На следующий день оповещённые с вечера мужики собрались дружно спозаранку. Не дожидаясь запоздавших, они отправились в лес, делить закупленные ими так называемые выездновские луга для покоса.
– А где остальные-то мужики? – спросил запоздавший к общему сбору Николай Ершов у Ивана Трынкова, который, прообувавшись в лапти, тоже припозднившись, собрался идти туда же.
– Они наперёд ушли, нам с тобой догонять их! – отозвался Иван.
– Ждать да догонять хуже всего! – заметил Ершов, перекидывая с плеча на плечо мешок с харчами.
– Ну, пошли, потопали вдогонку! Идём прытче, мы их сейчас сустигнем, они, наверное, из села ещё не успели выйти! – самоуспокоенно проговорил Трынков.
Выйдя из села, у осиновского моста они толпу мужиков догнали, правда, при нажимистой ходьбе оба вспотели, взмокли. До леса, до места, где расположены луга, мужики шли почти молча, ведь туда не ближний свет – верст двенадцать с гаком будет, так что силу берегли на ход в пути туда и на обход для осмотра лугов на месте. У каждого на уме было: какие луга, сколько накосим, как доведётся высушить и как перенаправить домой сено.
По пришествию на место, немножко поотдохнув и покурив для бодрости, мужики приступили к обходу лугов и осмотру травы с целью её оценки по местам, чтобы правильно безобидно распределив, разыграть в жеребьёвке.
– Трава-то по пояс, а какая мокрющая, я весь пообсырел! – высказал своё впечатление о добротной траве и мокряди под ногами Ершов, плюхающий лаптями вслед Ивану Федотову, проминая визирку-межу.
– Да, хоть и солнышко, а трава ещё не успела пообсохнуть. Как ни говори, в лесу не в поле – не скоро просушит, тень от деревьев и место вон какое вязкое, – с деловитостью отозвался Иван.
Наконец, луга осмотрены, трава, по достоинству оценённая, разбита на паи, осталось приступить к жеребьёвке. Для отдыха, обеда и жеребьёвки мужики расположились у лесного ручейка. В зарослях кустов, пробираясь сквозь густую траву, журча поёт свою неугомонную песенку лесной ручеёк, напористо пробиваясь по извилинам русла. Здесь-то устало и поприсели натруженные в ходьбе мужики. Поразувшись из лаптей, на солнышке сушили обувь, поразвесив на кусты лапти и портянки. Долго и азартно разговаривали, советовались, как лучше поделить луга, чтоб никто не оказался обделённым, и никому не было обидно. Наморившись от долгого некурения, курили, сильно проголодавшиеся, раскрыв и потроша свои кошели, ели. Иван Федотов, примостившись на пеньке под отдельно стоявшей берёзой, с большим аппетитом уминал за обе щеки пирог величиной с добротный лапоть, начинённый мятой картошкой.
– Вот сгогочу и спать захочу! – тряся своей козьей бородкой, весело улыбаясь, шутливо высказался он.
– Ты и впрямь хочешь угомонить весь этот пирог одним залпом? – в шутку заметил ему Николай Ершов.
– Да-а! А что? – переспросил его Иван.
– Ну, тогда валяй! Оно, пожалуй, так-то и сподручнее будет! – отговорился Николай, тоже раскошеливая свои харчи.
– Да пора и с кошелём познакомиться, я чертовски проголодался! – проговорил и Василий Савельев.
После краткого обеда и передышки мужики приступили к жеребьёвке. Каждый для себя, вытесав из палочки, изготовил жребий, изобразив на нём свою мету или написав фамилию. Маленький, невзрачный на вид, этот самый жеребий всех усмиряет, он, всех уравнивая, успокаивает, всех наделяя поровну. По предварительной договорённости и по общему согласию, чтоб наполовину сократить труды по обходу и оценке травы на лугах, мужики решили паи нарезать на пару, т.е. на двоих хозяев. Крайний пай, с которого начинались все луга, решили увеличить площадью, в смысл того, что в этом месте, на середине этого пая, находится большая впадина – низина с застоявшейся в ней после дождя водой, но зато травища в ней по грудь и в непрокос. Василию Ефимовичу в душе хотелось, чтоб этот «богатый» пай достался ему. По его визуальному предположению сена будет не меньше возов шести, пудов по сорок, вместо 3-4-х возов на обычных паях. Значит, есть резон зариться на ней. Мужики приступили к метанию жеребьёв. Бойкой руки мужик Михаил, резвым своим языком, громко смеясь, объявил: «А ну, бросайте свои жеребьи в шапку». Шапку он держал в руках и, создавая вид роковой тайны, потрясал её в воздухе у всех на виду. Все мужики с пожеланием для себя счастья, благоговейно побросали свои жеребьи в шапку. Михаил ещё сильнее стал трясти шапкой, тщательно перемешивая в ней жеребьи.
– А ну, приступаем тянуть, – продолжал громогласить Михаил. – Хотя стоп, возможно, кто добровольно возьмёт этот крайний пай, который мы с общего согласия определили, как трудоёмкий?
– Я беру! – не дожидаясь перехвата, с задором выкрикнул Василий Ефимович.
– Ну как, мужики, согласны по добровольности отдать ему этот пай? Ведь только с его рабочей семьёй тут можно справиться.
– Согласны! Пусть берёт! – дружно кричали мужики.