Бен-Гурион сам избрал Леви Эшколя своим преемником. Эшколь занял пост премьер-министра, пользуясь репутацией человека, умеющего врачевать раны. Леви Школьник (свою фамилию он сменил в 1948 г.) родился на территории Российской империи в 1895 г. и приехал в Палестину в 1914 г., уже к концу второй алии. Работая в Петах-Тикве, а потом на виноградниках в Ришон-ле-Ционе, он стал ревностным сторонником Агарона-Давида Гордона и его “религии труда”, согласно которой работа должна превратиться из средства заработка в цель жизни человека. Трудолюбивый, терпеливый и скромный, Эшколь обладал значительными организационными способностями и выполнял в годы ишува целый ряд важных функций. Он вступил (весной 1918 г.) в Еврейский легион, а после демобилизации, в 1920 г., стал одним из основателей кибуца Дганья. Потом, по поручению Гаганы, отправился в Европу для закупки оружия; был одним из основателей Гистадрута, директором поселенческого отдела Еврейского агентства в Берлине, генеральным секретарем тель-авивского рабочего совета. После образования государства Бен-Гурион сразу же сделал Эшколя генеральным директором Министерства обороны.
Наиболее созидательно и успешно Эшколь работал в качестве директора поселенческого отдела Еврейского агентства с 1949 по 1953 г., занимая при этом (в 1950–1952 гг.) пост министра сельского хозяйства. Выполняя обе эти функции, он в высшей степени эффективно организовал массовую абсорбцию репатриантов. В период 1952–1960 гг. Эшколь занимал ключевой пост министра финансов, будучи, таким образом, наделенным всеми необходимыми полномочиями для решения проблем национальной экономики. Помимо всего прочего, он обладал выдающимися способностями к ведению переговоров и улаживанию противоречий, возникавших в процессе деятельности правительства — и потому ни один человек не поставил под сомнение его право стать в 1963 г. естественным преемником Бен-Гуриона. Человек крепкого телосложения, с открытым лицом, Эшколь во многом отличался от своего предшественника. Он не обладал ни харизмой Бен-Гуриона, ни его глубоким интеллектом. Он был, скорее, прирожденным членом различных комитетов и комиссий, обладавшим даром тщательно планировать предстоящие начинания и ладить с людьми. Неутомимый в ведении дискуссий, он одерживал верх над собеседниками благодаря мягкой, но настойчивой аргументации. Никогда еще страна не знала такого политического деятеля — толерантного, отзывчивого, умевшего говорить с народом и пользовавшегося всеобщей любовью.
Однако ситуация, доставшаяся Эшколю в наследство, могла бы поставить в тупик любого государственного деятеля. Сменив ушедшего в отставку Бен-Гуриона, Эшколь довольно скоро понял, что “Старик” так и не смог окончательно забыть о “деле Лавона”. Два года тому назад, после предыдущих выборов в кнесет, он попросил журналиста газеты Давар Хагая Эше-да собрать и систематизировать все имеющиеся материалы по “каирскому делу” 1954 г. Эшед закончил работу над этой подборкой 14 июня 1963 г., за два дня до того, как Бен-Гурион заявил о своей отставке, намереваясь заняться пересмотром “дела Лавона”, не будучи ограниченным занимаемой должностью. В октябре 1964 г. Бен-Гурион направил подборку материалов, связанных с “делом Лавона”, генеральному прокурору страны, чтобы тот высказал свое мнение по этому поводу. Генпрокурор это мнение высказал — в декабре, адресовав свой ответ кабинету министров. Он подверг беспощадной критике все стадии расследования и особенно выводы, сделанные министерским “Комитетом семи”, который возглавлял Розен, главный неприятель Бен-Гуриона. Мнение генерального прокурора стало свидетельством, подтвердившим правоту самого Бен-Гуриона, его любимых вооруженных сил и молодых политиков, пользовавшихся его покровительством.
