– Ну, машинка такая, она пюре готовит, яйца взбивает для торта…

– Ишь ты, для торта! Они торты жрут!

– Да брось ты нам зубы заговаривать! Ясно – это радиопередатчик, которым Ли Ша пользуется для связи с Советским Союзом.

– Какая Ли Ша! Это я им пользуюсь. Ли Ша и на кухне-то мало бывает.

– А ты можешь поклясться, что Ли Ша к нему не прикасается?

– Да, конечно. Она вообще не знает, как с этой штучкой обращаться.

Честнейший Люй-шифу поручился за меня головой, и цзаофани отвязались. Но попавший под подозрение миксер подвергся тщательному осмотру и был увезен для дальнейшего исследования.

Вещей в этот раз взяли мало, но дом был весь изуродован. Цзаофани на прощание принялись яростно малевать мелом и тушью на шкафах, столах, посуде. Я молча смотрела на угрожающие и смешные надписи: «Изжарить в масле советских шпионов Ли Лисаня и Ли Ша!», «Переломать им собачьи ноги!». Но когда бунтари схватились за кисть и стали тушью выводить огромные иероглифы на стенах и зеркалах, то я не выдержала и подала голос:

– Зачем же государственное имущество портить! Ведь придется делать ремонт!

На что последовал ответ:

– А тебе какое дело! Все равно в этом доме ты жить больше не будешь!

– Не я, так другие будут жить, – я уже завелась и готова была грудью встать на защиту дома, но Люй-шифу оттащил меня:

– Ладно, ладно, Лиза, все равно ты с ними не сладишь!

Бунтари оказались прозорливцами: в этом доме вскоре никого не осталось. Он простоял много лет заколоченным, а потом его и вовсе снесли, потому что он не понравился какому-то министру, которому в конце 70-х годов предложили его занять. На месте нашего уютного особняка построили уродливую скучную домину и даже сад вырубили и залили бетоном, чтобы «не было комаров».

Вслед за этим обыском мы стали затворниками поневоле. «Пункт связи для борьбы с Ли Лисанем» направил стражей в наш дом, чтобы отрезать нас от внешнего мира. Нам с мужем запретили выходить за ворота, телефон в доме сняли, оставили только в проходной, где денно и нощно несли дежурство хунвейбины.

Наш старичок-консьерж оказался не у дел, ему разрешали только подметать двор.

Досаждало постоянное присутствие посторонних людей, их настороженные взгляды. Одному хунвейбину – студенту с факультета русского языка из нашего института – вменялось в обязанность заниматься моим политическим воспитанием. Каждое утро он приходил с цитатником Мао, садился, и мы начинали читать вслух указания великого вождя на русском языке. Другой хунвейбин занимался тем же делом на китайском языке в спальне у Ли Лисаня, не давая ему покоя.

Некоторым утешением служило то, что обслуживающий персонал нас не покидал, не поднимал против нас бунта, как это происходило у многих ответработников. Простые, честные люди, они и вели себя по-честному. Работящая аккуратистка, горничная Сяо Ху по-прежнему прибирала дом, накрывала на стол. Люй-шифу все так же готовил еду, правда, уже не осмеливался баловать нас тортами и разносолами. Он, видимо, беспокоился за меня и как-то сказал:

– Лиза, ты бы, пока сидишь без дела, поучилась у меня готовить. Я тебя всему научу. Мало ли как там дальше сложится!

– А что, ты от нас уходить собрался?