пальто. Я смотрю на полотна старых польских художников, которые Новак уже купил или собирается купить, но мне гораздо интереснее его рассказы о Швеции – организованная, порядочная страна, достойные и надежные люди. Я спрашиваю его, правда ли, что шведы, как нам рассказывали в школе, не закрывают входные двери и оставляют на улице незапертые велосипеды.
Когда мы идем домой, Пинкус говорит мне, что Швеция – замечательная страна и добавляет, что именно в Швеции вручают Нобелевские премии. Нобелевская премия для Пинкуса – высшее отличие, которое только может получить человек.
Мне никогда не удастся даже приблизиться к тому, чтобы думать о получении Нобелевской премии. И все равно жаль, что Пинкус не дожил до того, что его сын в течение двадцати пяти лет был среди тех, кто определял достойных кандидатов на Нобелевскую премию по разделу физиологии и медицины. Я думаю, это бы его порадовало. Мы с Ниной каждый год отмечаем даты смерти Пинкуса, Сары и безвременной гибели Нининых родителей – накануне вечером мы зажигаем свечу, она горит ровно сутки – двадцать четыре часа. В эти часы я пытаюсь рассказать Пинкусу, что Нобелевскую премию мне получить не удалось, но зато мне доверили определять достойных этой высокой награды.
Мой отец Пинкус дожил до семидесяти четырех лет и умер в 1959 году от рака. Сара была моложе, она прожила еще тридцать лет, и ей довелось увидеть меня в качестве члена Нобелевского комитета и директора Радиумхеммета – Шведского онкологического института. Но мне всегда казалось, что ее не особенно волнует вся эта возня с комитетом и институтом – лишь бы мы, наши дети и внуки были здоровы. Сара очень гордилась, что успела стать прабабушкой. Она была уже слишком стара, чтобы приехать и повидать правнуков, а правнуки были еще слишком малы, чтобы везти их за океан, но Сара была счастлива, когда рассматривала их фотографии, сделанные Сьюзан – женой нашего сына.
Дания
Учебный 1945-1946 год подходит к концу, приближается сессия. Всеми правдами и неправдами мне удалось раздобыть необходимые учебники, мои компендиумы полны пометок, лекции подробно законспектированы. К тому же я довольно начитан. Несмотря на это, я стараюсь избежать всех помех, даже отказываюсь от поездки в Ченстохову и провожу все оставшиеся дни и некоторые ночи за столом, пропуская еду и встречи с друзьями.
Может быть, поэтому я успешно сдаю все длинные письменные и затем устные экзамены. Профессора выслушивают каждого студента и затем ставят оценки. Это тяжкое время для наших учителей, нас очень много, несмотря на то, что некоторые предпочли отложить сессию на потом. Я, наверное, один из немногих, а может быть, и единственный студент, кто, к удивлению преподавателей, изъявляет желание пересдать те два экзамена, по которым получил не самую высшую оценку. Мне хочется получить по всем предметам пятерки, что конечно же не имеет абсолютно никакого значения. И в этой ситуации Нина делает свой первый шаг, первый поворот руля, руля, который потом много лет управлял моей жизнью.
Я не люблю, когда мне мешают, поэтому недоволен, когда слышу звонок в дверь – на этот раз пришла Нина и о чем-то разговаривает в холле с моей хозяйкой, пани Зильберман. Пани Зильберман – приветливая, но чересчур уж решительная и властная молодая дама с мощными и длинными волосатыми ногами, я не могу удержаться, чтобы не смотреть на эти ноги – уж больно короткие юбки носит пани Зильберман. Нина заходит в мою комнату и рассказывает, запыхавшись, в чем дело и почему она так спешит.
Неожиданно пришло приглашение из Дании – датчане предлагают принять двести студентов из Лодзи, медиков и химиков, чтобы поработать во время каникул в химических лабораториях. Предпочтение отдается студентам второго курса, но оставшиеся места будут предложены первокурсникам. Нина уже записалась, она точно едет в Данию, и если я тоже хочу поехать, то должен действовать быстро – уже утром, когда пришло приглашение, на столе лежало сто пятьдесят заявлений, так что за оставшиеся места будет нешуточная битва.
У меня не было каникул и в прошлом году, но мысль о том, что лучше бы отдохнуть, даже не возникает. Конечно же я хочу поехать в Данию.
Для меня это – приключение. За свои двадцать лет я ни разу не был за границей – куда и когда я должен подать заявление? И, как это уже было со студенческим балом, Нина скромно говорит, что она уже записала меня на всякий случай, но ей нужны дополнительные сведения – они там ждать не будут. Я быстро сообщаю ей все, что требуется, даже не задумываясь, почему эта хорошенькая девушка все это для меня делает.
Мои родители тоже за. Они даже не начинают разговора о планах на лето, которое мы могли бы провести все вместе – конечно, я должен ехать, если считаю, что это интересно и к тому же полезно.
Сара укладывает мой чемодан, а Пинкус шьет для меня пару элегантных светло-коричневых брюк из легкого габардина. Кроме того, они суют мне тяжелый серебряный портсигар – я не курю, но его можно продать в Дании, если будет трудно с деньгами. Когда Сара и Пинкус через две недели провожают меня на поезд в Лодзь, откуда должно начаться наше путешествие, Романа дома нет.
Мне не надо заниматься никакими формальностями. На нашу группу выписан один общий документ, он находится у руководителя, симпатичного профессора-эндокринолога Беера – к его паспорту просто прикреплен длинный список, семьдесят два студента-медика, которые едут с ним из Лодзи. Есть еще группа студентов-химиков, с ними едет Марыся Левицки – теперь она Тоська Роллер, у них другой руководитель.