Работа идет в две смены, с семи до семи – две недели днем и две недели ночью. Большинство работает без выходных, хотя некоторые иногда свободны по воскресеньям – это зависит от того, где они работают. Перед началом работы очередная смена выстраивается на перекличку – у каждого цеха для этого отдельная площадка. Перекличка проводится охранниками совместно с капо и Курляндом, Зильберзаком или Марци Краузе из лагерной еврейской рабочей комиссии. Перекличка не должна занимать более получаса, но иногда она затягивается, если что-то не сходится с первого раза или этого требует начальник охраны. Впрочем, мастера обычно жалуются руководству, если смена опаздывает.
И дневная, и ночная смены протекают по одному и тому же распорядку. Работа после переклички начинается на голодный желудок. В девять часов, утра или вечера, пятнадцатиминутный перерыв на завтрак – нам выдают большую кружку более или менее горячего кофейного суррогата и 100 грамм черного хлеба. Точно в двенадцать часов, днем или ночью, – тридцать минут на обед. Мы получаем большую миску супа из брюквы. Его качество зависит от того, насколько глубоко зачерпнули половником. Чем глубже, тем суп гуще, есть что пожевать, а если взял с поверхности – суп водянистый и невкусный. Вообще говоря, и завтрак, и обед продолжаются дольше положенного времени – немецкие мастера любят поесть не торопясь, и поэтому смотрят сквозь пальцы, что и у пленников перерыв получается подлиннее. После окончания работы мы второй раз в сутки, независимо от того, происходит дело вечером или утром, получаем все тот же кофе из цикория и 100 грамм хлеба. Иногда нам выдают суточный рацион – 200 грамм – сразу. Почти невозможно сохранить половину на вечер, многие не удерживаются и съедают все сразу. Иногда бывает прибавка, нам дают немного маргарина или мармелада, по воскресеньям выдается лишняя порция хлеба, а в супе изредка появляется картошка. В эти дни особенно важно получить порцию со дна котла.
В лагере и на фабрике есть как немецкая, так и еврейская администрация. Лют стоит выше всех в иерархии, он решает любые вопросы, о чем бы ни шла речь. Его все называют «господин директор», он и в самом деле директор всей фабрики. Кроме того, что Лют занимает высокий пост в национал-социалистической партии, он еще и депутат Рейхстага – немецкого парламента, который, впрочем, не созывался с 1934 года. Десять лет.
В руководство, помимо Люта, входит еще технический директор, господин Бретшнайдер, и несколько инженеров, в первую очередь Франке и Арндт, к ним тоже полагается обращаться «господин директор». Эти четверо распоряжаются всем на фабрике, но мы – заключенные – видим их только издалека. Они никогда к нам не обращаются, они разговаривают только с мастерами-немцами, которые руководят работой. Мы их называем «господин мастер» или «господин старший мастер», их много: Матиас, Низелек, Хойзнер, Кёрнер, Шульц, Хохберг, Оппель, этот часто бьет рабочих, а если сильно разозлится, может и убить заключенного молотком, который он всегда носит на поясе. И еще был мастер Херр, который застрелился из своего пистолета – ходят разные слухи, почему он это сделал, но точно никто не знает. Есть еще двое мастеров-женщин, заключенные их особенно боятся. Я не знаю их фамилий, но одну из них, рыжую, мы называем Моркошка, а другую, очень светловолосую и болезненно-бледную – Петрушка. Жестокостью они превосходят мужчин, часто бьют пленников или, что еще хуже, посылают «на вахту», жертвами их чаще всего становятся женщины. Самый добрый из всех мастеров – Отто Шипер, мы называем его Фаис – еврейское уменьшительное прозвище. Есть еще и старшие мастера, но я их не встречал – заключенный не имеет права без особой причины свободно ходить по фабрике.
Быть посланным на вахту за какое-то упущение – страшное наказание, те, кто выходит оттуда живым, чаще всего искалечены на всю жизнь. Петрушка отправила мамину младшую сестру, Каролу, на вахту за то, что она, будучи капо, не смогла объяснить, почему в группе не хватает одного из заключенных. После избиения Карола две недели лежала в лагерном медпункте – немцы называют его «санитарное отделение». Доктор Шперлинг лечил ее от, как он это назвал, «внутреннего кровотечения». Карола так и не оправилась после этого избиения. Она никогда не рассказывала, что произошло в действительности, но Шперлинг сказал, что она никогда не сможет иметь детей, и это, к сожалению, потом подтвердилось.
Будущему мужу Каролы – Антеку – было разрешено навещать ее в медпункте, он ходил туда очень часто, рассказывал, что Карола либо совершенно апатична, либо плачет. Наверное, ей лучше было бы рассказать, что произошло, но она не рассказала даже Антеку.
Карола переживет войну. Она будет ужасно страдать от своей бездетности, больше, чем от всех выпавших на ее долю бед и потрясений. Ее муж погибнет.
В лагере распоряжается охрана, они же на «вахте». Их шеф называется оберверкшютцляйтер, фамилия его Клемм, его ближайшие подчиненный – веркшютцляйтер Штиглиц и известный своей жестокостью Морс, именно он чаще всего руководит экзекуциями «на вахте».
Штиглиц – единственный из охранников, который не всегда носит серо-зеленую форму, он чаще гордо щеголяет в коричневом мундире CA с черной свастикой в белом поле на ярко-красной нарукавной повязке. Не так много немцев носят форму CA, в начале гитлеровской эры это была элита, штурмовики – именно они привели Гитлера к власти, они организовали Хрустальную ночь, потом их сменила новая элита – войска СС. Штиглиц рассказывает всем, кто пожелает или обязан его слушать, что у него билет CA за номером 126. Почти все, кто так рано вступил в CA, были убиты во время чистки, проведенной Гитлером среди своего любимого штурмового отряда – вскоре после прихода к власти ему надо было немножко отмыть свою репутацию у немецкого народа. Правда, те, кто уцелел, оказались среди самого высокого руководства. Но не Штиглиц.