Сразу же после отставки Бен-Гуриона началась ожесточенная борьба за его политическое наследие. До ухода с политической сцены он сам обеспечивал сохранение равновесия между двумя группами. Но теперь Эшколь — которого Бен-Гурион выбрал как человека политически нейтрального, как приемлемую для всех фигуру — стал все более склоняться к ветеранам “Блока”. Те же, кто пользовался покровительством Бен-Гуриона, — Перес, Даян, Эвен, Йосеф Альмоги — довольно скоро обнаружили, что их отстранили от принятия основных политических решений. Более того, в 1964–1965 гг. Эшколь и партийные ветераны предприняли усилия по расширению своего политического союза. Не желая иметь дела ни с “Молодой гвардией”, ни с представителями выходцев из стран Востока, они обратились к партии Ахдут га-авода, некогда входившей в состав партии Малай, но на протяжении последних двух десятилетий представлявшей собой малочисленную отколовшуюся фракцию левой ориентации. Ее руководители, включая Игаля Алона и Исраэля Галили, пользовались уважением в стране, и можно было сказать с уверенностью, что они не поддадутся на уговоры “Молодой гвардии”, с ее технократическими концепциями и пренебрежением к теории социализма. К 1965 г. между двумя партиями было заключено предварительное соглашение относительно совместного электорального списка и списка депутатов кнесета. Для заключения этого “брака по расчету” каждой из сторон пришлось принести в жертву кое-какие положения своей идеологической платформы. Но, пожалуй, наиболее значительную уступку сделала Малай, согласившись отказаться от своей многолетней борьбы за электоральную реформу, то есть за проведение выборов по избирательным округам, а не по партийным спискам. Такое решение стало, по сути дела, обязательством воздерживаться от дальнейших усилий по подрыву “избирательной” основы малых рабочих партий. С другой стороны, представив себе, какая яростная битва предстоит им с Бен-Гурионом и его последователями в рамках Соглашения, Эшколь и его ближайшие сторонники из числа партийных ветеранов сразу же подумали о методах и средствах обороны и с этой целью пригласили Лавона со сторонниками вернуться к активной партийной деятельности.
Бен-Гурион, как нетрудно было предвидеть, пришел в ярость от этих действий и впервые открыто выступил против Эшколя и членов “Блока”, обратившись в Верховный суд с требованием расследовать обстоятельства, при которых в 1960 г. рассматривалось “дело Лавона”; он также подверг резкой критике отказ от давнего намерения Мапай проводить выборы по избирательным округам. Нимало не обескураженный, Эшколь совместно с членами Блока провел через исполком партии Мапай решение в пользу Соглашения, а также решение против пересмотра “дела Лавона”. В ответ на это Даян вышел из кабинета министров, после чего Эшколь сделал все для удаления Переса и Аль-моги, последних остававшихся сторонников Бен-Гуриона. В феврале 1965 г. на ежегодной партийной конференции в Тель-Авиве “старая гвардия” партии Мапай и Гистадрута предприняла решительную атаку на Бен-Гуриона и его сторонников. Даже умирающий Шарет приехал из больницы, чтобы высказать свои обвинения человеку, который в 1956 г. отправил его в отставку. Голда Меир также выступила с саркастическими замечаниями в адрес бывшего премьер-министра. Конференция полностью одобрила Соглашение с Ахдут га-авода, а также приняла решение больше не возвращаться к “делу Лавона”.
На этом, однако, борьба между сторонниками Бен-Гуриона и Эшколя, в рамках как Мапай, так и Гистадрута, не закончилась. Верные Бен-Гуриону члены Мапай предприняли все, что было в их силах, дабы выдвинуть Бен-Гуриона кандидатом от партии на предстоящих выборах в кнесет шестого созыва, однако исполком партии повернул голосование в пользу Эшколя. После этого Бен-Гурион вместе со своими союзниками, и в первую очередь Даяном и Пересом, вышел из рядов Мапай и основал новую партию, Рафи[34] (Израильский рабочий список), члены которой, объявив о том, что они представляют интересы динамичного молодого поколения Израиля, провозгласили себя носителями обновленного национального духа. Таким образом, партия Мапай оказалась в самом тяжелом политическом положении со времен основания государства. Идеалистические настроения партии, похоже, увяли и поблекли, а противники социализма выступили единым фронтом.
