Дележка лугов. Обед. Рассказы Ершова
– Ну как, шабер, идём луга делить! – сказал Иван Федотов соседу Василию Савельеву, встретившись с ним вечером у ворот.
– Конечно, надо идти, раз луга закупили, то надо сенокос разворачивать, ждать нечего, – отозвался Василий.
– Да и время-то стоит подходящее, вон какое засушливое стоит, как бы засухи не было! – высказал своё беспокойство Иван.
– Оно, хотя, засухи-то может и не быть, однако дождя-то давненько не было, – заметил Василий.
– Завтра, наверно, дождик будет, – предчувственно сказал Иван.
– А чем ты это докажешь?
– Вон видишь, закат какой красный, это к дождю. И слышишь, петухи поют, а они поют всегда к перемене, – утвердил своё предчувствие наблюдательный Иван.
– А денёк-то поубавился! – заметил Василий.
– Пётр и Павел день на час убавил! – народной пословицей заключил Иван.
Предположение Ивана Федотова о дожде сбылось. Среди ночи откуда-то с запада взялась огромная дождевая с громом туча, она медленно наползала на село. Время от времени вспыхивающая молния окаймляла черную слоистую тучу, и в этот момент можно было различить, что она не сплошная, а имеет наслойку. Гром неторопливо, но с нарастающей силой разрастался в раскатистое громыханье, расползаясь во все стороны потемневшего от тучи неба, и там, в дали небесного свода, постепенно замирал, утихая. Через окна в избы мгновенно проскальзывал розоватый свет молнии, отсветом освещая в темноте сумрака, отдельные предметы утвари. После вспышки молнии в глазах ослеплённо темнеет, и какое-то время кажется, что в избе всё объято непроницательным мраком, но спустя несколько секунд глаза, попривыкнув, снова различают окружающие предметы. Ночная молния, с ярким блеском развергающаяся вверху над облаками, сопровождающаяся ударами грома, не так страшна, как дневная. Она не издаёт того сокрушающего, оглушительного треска, не сотрясает так землю, мало бывает случаев, что ночной грозой кого бы убило, и ночью не бывает града. После грома, как бы после артподготовки, на село хлынули потоки дождя. Он шумно хлестал о крыши домов, буйно хлобыстал в окна, обильно смачивая призасохшую землю. Всю ночь до утра невидимая колесница с грохотом разъезжала по тёмному небу, гремел гром, вспыхивала молния, и хлестал дождь. Чуткие ко всему старики и старухи, встревожившись оказией, не спали, они пугливо вслушивались, как ошалелый дождь чёртом царапал снаружи стены и скрежетал о ставни окон. К утру на рассвете дождь перестал, освещённые лучами восходящего солнца избы, помытые дождём, стояли торжественно и бодро. Небо, освободившись от больших тёмных туч, покрылось мелкими, похожими на овчинки, светлыми облачками, которые медленно плыли по ясному нежно-голубому небу.
Из-за обильного дождя, вылившего на землю море воды и намочившего всё вокруг, особенно в лесу, мужики в этот день делить луга не пошли. Василий Савельев налаживал косы, во дворе хлопотливо отбивал их молотком на пробойке, делая лезвия их тонкими и острыми. Косы для удобства на пробойке держал Ванька. По селу слышалось звонкое ритмичное звяканье пробивающих мужиками кос. Заслышав с улицы кликливое: «Вишни! Кому вишни! Не надо ли?!» Отец сказал Ваньке: «Поди, выдь, погляди, вон, кажется, майданская баба с вишней набивается. Скажи матери, чтоб купила фунта три на сенокос-то». Ванька поспешно убежал, и вишня была куплена, пять фунтов на пятиалтынный.
Ночной ливневый дождь пополнил водой озеро, в нём значительно повысился уровень воды, всплывшие, сюда принесённые для замочки кадушки, волнами унесло от мостков на середину озера в лопухи жёлтой кувшинки. На поверхности воды, отсвечивая на солнце, зыбилась мелкая серебряная рябь, а на зеркальной глади, где ряби нет, по поверхности озера, словно кто-то нарочно разукрасив озеро, виднелись цветы белой лилии. Похожие на чайные чашечки на блюдцах, они радовали глаз своим художественным изображением цветущей природы. Откуда-то из тростниковых зарослей слышалось утиное кряканье и кваканье лягушек. Над озером с игривостью и резвостью блаженно летали ласточки и крачки. В зеркальной воде в перевёрнутом виде отображались прибрежные амбары и колокольня церкви.