К сожалению, веркшютцер Штиглиц – не самый удачный представитель арийской расы с точки зрения нацистов. Хвастлив, конечно, но никаких особых отклонений в его интеллекте не заметно. Он очень откровенен, почти доверчив с заключенными и совсем не глуп. Но он совершенно не укладывается в миф национал-социалистической партии о том, как должна выглядеть раса господ – высокие, голубоглазые блондины. Что ж, Штиглица можно назвать и блондином – волосы у него темно-русые, глаза серые, но он невероятно мал ростом, почти карлик. Так что низкорослого на грани с патологией Штиглица партия предпочла спрятать от общества на должности заместителя начальника охраны одного из самых маленьких немецких лагерей.
Но он вроде бы и не очень этим огорчен, всегда в хорошем настроении – может быть, потому, что его вообще оставили в живых, несмотря на физическую неполноценность. К тому же он горд и своей должностью – партия награждает своих преданных членов; возможность жить – главная награда для Штиглица. Я не знаю, что он делал во время своей карьеры в CA, но я никогда не видел, чтобы он ударил или тем более убил кого-то из заключенных – он, конечно, карлик, но не злобный.
Еврейскую администрацию возглавляет уважаемый всеми Бернард Курлянд. Это он представляет нас во время переговоров с директором Лютом и начальником охраны Клеммом, он также имеет право вести переговоры и с мастерами. К сожалению, его действия приносят мало результатов, у него нет никаких инструментов власти, кроме роста, гордой осанки и авторитета. Впрочем, Лют ему, кажется, доверяет. Старший из двоих его помощников – хромой Зильберзак, младшего зовут Марци Краузе. Я думаю, все заключенные безгранично доверяли Курлянду, я никогда не слышал иного – он бесстрашный и добрый человек.
Кроме этого начальства, у нас на фабрике есть еврейские бригадиры, назначенные мастерами, а в бараках – капо из заключенных, наугад выбранные Клеммом, когда нас расселяли по баракам.
В отличие от того, что я слышал о других немецких лагерях, у нас ни один капо или бригадир не злоупотребляют властью. Многие к ним обращаются за советом или помощью – к сожалению, они мало чем могут помочь, но они могли бы принести очень много бед. Этого, к счастью, не происходит. Позиция еврейской администрации способствует тому, что заключенные держатся вместе и в лагере даже есть определенная дисциплина.
Поговаривают, что БЕО действует и в лагере, но это неподтвержденные слухи, никаких имен не называют. Впрочем, через неделю после того, как нас расселили по баракам, охранники взяли двоих из оставшейся еврейской полиции – Юзека Винтера и Полдека Войдиславски. Якобы они были члены БЕО и у них нашли оружие. Юзека и Полдека допросили и расстреляли в тот же день, это были молодые и красивые парни.
Мы почти не видим мальчишек, которых Лют спас во время последней Акции. Их кормят, как и всех других, но никакой тонкой механикой они не занимаются, такой работы вообще нет в Хасаг-Пельцери – неужели Лют солгал, чтобы их спасти от смерти? Никто их не трогает, но они ничем не заняты и ведут довольно жалкую жизнь. Иногда их используют, как мальчиков на побегушках, в основном евреи-бригадиры и Курлянд с сотрудниками, иногда капо.
Лют не навещал ребят в их бараке и не разговаривал с ними. Ни 26 июня, ни потом. Он вообще ни с кем из заключенных не разговаривает, кроме Курлянда, а позже – Зильберзака. Все равно, он, должно быть, мужественный и сильный человек. Иначе он бы не спас этих ребят, которые потеряли право на жизнь, когда их обнаружили в бункере в Малом гетто.
Хасаг-Пельцери – довольно большое предприятие, цеха его называются отделениями. Я научился произносить названия большинства из них: механическое отделение, река-либровочное, электронное, инструментальное, хозяйственное, строительное, транспортное и так далее. Некоторые цеха большие и имеют несколько подразделений, другие – поменьше.
Самое большое и самое вредное для здоровья – рекалибровочное отделение. Здесь очищают использованные патронные гильзы. Это происходит в большой ванне с крепкими кислотами, с помощью которых удаляют грязь и ржавчину. Раствор горячий, поэтому в воздухе постоянно присутствуют едкие испарения. Чтобы там вообще можно было находиться, сделаны два проема от пола до потолка. В ветреные дни вентиляция довольно эффективна, хотя зимой очень холодно. Но если на улице безветрено, воздух, перемешанный с кислотными испарениями, стоит в зале неподвижно. Когда штативы с гильзами поднимают из ванны с кислотой, жидкость льется прямо на пол и стекает между прибитыми к нему широкими планками. Рабочие ходят в деревянных башмаках на толстой подошве.
Гильзы после этой процедуры необходимо осмотреть, это делает специальная группа заключенных, все женщины. Они должны взять только что очищенную, плохо сполоснутую гильзу в руки и проследить, имеются ли два положенных отверстия – если нет, гильзу списывают. Если пленный хочет поберечь руки, он должен сам раздобыть перчатки, их мало кто имеет – в лагере перчаток не выдают. Резкий запах кислоты ощущается за много метров от рекалибровочного цеха, а если туда войти, он почти невыносим. Те, кто там работает, еще бледнее, чем остальные заключенные.