Выборы 1965 г. оказались самыми продолжительными, самыми напряженными, самыми нечистоплотными и самыми дорогостоящими во всей истории Израиля. Можно сказать, что они стали таковыми в немалой степени из-за едва ли ни параноического ожесточения, с которым Бен-Гурион обрушился на Эшколя и его сторонников. Бывший премьер-министр обрисовал всю верхушку партии Мапай как затхлое и бесплодное сборище партийных функционеров и охотников за должностями. В качестве альтернативы он и его последователи из партии Рафи обещали избирателям новые горизонты, новые идеалы, торжество технократии и электоральную реформу. Однако предвыборная кампания новой партии провалилась. Хотя кандидаты от Рафи и одержали победу в нескольких городах, включая Иерусалим и Хайфу, союз партий Мапай и Ахдут га-авода получил 45 мест в кнесете. Как уже было сказано, 26 мест получил Гахаль, блок Херут и Либеральной партии. Что касается Рафи, то, даже возглавляемая Бен-Гурионом, партия получила лишь десять мест. Таким образом, “Старик” со своими ближайшими соратниками скатились до положения малой партии, чье влияние полностью сошло на нет и внутри рабочего движения Израиля, и в стране в целом. Надо признать, что на выборах не удалось убедительно продемонстрировать идею Бен-Гуриона о преимуществах новой Мапай перед старой Мапай и разницу между новым поколением прагматичных экономистов, ученых, менеджеров, с одной стороны, и скованными традициями стариками догматиками — с другой. Убедительная победа Эшколя означала, прежде всего, что Бен-Гурион, еще недавно пользовавшийся столь глубоким уважением, утратил свой авторитет, лишившись душевного равновесия и умения видеть вещи в истинном свете из-за того, что в “деле Лавона” он потерял всякое чувство меры. К тому же избиратели одобрили предложенный Эшколем иной, менее напряженный стиль политического руководства, выразив тем самым поддержку правительству, которое, как многие надеялись, будет требовать меньше самопожертвования от народа, уставшего жить в состоянии непрерывного кризиса.
Как только были оглашены результаты выборов и сформирован новый коалиционный кабинет, Эшколь принялся укреплять партнерство между партиями Мапай и Ахдут га-авода и, будучи умелым политиком и примирителем, весьма преуспел в этом начинании. Различия между платформами этих партий постепенно стирались. Со временем ему удалось даже сгладить последствия разрыва с Рафи (хотя, разумеется, не с самим Бен-Гурионом). С одной стороны, Даян, Перес, Альмоги и Аба Хуши (влиятельный мэр Хайфы) начали осознавать, что пребывание в политической изоляции только наносит им вред. С другой стороны, после начала экономического спада престиж Эшколя не мог не пострадать, и потому руководство Мапай было готово пойти на определенные компромиссы. Ведь что бы там ни говорили, а Даян оставался самой известной фигурой в политической жизни Израиля, и его пребывание на посту министра обороны во время войны 1967 г. еще больше увеличило его популярность (Глава XXI). После того как наметилось возвращение Даяна во властные структуры, руководство партии Ахдут га-авода осознало необходимость соответствующих действий. В 1968 г., после затянувшихся переговоров, эти три партии согласились образовать, путем слияния, Израильскую партию труда[35] с единым руководством. Министерские портфели были соответственным образом распределены между представителями всех партий. Бен-Гурион, которому было уже за 80 лет, наблюдая за процессом со стороны, не высказал никаких возражений по поводу того, что пользовавшиеся его покровительством политики вошли в объединенную Партию труда. От его внимания не ускользнуло то обстоятельство, что эта объединенная партия стала отчасти воплощением его заветной идеи о создании единой монолитной политической силы. Присоединение к ней партии Мапам было лишь вопросом времени; фактически лидеры Мапам уже высказывали согласие объединить свою парламентскую фракцию с депутатами от Израильской партии труда. К тому же “Старик” не мог не видеть, что его сторонники возвращались не в Мапай, а в полностью обновленную партию, где были готовы признать их свежие и прагматические идеи. Даян и Перес, получив весьма значимые министерские посты, могли теперь оказывать влияние на положение дел в стране. Пусть даже не удалось воплотить в жизнь идею проведения выборов по избирательным округам, но все же наметилась возможность решения одной из задач, поставленных Бен-Гурионом в рамках электоральной реформы: началось объединение множества мелких сионистских партий в несколько крупных парламентских блоков. Это стало серьезным достижением в политической жизни Израиля и значительным шагом на пути к ее обновлению.
