Кризис в системе верховной власти Израиля: “дело Лавона”

На протяжении нескольких лет после завершения операции Кадеш израильская политическая система не претерпевала, по существу, никаких изменений. Блестящая военная победа, несомненно, обеспечила коалиции, возглавляемой партией Мапай, возможность уверенно удерживать власть. Это с особой ясностью было продемонстрировано в ходе выборов 1959 г. в кнесет пятого созыва, когда Партия труда с союзниками одержала впечатляющую победу, получив 47 мест в кнесете. Перед выборами высказывались критические замечания относительно того, что стареющие ветераны партии слишком долго пребывают у власти. Бен-Гурион искусно парировал эти нападки, включив в список кандидатов новые имена, в том числе Абу Эвена, Моше Даяна и Шимона Переса. Эвен занял, в конечном итоге, пост министра образования, Перес — пост министра обороны, а Даян остался министром сельского хозяйства (пост, который он занимал с 1958 г.). Несмотря на все эти перемены и уверенную победу партии Мапай на выборах, кнесет столкнулся с серьезными проблемами, и срок деятельности коалиции оказался непродолжительным — точнее говоря, Бен-Гурион сам сократил его.

Вся ситуация возникла по вине Пинхаса Лавона, занимавшего ранее пост министра обороны. Лавон был вынужден уйти в отставку из-за катастрофического провала операции израильской разведки в Египте (Гл. XVII). Хотя он и получил почетный и влиятельный пост генерального секретаря Гистадрута, Лавон никак не мог забыть крайне неприятные обстоятельства своего ухода из правительства и вынашивал планы ответного удара. Шли годы, и он беспомощно наблюдал за тем, как ключевые министерские посты занимают другие. Было ясно, что Бен-Гурион готовил себе на смену молодых политиков, пользовавшихся его покровительством, и, среди прочих, Даяна и Переса, о которых Лавон думал с особой неприязнью. И эти политические деятели, и другие, менее известные технократы один за другим занимали важные посты в армии, в правительстве, а также в партийном аппарате Мапай.

Надо сказать, что в Мапай на протяжении уже ряда лет назревал тихий бунт против старой партийной олигархии, ветеранов второй и третьей алии. Даян, вступивший на политическое поприще в 1958 г., сразу же присоединился к “Молодой гвардии” (группа молодых деятелей партии, тесно связанная с Д. Бен-Гурионом) и довольно скоро стал ее неформальным лидером; большинство своих политических заявлений он сделал именно на ее собраниях.

Однако Даян довольно скоро перенес направленность критических выступлений “Молодой гвардии” с внутрипартийных дел на общее положение дел в израильском обществе. Ставя под сомнение многие традиционные ценности рабочего движения, он подвергал самой острой критике принятые в Гистадруте методы составления коллективных договоров и принципы защиты неумелых и малопроизводительных работников. Даян, совместно со своим другом и союзником Шимоном Пересом, призывал перенести основное внимание с “идеологии халуцианства” на “эффективность государственной деятельности”. Они утверждали, что технократия и меритократия (власть достойных), а не право старшинства и идеология должны отныне стать определяющими принципами современной администрации. Перес, Даян и их сторонники впоследствии приняли самое активное участие в преобразовании существовавших еще до становления государства добровольных институций в “официальные” государственные агентства. Сам Бен-Гурион, следуя — возможно, и неосознанно — курсу, предложенному Жаботинским, показал пример в этом плане, учредив единую армию и систему образования. Теперь “Молодая гвардия” настаивала на аналогичных преобразованиях в системе больничных касс, медицинских учреждений Гистадрута, с целью создания системы государственного социального медицинского обслуживания, а также на национализации автобусного транспорта и целого ряда культурных учреждений, находившихся в сфере компетенции Гистадрута. Они также говорили о необходимости вновь ввести политику строгой экономии и заморозить рост уровня жизни для того, чтобы изыскать средства на развитие Негева и отраслей экономики, производящих товары на экспорт. Все эти предложения шли вразрез с традиционной политикой Гистадрута.

Собственно говоря, Лавон и его коллеги не оставались глухими к требованиям времени. Нередки бывали ситуации, когда они демонстрировали сдержанный подход к повышению заработной платы своим сторонникам. На протяжении периода 1955–1959 гг. Лавон, как генеральный секретарь Гистадрута, осуществил целый ряд далеко идущих изменений в его структуре — таких, как децентрализация Солель боне, повышение квалификации персонала Гистадрута, принятие новых правил работы автобусных кооперативов. Однако Лавон не хотел и слышать о переменах, связанных с больничными кассами, — медицинское страхование было самым значительным стимулом для привлечения новых членов Гистадрута и основой власти самого Лавона. В 1958 г. Лавон, уязвленный ростом популярности и влияния Даяна, перешел в контрнаступление, обвинив Даяна и его друзей в “карьеризме” и заявив, что традиционные лидеры, социалисты-сионисты из поколения халуцим, должны сохранять главенствующее положение, а иначе Израиль утратит свою особую роль. Упреки и нападки Лавона не смогли повредить репутации лидеров нового поколения — ведь те, помимо всего прочего, пользовались энергичной, хотя и не особо афишируемой, поддержкой самого Бен-Гуриона.

