Как-то в конце апреля Марыся передает мне приглашение ее родителей зайти к ним в следующий четверг – она очень торжественна, по-моему, это странно. Как бы то ни было, в пасмурный, но по-весеннему теплый день мы идем к ней в гости. Марыся необычно серьезна и собрана.
Семья Левицки живет в маленькой двухкомнатной квартире на нижнем этаже старого дома по Аллее Костюшко. У них тесно, но уютно, они угощают меня чаем и свежеиспеченным яблочным пирогом с взбитыми сливками.
Пан и пани Левицки – симпатичные, приятные люди. По произношению легко определить, что они из Львова – этот славный певучий диалект невозможно спутать ни с каким другим, я даже как-то не без успеха пытался ему подражать. Они принимают меня очень сердечно, с ними легко говорить, они приветливы и начитаны, чувствуется, что им интересно говорить со мной. Меня расспрашивают о родителях, но я замечаю, что их что-то гнетет, как будто бы им все время хочется сказать что-то еще. Долго я не засиживаюсь.
Марыся провожает меня немного, спрашивает, как мне понравились ее родители и не заметил ли я чего-либо необычного. Да, мне очень понравились ее родители, и ничего необычного я не заметил. Марыся останавливается как вкопанная. «Как же так? Ты не понимаешь?» – «А что я должен понять?» – «Мы же евреи!» Марысе трудно это произнести, она буквально выдавливает из себя это слово – «евреи», и замолкает. Я очень удивлен, я не понимаю, почему она не сказала об этом раньше – мы же так много и откровенно с ней разговаривали.
Я огорчен. Мне очень жаль эту приятную семью. Много месяцев после конца войны они живут в этой вынужденной лжи и не решаются признаться, кто они такие. Какое это должно быть мучение – жить вот так, когда тебя принимают не за того, кто ты есть. Конечно же я правильно поступил, когда во время войны отказался от попытки спастись на «арийской» стороне, и хорошо, что и Роман там долго не удержался. Цена, заплаченная евреями за выживание «там», оказалась чересчур высокой. Думаю, что и сейчас в Польше есть евреи, живущие в этой лжи, затянувшейся на всю жизнь.
Но семья Левицки найдет в себе силы от нее избавиться. Через какое-то время они вернутся к своему прошлому, их фамилия на самом деле Роллер, а Марысино настоящее имя – Тоська. Ее отец вернется к своей профессии – до войны он был известным детским врачом во Львове, но в Польше они не останутся.
Учебный год в гимназии Трауготта начался в конце января 1945, и, чтобы успеть пройти всю программу, у нас отменены все каникулы. Мы занимаемся непрерывно, с одним выходным в неделю по воскресеньям, так что выпускной экзамен у нас уже в середине сентября. Мы успели закончить школу до начала осеннего семестра в университетах.
Я немало удивлен, получая свой аттестат, но Марыся говорит, что она ни секунды не сомневалась, что мой аттестат будет самым лучшим. Родители безмерно горды, когда мне поручают на выпускной церемонии в церкви произнести традиционную речь благодарности учителям и Альма Матер – нашей гимназии.
Несмотря на мое неудачное начало в гимназии Зофьи Вигорской-Фольвазинской, я все-таки в конце концов попал в престижную гимназию Трауготта, и даже заслужил лучший в классе аттестат. Теперь, хоть я и еврей, для меня открыта дорога в любой университет и к любой профессии, какую только ни выберу – но для этого мне понадобилось пройти через войну и все то, что она с собой принесла.
Иногда я пытаюсь представить себе, как сложилась бы моя жизнь, если бы не Вторая мировая война, которую я пережил, будучи евреем, в оккупированной немцами стране и в условиях кампании по уничтожению моего народа. Разумеется, никто этого не знает, и рассуждать на эту тему бессмысленно – но все-таки удержаться трудно.
Когда война началась, я был довольно легкомысленным, хвастливым и незрелым мальчишкой, мне было абсолютно наплевать на занятия, за исключением, может быть, последнего года перед войной. Я жил сегодняшним днем, не особенно углубляясь в мысли о будущем. Возможно, я бы повзрослел и без войны, Пинкус же сказал, что так будет. Но я совершенно убежден, что та почти патологически ненасытная, сверхамбициозная жажда знаний, обуявшая меня во время и после войны, не появилась бы или не была бы столь неуемной, если бы мне не довелось испытать всего того, что принесла мне война.
Нина
Ни одна страна не хочет воевать, все утверждают, что хотят только мира, что только непреодолимые обстоятельства вовлекли их в войну. Кто потом будет назван агрессором в учебниках истории, зависит от того, кто выиграл войну, но еще и от того, в какой стране этот учебник написан. Разница может быть пугающей. Это дошло до меня, когда я напрасно пытался найти в шведских учебниках истории описание великой битвы при Ченстохове.
А в Польше об этой битве поют в национальном гимне. Польские ребята еще в детстве узнают об этом небывалом чуде, когда две тысячи могучих шведских воинов с четырнадцатью пушками и двумя полками польских перебежчиков, под предводительством генерал-лейтенанта Бурхарда Мюллера фон дер Люнена, осенью 1655 года были начисто разгромлены тремя сотнями защитников Ченстоховского монастыря. Руководил защитниками несгибаемый аббат Августин Кордецки. И, конечно, немалую, а может, и главную роль сыграло покровительство знаменитой Черной Мадонны – иконы, написанной на кипарисовой доске. В Польше эта битва считается поворотным пунктом, прервавшим вторжение шведов на европейский континент. В Швеции об этой битве упоминается как о незначительной стычке, прерванной приказом короля Карла X Густава, приказавшего войскам вернуться на зимние квартиры. Кто прав?
И те и другие – каждая страна пишет свою собственную историю.
Когда независимые историки, часто спустя десятилетия, беспристрастно анализируют события, почти всегда выясняется, что и та и другая сторона несут ответственность за возникновение тех или иных обстоятельств, сделавших войну неизбежной. Но для этого историки должны быть независимыми.
А в истории каждой из стран догмы неистребимы. В школьных учебниках присутствуют только законченные негодяи и ослепительно-белые герои. Наполеон Бонапарт – герой во Франции и Польше, но в России и Англии о нем говорят, как о ненасытном империалисте и поджигателе войны.
Правда, бывают исключения.
Если отбросить глубоко несправедливый Версальский мир – чего, вообще-то говоря, делать не следует, – все учебники истории, насколько мне известно, сходятся на том, что Германия, руководимая Адольфом Гитлером, несет ответственность за развязывание Второй мировой войны. И то, что сегодняшняя Германия этого не отрицает, делает ей честь.
Великобритания и Франция выступали гарантами независимости Польши, поэтому нападение Германии на Польшу стало началом Второй мировой войны. Но когда союзники, принеся большие человеческие жертвы, стали наконец побеждать в войне, они тут же предали польскую независимость. В феврале 1945 года умирающий и ослабленный болеутоляющими препаратами Франклин Рузвельт договорился об этом в крымском городе Ялте с вполне здоровым Иосифом Сталиным.