Процесс Эйхмана
На заседании кнесета 23 мая 1960 г. премьер-министр Бен-Гурион сделал сообщение, буквально потрясшее всех присутствующих:
“Я должен сообщить членам кнесета, что некоторое время тому назад израильские секретные службы захватили одного из главных нацистских преступников, Адольфа Эйхмана, который вместе с другими главарями нацистского режима несет ответственность за реализацию того, что было названо ими “окончательным решением еврейского вопроса”, — иными словами, за убийство шести миллионов европейских евреев. Эйхман уже находится в заключении на территории Израиля и вскоре предстанет перед судом на основании Закона от 1950 г. о наказании нацистских преступников и их пособников”.
Аудитория встретила слова премьер-министра растерянным молчанием. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем присутствующие осознали смысл сказанного. Потом они, один за другим, встали со своих мест, приветствуя сказанное одобрительными возгласами и аплодисментами. Сообщение Бен-Гуриона означало, что завершилась одна из самых поразительных операций послевоенного времени — поиски эсэсовского офицера, возглавлявшего Отдел по еврейским делам Главного управления государственной безопасности (РСХА) нацистской Германии. Именно этот офицер, Адольф Эйхман, находясь на указанном посту, непосредственно осуществлял “окончательное решение еврейского вопроса”. После войны практически все, входившие в ближайшее окружение Гитлера, были арестованы, и в ходе Нюрнбергского процесса или аналогичных судебных процессов их приговорили либо к смертной казни, либо к длительным срокам заключения. Немногие из них — Гиммлер, Геббельс, Геринг и, разумеется, сам Гитлер — покончили жизнь самоубийством. Большинство военных преступников понесли суровую кару — кроме нескольких, в числе которых был и Эйхман.
В апреле 1945 г. Эйхман приехал в Линц (Австрия), чтобы попрощаться с женой и детьми, после чего, вплоть до капитуляции Германии, скрывался в Альпах. Затем, с фальшивыми документами, он вернулся в Германию и сдался американцам. Он был помещен в лагерь для военнопленных, и никто не смог установить его истинную личность. Однако, когда его имя стало часто упоминаться на Нюрнбергском процессе, он решил бежать снова. Раздобыв новые фальшивые документы, он выбрался из американского сектора и отправился в советский. Там он вместе с еще несколькими беглецами на протяжении четырех лет работал на небольшой птицеферме. Вскоре имя Эйхмана как одного из главных виновников уничтожения евреев стало регулярно всплывать во время различных процессов над военными преступниками. Именно тогда усилиями тайной организации ОДЕССА[36] он был переправлен сначала в Австрию, а оттуда в Италию. Там, в Генуе, священник-францисканец снабдил его фальшивым паспортом на имя Рикардо Клемента; 14 июля 1950 г. Эйхман получил аргентинскую визу и месяц спустя прибыл в Буэнос-Айрес. В Аргентине, в провинции Тукуман, где поселилось много бывших нацистов, он нашел работу в строительной компании. К 1952 г. он настолько обрел уверенность в своем положении, что вызвал к себе семью. Накануне его отъезда в Аргентину дети были еще маленькими, и им было сказано, что их отец умер — теперь они называли Эйхмана “дядя Рикардо”. Вскоре после приезда семьи в Аргентину Эйхман “женился” на матери своих детей, и она стала зваться “сеньора Клемент”.
В последующие годы Эйхман переменил несколько мест работы и наконец устроился на завод “Мерседес-Бенц”, где открыто представился как “подполковник СС в отставке Адольф Эйхман”. Он не сомневался, что его поиски прекращены. Собственно говоря, он не так уж и заблуждался на этот счет, поскольку официальные поиски действительно прекратились — после того, как изменились к лучшему отношения стран Запада с ФРГ. Но были и другие люди — в их числе те, кто выжил в нацистских лагерях смерти. Один из них, Симон Визенталь[37], сразу после войны основал в Вене Еврейский центр исторической документации и сделал целью своей жизни поиск нацистских преступников. Именно Визенталь смог отыскать редкую фотографию Эйхмана. С помощью евреев, прошедших через лагеря смерти, удалось пристроить одну женщину на место служанки в дом фрау Эйхман в Линце. Однако Эйхман не вступал в контакты со своей женой, опасаясь, что за ее домом ведется наблюдение, и лишь через некоторое время пригласил ее с детьми перебраться в Аргентину. Тем не менее Визенталь и Тувия Фридман[38], у которого был свой центр документации в Вене (а позже в Хайфе), продолжали собирать информацию, буквально по крохам. Поддержка, оказываемая их организациям Еврейским агентством, носила чисто формальный характер. Было проработано несколько версий, и ни одна из них не дала обнадеживающих результатов. Но вот 5 февраля 1960 г. умирает отец Эйхмана, и Визенталь обращает внимание на то, что его некролог подписала, в числе других, Вера Эйхман, урожденная Либл. Таким образом, подтвердилось предположение, что “второй брак” этой женщины в Аргентине был инсценирован — она по-прежнему называла себя Верой Эйхман.
