Спустя немного времени нижняя дверца отворилась, и невидимая рука просунула миску с пампушками. Но к еде я не притронулась, и ее унесли. Потом, когда у меня не раз подводило живот от голода, я вспоминала эти пампушки с начинкой из зеленого лука и сокрушалась, зачем я тогда беспечно отказалась.
До отбоя было еще далеко. Я села на топчан и задумалась, пытаясь найти объяснение тому, почему я оказалась в этих четырех стенах. Мысли были на удивление наивными и глупыми: «Боже мой, что теперь обо мне подумают муж, дочери, друзья? Вот, скажут, какой она оказалась негодяйкой!»
И мне становилось невыносимо тяжело и стыдно. Я и не предполагала, что и дочери, и почти все мои друзья тоже будут сидеть практически в одном со мной здании.
Наступила ночь. Сигнал отбоя. Я улеглась на свое жесткое ложе. Под потолком продолжала гореть лампочка, хотя и тусклая, но с непривычки мешавшая заснуть. К тому же разрешалось лежать только на спине или лицом к двери, где был глазок, в который поминутно заглядывал солдат, бесшумно скользящий взад-вперед, как маятник, по коридору.
Почти всю ночь я не сомкнула глаз. Рано утром прозвенел звонок, оповещавший о подъеме. Пришлось подойти к двери и присесть на корточки, чтобы взять еду. Почти машинально проглотила миску жидкой каши и сжевала кукурузную пампушку. Позднее, когда до моего сознания дошло, что и Ли Лисань наверняка арестован, я представила его сидящим на корточках перед чугунной решеткой в ожидании кормежки, и сердце резанула мучительная боль. «Неужели ему на старости лет, с подорванным здоровьем приходится переносить такое унижение! За что?!» При таких мыслях у меня слезы на глаза наворачивались.
И еще думалось: «Как он спит в камере? Ведь свет не гасят даже ночью. А он совсем не может заснуть при свете!»
Дело «советских шпионов»
День шел за днем, а меня все не вызывали на допрос. Это меня удивляло, но вместе с тем и радовало, потому что вселяло надежду на благополучный исход. Хожу по камере, отсчитывая шаги, – в длину одиннадцать, в ширину пять – и строю воздушные замки: вот дверь распахивается, я на свободе. Все подозрения сняты, и мы опять все вместе. В мечтах уношусь далеко вперед, радужными красками расцвечивая жизнь – мою с мужем и наших детей: девочки выходят замуж, мы с Ли Мином нянчим внуков…
Но увы! После первого же допроса карточный домик моих надежд рухнул.
Недели через две вдруг со скрежетом раскрылась дверь, и вошедший надзиратель сурово произнес:
– На допрос!
У меня екнуло сердце: сейчас решится моя судьба! Выхожу. Меня ведут по каким-то темным коридорам, по обеим сторонам которых находятся, как видно, следственные кабинеты. Сопровождающий открывает передо мной дверь. Вхожу и вижу: за длинным столом, словно в торжественном президиуме, сидят человек пятнадцать – кто в штатском, кто в военном. О Боже! Что это такое? Трибунал? Послушно сажусь, как приказано, на бочонкообразное седалище, стоящее на значительном расстоянии от стола. Красные бока бочонка так гладко отполированы, что за них невозможно ухватиться. Так что допрашиваемому даже в порыве гнева не удалось бы запустить им в сидящих за столом. Предосторожность, по-видимому, нелишняя.
Неожиданно из-за стола, окруженного большой группой людей, вышел и направился ко мне коренастый человек, непропорционально сложенный, с отвислым задом. Густобровое лицо недружелюбно нахмурено. Повелительно и громко приказывает:
– Рассказывай начистоту о своих отношениях с Го Шаотаном!
По начальственной манере держаться я поняла, что этот коренастый – какой-то большой начальник. Об этом можно было судить еще и потому, что сидевшие за столом не вставляли реплик, когда он говорил, а почтительно молчали. Спустя год, когда мне стали давать для чтения газету «Жэньминь жибао», я по фотоснимку опознала в этом начальнике министра общественной безопасности Се Фучжи.
Присутствие самого министра на первом допросе ясно показывало, какое значение органы придавали делу Ли Лисаня. Потому что, хотя вопросы были обращены ко мне, главной мишенью был, конечно, Ли Лисань.
В тот первый раз все вертелось вокруг отношений с Го Шаотаном.
Услышав это имя, я даже не сразу сообразила, о ком идет речь.
– Какой Го Шаотан? Я никого такого не знаю.
– Врешь, стерва! Как ты можешь его не знать!