– Иван! Поехали! – кликнул Василий с дороги, поравнявшись с домой Трынковых.
– Да вот, голова, мы с «Зорюшкой» ещё не готовы, – отозвался Иван, – сейчас запрягать стану! – добавил он.
– Ну, в случае езжай быстрее, догоняй нас.
– Тише едешь дальше будешь! – отозвался Иван.
– От того места, куда едешь! – с насмешкой, уже издали крикнул Василий.
– Догоню, так догоню, что и один доеду, теперь я дорогу на луга знаю, один не заплутаюсь, – размышлял про себя Иван, старательно навевая косу в хвост.
А кобыла, чуя, что хозяин хлопочет около её хвоста, блаженно дремала и в безмятежном забытьи немного приподняв хвост, выпустила из себя порцию скопившегося у неё в брюхе спёртого вонючего воздуха.
– Вот, балуй у меня, невежа, ишь нашла время! – укоризненно браня заворчал Иван на свою «Зорюшку».
Он гадливо сплюнув отворотился от кобыльего хвоста, засуетился и поспешил поскорее закончить с плетением косы. Завязав на конце косы узелок из красной тряпочки, Иван пошёл в избу завтракать. Кобыла же как ни в чём не бывало продолжала мирно стоять, готовая всегда к запряжке, и слушая незлобливые укоры хозяина, покорно стригла ушами, переминаясь с ноги на ногу, блаженно всхрапывала. Иван, разбудив сына Кольку, принялся над чугунком умываться. Рукомойника у них в доме не было: вся семья умывалась в чулане над чугунком. В чулане в углу под лавкой у них стоит старая, обёрнутая полосками из бересты (чтоб не развалилась) глиняная корчага, в ней плесневеют и киснут пищевые отходы, распространяя по всей избе дурной запах, похожий на гнилостный вонючий запах кислых овчин и рыбы.
При выезде из села Василий Ефимович остановил лошадь. Его от самого дома досадовало и беспокоило то, что при запряжке второпях получился перекос: правое переднее колесо, всё время забегая вперёд, выкатывается из колеи. Пока он перепрягая исправлял ошибку, Федотовы догнали их. Иван, придержав лошадь, для порядка вежливо крикнул Василию:
– Мир дорогой! Или что поломалось?
– Да вот колесо, забегает и забегает в сторону, пришлось распрягать. Сейчас поедем!
– Эх, я вчерась и уморился, изустал, еле доплёлся до дому! – от нечего делать высказался Иван.
– Оттуда не ближайший свет, верст 15 будет, так что поплюхаешь! – отозвался Василий, садясь в телегу и с некоторой досадностью хлыстнул Серого вожжами. – Но!!! Застоялись! – прикрикнул он на лошадь.
Забывшийся было Серый, сильно рванул телегу с места, от чего сидевшие в телеге невольно по инерции наклонились назад.
К сенокосу всё село готовилось, как на праздник. К нему подкапливают мясцо, маслице и яйца. Одеваться стараются по-праздничному нарядно. На покос выезжают чуть ли не всем селом, в селе остаются стар и млад. Луга для сенокошения находятся у кого где, у кого в поле, в болотах или в оврагах, а у кого в лесах. В день начала сенокоса с восходом солнца из села по дорогам в разные концы потянулись люди: кто пешком, мужики с косами на плечах, а бабы с граблями, а кто целыми семьями, рассевшись в телегах, едут на лошадях. В сенокос мужики одеты по-обычному: в сатиновых рубахах и в молескиновых штанах. А бабы в сенокос стараются одеться по-праздничному нарядно, расцвечиваясь в добротные наряды, на головы повязывают цветные платки, снежно-белые кофты облегают их упругие тела, клетчатые юбки. На ногах искусно вывитые белые портянки и новые лапти.
Проехав Ломовку и доехав до винзавода повернули вправо, а когда поравнялись с самим заводом, Василий Ефимович, заглядывая внутрь его, втягивая в себя приятный запах спирта, улыбаясь, проговорил:
– Эх, гоже пахнет! Вот люди живут, всегда около шпирту работают, – с нескрываемой завистью заметил он.
– Шабёр, чуешь, чем пахнет?! – окликнул их сзади идущий Иван.
– Я то же баю! – отозвался Василий.