Полоскавшие бельё на мостках две молодые бабы, дружелюбно беседуя меж собой, старательно хлопали вальками, выбивая из белья грязь. Бабы увлечённо рассказывали друг дружке задушевные секреты и новости, вскоре они засмеялись и закатились в хохоте так, что в пору на них набивай обручи. Под их трепещущими в хохоте телами мостки ходуном ходили, отчего под мостками, целуя плоты, плюхала вода, гоня по обе стороны мостков мелкие волны, причудливо рвавшие на части перевёрнутые отображения в воде амбаров и колокольни. На мостках, на прибрежном плоту, опустив голые ноги в воду, наслаждаясь игрой, бултыхая ногами, взбивая ногами брызги и грязь, сидит паренёк лет шести. Он увлёкся забавой так, что и не слышит, как ругаясь, унимала его полоскавшая бельё мать: «Не бултыхай ногами-то! Не бултыши! Не мути воду-то! Не взбудораживай грязь-то! Дай бельё-то дополоскать. Тебе говорят! Ах, ты, неслушник ты этакий! Перестань! А то взбучку получишь!», – грозилась мать на сынишку, который, как назло матери, ещё пуще работал ногами. Рассерженная мать приготовилась проучить неслушника, но, заслышав в отдаленье гром, поспешно схватив белье и подхватив рукой сынишку, торопливо ушла с озера. Из-за церкви на село надвигалась синяя дождевая туча, сопровождаемая молнией и грозно разговаривающим громом. Гром долго и как бы неторопливо разгуливался где-то над громадиной синей тучи, которую беспощадно полосовала молния. Туча медленно надвигалась, она, словно одеялом, покрыла часть неба над селом, но дождя всё ещё не было. Вдруг над самой головой с треском ударил сильный гром. Он как бы стряхнул с тучи дождевые капли, которые словно брошенная горсть гороха забарабанили по железной крыше крестьянинова дома, оставляя после себя расползающуюся мокрядь. От нахлынувшего ветра листочки на деревьях зашевелились, кусты пришли в движение, ветви с усиливающимся ветром стало гнуть дугой. Шум дождя усилился, деревья в вершинах своих жалобно завыли, молния кромсала густую непроглядь дождевой стены, гром раскатисто гремел, будоражил всё кругом, сотрясая землю, отчего стекла в окнах устрашающе звенели, пугая маленьких ребятишек. «Свят! Свят!», – крестясь, вслух шепчет бабушка Евлинья при взблёстках, от которых в избе на мгновенье становится розово-сине светло и ужасно тихо. Вслед молнии пушечным выстрелом разверзается гром. «Вот он какой, приурезал!», – нарушив молчание собравшейся в избе всей семьи, проговорил Василий Ефимович, наблюдая в окно, как из водосборной лунки, пристроенной около карниза соседского дома, буйно хлещет вода. А вскоре эту лунку напором воды сорвало. Избы своими хребтинами крыш, упористо и устойчиво принимая напор хлобыстающего ливня, и скатами крыш равномерно разливали бурные потоки дождевой воды по сторонам.
С полчаса буйствовал дождь. Западная сторона неба внезапно посветлела, а вскорости из-за багровой уходящей тучи выглянуло солнышко. Над озером изогнулась двойная радуга. Ласточки с наслаждением и блаженством летали в пахнувшем озорном воздухе, сверкая своими белыми брюшками на фоне синей уходящей на восток тучи. Гром раскатисто и сердито громыхал вдали. Ребятишки, выскочив на улицу, с весёлым азартом озорно носились по улице. С засученными по колено портками, они ногами разбрызгивали во все стороны дождевую воду. Из сломанных ветром кустов ветлы изготавливали дудки и назойливо дудели. После обеда погожий выметался денек. Небо выяснилось, тёплое летнее солнышко ласково припекало наполненную влагой землю. Лужицы дождевой воды на улицах исчезли, грязь на дороге высохла. В нежно-голубом поднебесье, резвясь на разные манеры, кувыркаясь в воздухе, а иногда на мгновенья задерживаясь на одном месте, над селом летали стрижи. Выполосканный предобеденным дождём день под вечер ещё сильнее засиял ярким солнцем, словно разрумянившаяся невеста перед брачным венцом.
– Золотой дождь для хлебов выпал, – провозгласил Федор Крестьянинов, стоявший у угла своего дома, нарочито так громко, чтоб услышал сосед Василий Савельев.
– Да! Нечего сказать, дождик так дождик, землю досыта напоил, теперь весь сенокос пусть не льёт! – высказался по поводу дождя Василий.
– Это в честь мучеников Кузьмы и Демьяна, завтра их праздник, – с чувством знатока «святцев» пояснил Федор.
– Хотя и солнышко, а трава в лесу, наверное, к завтрему-то ещё не обсохнет! – высказал свое сомнение Василий.
– Обсохнет, не обсохнет, а завтра крайне надо идти луга делить, дальше откладывать нечего, – отозвался Федор. – Соберёмся и пойдём. Надо сказать шабру Ивану и всем остальным.