Дорога сначала шла прямо, а потом стала изгибаться, а около болотистого места и совсем изогнулась какой-то загогулиной.

– Ну вот, кажется, мы и доехали, – облегчённо проговорил Василий. – Тут место хорошее, и трава по пояс, и вода рядом, – добавил он. – Ты, Миньк, распрягай лошадь, а вы, Санька с Ванькой, подберите хорошее место под шалаш, а я пойду пай обойду, как бы кто не набаловал, пока дома-то мы проклепались, – наказывал отец, поспешно скрываясь за зарослями густого кустарника.

Санька с Ванькой, выбрав подходящее место под развесистой кудрявой берёзой принялись за оборудование стана, стали сооружать шалаш-лачужку. Манька с Анной стали с телеги стаскивать пожитки и провиант, помещая всё это под берёзой. Минька, распрягши лошадь, пустил её на траву, взяв косы из телеги повесил их на сучья берёзы.

– Ну, кажись, всё в порядке! – объявил отец, вернувшись из кустарника, – берите косы и давайте приступать! – люди-то вон уже косят.

По лугам раздавалось звяканье кос. По лесу эхо разносило мерные постуки молотка, пробивающего косу, и мелодичное позвякивание бруска о косу. Отец и Минька с Санькой каждый свою разобрали висевшие на сучьях берёзы косы. Каждый свою начали брусками точить, уткнув концы косьев в землю. Косы зазвенели, зазвякали вперебой. Набожно перекрестившись, засучив рукава и поплевав на ладони, отец резво принялся за дело.

– Ну, благословляйтесь, начинайте с Богом! Я вот сначала обкошу траву около телеги, чтобы зря не приминать её, а вы начинайте от межи, видите затёсы вон на той берёзе и осине – это межа нашего пая. Хотя я сам начну от межи-то, а вы зачинайте от овражка, там межой не ошибётесь, по самый овражек вся трава наша, так что начинайте! – подбадривая, нацеливал отец сыновей на работу.

При первом взмахе косой перед отцом легла подсечённая трава. В форме полумесяца размером в добрую сажень перед ним появилось оголённое место прокоса. Коса, издавая своё обычное «вжик», пошла вперёд, забирая под себя всё новые и новые полукружья скошенной травы. Мастерски отбитая и хорошо навострённая коса своим жалом бойко подрезала сочную, ещё не обсохшую от росы траву, как бритва, оставляя после себя ровную низкую щетину травы. Перед глазами косца внизу ровной густой стенкой стояла трава в выжидании очередного взмаха косы.

Под косой трава, мгновенно вздрагивая, безжизненно валилась и косьём сгруживалась в вал, где обсыхая от росы вяла и сохла на солнце. Ноги косца, поставленные ступнями раскосо, медленно, но податливо передвигаются всё вперёд и вперёд по голому прокосу, оставляя промни в отаве. Но вскоре отава на следу косца начинает выпрямляться, топорщиться, отливая цвет густо зелёного оттенка. Минька с Санькой тоже ринулись в косьбу за отцом следом. Отец остановившись оглянулся назад, по выражению его лица можно было догадаться, что он доволен и находится в радостном расположении духа. Он особенно торжественно наслаждался тем, что за ним следом с косами в руках, подкашивая траву, так же как и он идут его сыновья. А братья, не замечая ликования отца, взмахивая косами шли следом за отцом. За косцами пролегли три полосы-прокоса: широченная в сажень за отцом, поуже, за Минькой и совсем узкая за Санькой. Снова повострив косы, косцы «завжикали» косами по траве – то одновременно, то вперебой. Тела косцов в такт взмахов мерно покачивались то вправо, то влево, слегка приседая на чуть раскоряченных упругих ногах. Их головы и спины слитно покачивались в такт взмахам кос. За отцом окосиво тянулось ровное и гладкое, словно из-под бритвы, нигде не оставлялось ни единой неподкошенной былинки. За старшим сыном кое-где виднелись выпрямляющиеся, не совсем подсечённые травинки, а за Санькой же в непрокосе топырилось и колыхалось много травинок. Потревоженные косой и оставленные на месте, они кланялись словно благодаря Саньку, что он их не подсёк и оставил жить. Для очередной точки косы отец остановился первым, глядя на него остановились и сыновья.

Отец с оценкой качества косьбы взглянул на ряды сыновей и с благосклонной улыбкой заметил:

– За тобой, Саньк, трава снова растёт, «топорщится». На второй укос просится!

– Да коса что-то не косит, – сваливая вину на косу, оправдывался Санька.

– Коса востра, да руки, видать, не теми концами у тебя вставлены! – упрекнул его отец. – Вон, гляди, за Минькой трава-то не растёт! – в Минькину похвалу сказал отец, отчего Минька самодовольно кратко улыбнулся.

– Да ты умеешь ли как следует владеть косой-то?! Косить это не то, что у девок титьки щупать, да книжки почитывать! – козырнул отец столь необычными словами в Санькин адрес, от которых Санька пристыженно опустил голову и приумолк, учащённо дыша от непривычной работы.

Старший Василия сын Минька с малолетства окунулся в труд, с восьми лет он уже помогал отцу по хозяйству и в поле. Он и обличием-то в отца: такой же чёрненький и характером в него, за что и любил его отец больше, чем Саньку. А Санька в науку попёр, по примеру дяди Алексея, книжки почитывал, газеты, журналы выписывал.