В это же время Служба общей безопасности Израиля Шабак (Шин Бет) приступила к расследованию материала, полученного д-ром Феликсом Ши-наром в Бонне из надежного источника — от д-ра Фрица Бауэра, Генерального прокурора земли Гессен, еврея по происхождению, который утверждал, что Эйхман живет в Буэнос-Айресе. Один из лучших агентов Шабака немедленно вылетел в Аргентину. Ему удалось быстро найти дом, где жило семейство Клементов. Теперь следовало получить ответ на главный вопрос — кем в действительности является муж Веры Эйхман. Израильскому агенту удалось, с использованием телеобъектива, сфотографировать этого человека. Фотография была переправлена в Израиль, где эксперты сопоставили ее со старыми фотографиями Эйхмана и обнаружили сходство в первом приближении. В начале марта 1960 г. в Буэнос-Айрес прибыло еще четверо агентов израильской разведки. Они установили неотрывное наблюдение за сеньором Клементом, и в конце марта их усилия увенчались успехом. Они увидели, что Клемент вернулся домой с букетом цветов. Для второго мужа сеньоры Клемент этот день не значил ровным счетом ничего — но в этот день, 21 марта 1935 г., в далекой Австрии Адольф Эйхман женился на Вере Либл.
Итак, этот человек оказался, безусловно, Адольфом Эйхманом, и теперь события могли развиваться лишь в одном направлении: его следовало похитить и переправить в Израиль. Власти Аргентины вряд ли были заинтересованы в том, чтобы арестовать его и отдать под суд, — до сих пор они не возбудили ни одного дела против нацистов, проживавших на территории страны. Более того, у правительства Аргентины не было юридических оснований удовлетворить просьбу Израиля об экстрадиции Эйхмана — даже если бы таковая и последовала. По счастливому стечению обстоятельств в середине мая в Аргентину прибывал с визитом Аба Эвен, которому был предоставлен реактивный транспортный самолет компании Эль-Аль. Во время пребывания Эвена в Аргентине экипаж самолета имел возможность совершить незапланированный рейс в Израиль и обратно. Итак, 11 мая у остановки автобуса, на котором Эйхман обычно приезжал домой с работы, остановились две легковые машины. Эйхман вернулся в обычное время и, выйдя из автобуса, направился к своему дому. Его окликнули два израильтянина, которые скрутили его, затолкали в машину и доставили на виллу, снятую заранее и расположенную в уединенном месте. Там Эйхман назвал свое имя и добавил: “Я нахожусь в руках израильтян”. На это ему ничего не ответили, только спросили (по-немецки), согласен ли он отправиться в Израиль и предстать перед судом за свои деяния. Опасаясь, что его ликвидируют тут же, на месте, Эйхман согласился и подписал соответствующее заявление, специально подготовленное израильтянами. Вечером, перед отлетом, он получил дозу наркотического препарата и на большом дорогом автомобиле был привезен в аэропорт. Внешне Эйхман вполне мог сойти за “богатого больного путешественника” — как его назвали сопровождающие израильтяне. В самолет его доставили на носилках. Четырехтурбинный лайнер взял курс на Израиль. Полет прошел без особых происшествий. В аэропорту Лода самолет подрулил к специальной стоянке, Эйхмана внесли в машину скорой помощи, и она отправилась по назначению, в сопровождении эскорта полицейских машин. Днем 23 мая Бен-Гурион известил о происшедшем сначала кабинет министров, а затем кнесет.
