Книги
Избранный выжить
Сравнительно молодой, но уже известный в Польше профессор-эндокринолог Беер принимает нас в своей комнате в общежитии. Он очень худой, с усами, заметно лысеет. Я поражен, что он даже не делает попытки отговорить нас, наоборот, говорит, что мы поступаем правильно. Он даже не спрашивает о подробностях побега – впрочем, мы и так договорились ничего ему об этом не говорить. Беер желает нам удачи и рассказывает без тени горечи, что некоторые студенты уже сбежали в Англию.
Он мужественный человек, профессор Беер, и он докажет это в дальнейшем. Его бесстрашное поведение и открытая критика советских научных методов и высоких польских чиновников сделали для него невозможным дальнейшее пребывание в Польше. Нина и я посетили его много лет спустя в его квартире в Тель-Авиве, поскольку Беер был еврей и через несколько лет после нашей поездки поселился в Израиле. Но это был уже не тот веселый и открытый человек, которого мы запомнили. Он выглядел усталым и грустным. Не похоже было, что он доволен жизнью, хотя он и получил профессуру в тель-авивском университете на кафедре экспериментальной эндокринологии. Наверное, он был уже не в том возрасте, чтобы его глубоко связанные с польской культурой корни могли вновь дать побеги в новой стране, даже если эта страна – Израиль.
Наше морское путешествие от заброшенных мостков под Ведбеком, к северу от Копенгагена до такого же пустынного причала недалеко от Ландскруны проходит совершенно спокойно. Никто, казалось, даже не обратил на нас внимания. Два датских рыбака, хозяева баркаса, не перебросились с нами ни словом. Только когда мы уже сошли с катера, они попрощались и указали дорогу на железнодорожную станцию в Ландскруне. После этого они поспешили взять курс назад. У нас почти четыре часа до ночного поезда, чтобы осмотреться в новой стране.
Дания выглядела хорошо организованной и мало пострадавшей от войны страной. Но здесь, в Швеции, нас буквально подавляет изобилие, витрины магазинов завалены товарами, платьями и костюмами из таких тканей, которых мы никогда не видели или забыли, что они существуют.
На выданные мне двумя еврейскими юношами на причале деньги я покупаю банан и апельсин, для меня это экзотические фрукты, я их пробовал последний раз, когда мне было четырнадцать лет, в давно исчезнувшем мире – до войны. Мы приходим на вокзал заранее, чтобы не пропустить поезд на Стокгольм.
Я приехал в Швецию, не имея никаких планов на будущее. Все мое будущее заключалось в том, чтобы добраться до Стокгольма и заявить о себе в полиции.
Если бы кто-то тогда мне сказал, что Нина много лет спустя станет председателем шведского отделения Еврейского агентства, я ни за что бы не поверил. Керен Хайесод, та самая организация, которая помогла нам уехать в Швецию.
Беженец в Швеции
Зилель Сторх
На вокзале в Стокгольме нас встречают два молодых человека, Митек Тауман и Натек Калель. Выясняется, что до того, как заявить о себе в полиции, мы должны встретиться с их шефом. Мы отправляемся на Грев Магнигатан 11, где размещается контора Всемирного Еврейского конгресса, и здесь я впервые встречаю Гилеля Сторха – живую легенду, героя, или, если угодно, ангела-хранителя. Но Сторх меньше всего похож на ангела.
Мы сидим на диване в приемной его кабинета и ждем, пока он нас примет, дверь в кабинет открыта. Сторх – пожилой крепкий человек с круглым лицом и порядочной лысиной. У его стола стоит удобное кресло, но, по-моему, он никогда в нем не сидит. Люди входят и выходят, говорят с ним или ожидают своей очереди – полный хаос, такое ощущение, что мы в трамвае, где внушительный, но невероятно рассеянный кондуктор пытается продать билеты всем одновременно, к тому же во всех направлениях.
Когда кто-то говорит слишком долго, Гилель тут же теряет терпение, но и самого лаконичного посетителя он может с таким же успехом прервать на полуслове. Сам он произносит бесконечно долгие тирады – о том, что кто-то осмелится прервать
Но вскоре я убедился, что это совсем не так.
Выбрав подходящий момент, Митек Тауман проскальзывает в его кабинет и напоминает, что мы сидим и ждем. «Сейчас, сейчас», – отмахивается от него Сторх, по-моему, вовсе не имея в виду, что он сейчас же нас примет, – и тут же отсылает Митека еще по какому-то делу. Когда, спустя еще час, Митек еще раз напоминает ему о нас, он вдруг замечает, что мы сидим и ждем – хотя до этого его взгляд несколько раз падал на нашу группу. Должно быть, смотрел на нас – и не видел.
Внезапно он становится другим человеком – перестает замечать царящее вокруг него столпотворение, смахивает в сторону бесчисленные бумаги и просит нас войти. Извиняется, что нам пришлось так долго ждать, жалуется, как много у него дел – впрочем, непохоже, чтобы он был этим очень опечален. Он ведет себя так, как будто бы мы важные и почетные, давно ожидаемые гости. Подзывает пожилую даму – наверное, одну из советниц по каким-то делам, и начинает ни с того ни с сего развлекать нас совершенно не относящимся к делу вопросами. Такое ощущение, что у него нет важнее дела, чем поговорить с нами. Оказывается, мы можем располагать его временем, как угодно – и уже не чувствуем себя жалкими просителями.
Постепенно Сторх переходит к делу. Наш случай довольно сложен. Это не очень хорошо, когда беженцы проникают в Швецию из Дании – вот как, я уже беженец? Он пытается разъяснить нам сложность положения, хотя все равно никто из нас ничего не соображает в его юридических разъяснениях. единственное, что мы понимаем – дело плохо.
Нас охватывает уныние, но он тут же, не переводя дыхания, заявляет, что решал и более сложные вопросы. Все будет хорошо, заверяет Гилель Сторх, вам не надо волноваться.
Не могу сказать, чтобы я очень уж волновался, но только сейчас ко мне пришло понимание, что я уже не польский студент, приехавший ненадолго в чужую страну. Я беженец.
Он обменивается несколькими фразами на смешанном шведско-немецком языке со своей пожилой помощницей. Она выглядит компетентной и собранной, чувствуется, что Сторх ей доверяет. В заключение он кивает, возвращается к нам и продолжает разговор.
Сторх не представился, он понимает, что мы и так знаем, кто он такой. Расспрашивает нас о наших семьях, вот как, у Нины есть брат в Польше? А у меня тоже брат, да еще и родители? А что они делают? А Нинин брат – ага, юрист! Он спрашивает о наших планах на будущее – никто этим раньше не интересовался – и улыбается особенно мягко, когда разговаривает с девушками. Сторх искренне заинтересован, мы для него – важные персоны, и это позволяет нам вдруг, несмотря ни на что, почувствовать себя в безопасности – это чувство останется надолго после того, как мы покинем его кабинет.