В тот же день Эйхман предстал перед мировым судом в Яфо, и ему были предъявлены обвинения в преступлениях, совершенных против еврейского народа, военных преступлениях против человечности и в принадлежности к преступным организациям. На это он ничего не сказал и только заметил, что когда настанет время, то он сумеет выступить в свою защиту. Затем его снова отвезли в тюрьму в Рамле — здание старой постройки, но оборудованное новейшими системами безопасности, включая зенитные батареи. Свет в его камере никогда не выключался, и надзиратель не отходил от глазка в его двери. Был организован специальный отдел полиции для ведения дела Эйхмана, возглавляемый Аврагамом Зелингером; сотрудники этого отдела владели немецким языком. Эйхмана попросили изложить в письменном виде обязанности, которые он выполнял по своей должности, занимаемой им в структуре Третьего рейха; он согласился. Так началось следствие, продлившееся восемь месяцев. Показания Эйхмана записывались на магнитофон, и их расшифровка составила 3564 машинописные страницы. Подследственный продемонстрировал поразительную память, вспоминая мельчайшие детали, связанные с людьми, местами, книгами, едой, ценами. И только когда ему задавались конкретные вопросы, связанные с еврейскими судьбами, он впадал в забывчивость. Так, ни в ходе следствия, ни на судебных заседаниях он якобы не мог вспомнить, что ему довелось видеть в лагерях смерти. С самого начала и до последнего дня процесса Эйхман продолжал утверждать, что он всего лишь исполнял приказы и что он лично не причинил никому зла. Он умышленно запутывал свои ответы, постоянно пытался переходить к обобщениям и, как стало выясняться в ходе процесса, сознательно вводил суд в заблуждение.
Пока Эйхман отвечал на вопросы следователей, сотрудники отдела Зелингера активно занимались сбором и систематизацией документов, полученных из 17 стран. Эти документы давали картину деятельности Эйхмана на протяжении его десятилетней карьеры в нацистской Германии. В числе полученных материалов были буквально тонны документов Министерства иностранных дел Германии, а также аналогичная документация из Великобритании, Франции, Западной Германии, Польши, Чехословакии и других стран. Зелингер лично посещал все центры документации этих стран, и повсюду ему оказывалось полное содействие; единственной страной, отказавшейся участвовать в следствии, стал Советский Союз.
Тем временем из-за рубежа стала поступать реакция иного рода. По прошествии недели потрясенного молчания после поимки Эйхмана отреагировал официальный Буэнос-Айрес, направив израильскому правительству формальный протест и требование немедленно вернуть Эйхмана в Аргентину. Бен-Гурион ответил президенту страны Артуро Фрондизи, изложив позицию Израиля в обстоятельном послании, содержавшем извинения и выдержанном в примирительном тоне. Министерство иностранных дел Аргентины никак не отреагировало на это послание и продолжало настаивать на том, чтобы Израиль признал свою ответственность за нарушение суверенитета Аргентины и вернул Эйхмана в страну. После того как переговоры с участием посредников не дали результатов, представитель Аргентины в ООН потребовал созвать сессию Совета Безопасности. Дебаты начались 2 июня 1960 г., и складывавшаяся ситуация оказалась неловкой для представителей большинства стран, которые очевидным образом были на стороне Израиля. Осознавая общее положение дел, Аргентина обратилась к Израилю с требованием наказать “участников похищения” и “соответствующим образом компенсировать нарушение территориального суверенитета, совершенное иностранными гражданами”. Существенно важным было то обстоятельство, что уже не шла речь о возвращении Эйхмана. В ходе последующей дискуссии представители США, Великобритании и Франции предпринимали усилия к тому, чтобы выработать формулу, согласно которой принесение Израилем официальных извинений Аргентине и будет расцениваться как “соответствующая компенсация”. Именно в этом ключе была выдержана принятая на следующий день, 23 июня, резолюция Совета Безопасности, осуждавшая Израиль. Однако Аргентина осталась неудовлетворенной таким исходом и объявила посла Израиля в Буэнос-Айресе персоной нон грата — не заходя, впрочем, настолько далеко, чтобы пойти на разрыв дипломатических отношений между двумя странами. После этого Бен-Гурион направил в Буэнос-Айрес Шабтая Розена, юридического советника израильского Министерства иностранных дел, для выработки соответствующего компромисса. Наконец, 3 августа 1960 г., выход из дипломатического тупика был найден путем принятия совместного коммюнике:
“Правительства Государства Израиль и Аргентинской Республики, движимые желанием действовать в духе Резолюции Совета Безопасности ООН от 23 июня 1960 г., в рамках которой была выражена надежда, что традиционно дружественные отношения между двумя странами будут развиваться и впредь, пришли к решению считать исчерпанным инцидент, возникший вследствие нарушения гражданами Государства Израиля основных прав Аргентинской Республики”.