Но вот в апреле 1960 г. в распоряжение Лавона неожиданно попала критически важная информация, которая позволила ему по-новому взглянуть на свое политическое будущее. Глава секретной службы Мосад Исер Гарэль[30], изучая протоколы комиссии Ольшана—Дори (1954–1955 гг.) по делу провалившейся египетской операции, обратил внимание на две несообразности в показаниях полковника Биньямина Джибли, бывшего тогда главой военной разведки Израиля, и довел свои замечания до сведения Лавона. Так, Джибли заявил, что Лавон лично отдал приказ о взрыве в каирском кинотеатре, сделав это на совещании, проходившем в его, Лавона, доме. Однако в действительности это совещание проходило через неделю после провала всей операции. Что касается второй несообразности, это была копия письма Джибли, адресованного Даяну, содержавшая фразу “согласно приказу министра обороны”. В деле же был подшит оригинал письма, в котором не имелось этой принципиально важной для следствия фразы — то есть, по всей вероятности, копия письма, представленного в адрес комиссии Ольшана—Дори, была подделкой. В мае Лавон довел новые свидетельства до сведения премьер-министра и потребовал своей полной реабилитации по делу, связанному с провалом египетской операции. Пообещав немедленно расследовать все обстоятельства этого дела, Бен-Гурион назначил новую комиссию под председательством судьи Верховного суда Хаима Когена.

Едва комиссия Когена начала свою работу, ее вниманию была предложена новая, еще более поразительная информация. За полгода до рассматриваемых событий, в ноябре 1959 г., в Иерусалиме проходили слушания по делу Пауля Франка, бывшего офицера связи европейского отдела израильской разведки. Франк обвинялся в государственной измене, и дело слушалось на закрытых заседаниях. Судя по всему, Франк был двойным агентом, который избежал ареста в Египте, предав там своих друзей. Давая показания перед окружным судом, Франк пригрозил, что он “не намерен тонуть в одиночку”. Далее он признался, что дал ложные показания, выступая в качестве свидетеля перед комиссией Ольшана—Дори. В 1955 г. он заявил, что не получал никаких указаний от своего руководства. Выяснилось, однако, что помощник Джибли дал Франку подробную информацию о слушаниях в комиссии Ольшана—Дори и проинструктировал его относительно того, какие именно показания ему следует давать, чтобы дискредитировать Лавона. Тогда Франк поступил согласно приказу начальства. Сейчас же, в Иерусалиме, в ожидании двенадцатилетнего срока заключения (к которому он и был в конечном итоге приговорен), Франк решил отомстить. Эта информация также стала достоянием Лавона, и он был просто поражен. В сентябре 1960 г., вернувшись из проведенного за границей отпуска, генеральный секретарь Гистадрута глухо намекнул в беседах с журналистами, что в свое время его “подставили” по политическим соображениям. Он потребовал, чтобы ему предоставили возможность выступить перед комиссией кнесе-та по иностранным делам и обороне. На протяжении последующих недель состоялось несколько полных драматизма заседаний комиссии, причем некоторые фрагменты стенограммы каким-то образом попали на страницы газет. При этом, в ответ на высказанные Лавоном обвинения в клевете и лжесвидетельстве, сотрудники Министерства обороны распространили информацию о его некомпетентных действиях на посту министра обороны в 1954–1955 гг. Широкая общественность была заинтригована. Египетская операция 1954 г. и ее последствия все еще оставались засекреченными. В 1960 г. государственная цензура допустила к печати лишь информацию самого общего характера о том, что некоторое время тому назад в системе Министерства обороны имели место “весьма прискорбные события”, что Лавон был признан ответственным за случившееся и оставил пост министра обороны “не без тени подозрения” — а теперь, пять лет спустя, открылись новые обстоятельства, которые Лавон решил использовать в благоприятном для себя плане, вследствие чего возникли острые разногласия между высокопоставленными правительственными чиновниками и деятелями партии Мапай. Страну охватило чувство неясного беспокойства. Неужели Лавон — это современный Дрейфус?

В октябре 1960 г. был опубликован отчет комиссии Когена. В нем утверждалось, что в ходе слушаний, проводившихся комиссией Ольшана—Дори в 1955 г., имели место лжесвидетельства, причем столь значительные, что сам факт их наличия делает выводы комиссии Ольшана—Дори недействительными. При этом, однако, в отчете указывалось, что предъявление иска по этим обстоятельствам не представляется возможным, поскольку комиссия Ольшана—Дори имела неофициальный характер, и к тому же с тех пор прошло немало времени. Тогда, ободренный этим отчетом, Леви Эшколь, самый уважаемый представитель партии Мапай, отправился к Шарету, занимавшему в 1955 г. пост премьер-министра, и они вдвоем выработали компромиссную формулировку с целью выхода из политического тупика. В середине октября Шарет выступил с заявлением о том, что если бы в 1955 г. в его распоряжении имелись существующие теперь свидетельства, он бы расценил их как “убедительное подтверждение” версии, предложенной Лавоном — хотя, тем не менее, все равно скорее принял бы отставку Лавона, нежели согласился бы уволить Переса. Шарет и Эшколь надеялись, что такое заявление умиротворит как Лавона, так и его соперников, Переса и Даяна. Так оно и вышло. Лавон, после недолгого размышления, объявил, что он удовлетворен, поскольку это “стирает порочащее пятно” с его имени. Казалось, что “дело Лавона” закончено.

В действительности же все оказалось не так просто. Заявление Шарета прямо-таки разъярило Бен-Гуриона. Он заявил, что сказанное — клевета на его любимую армию и, более того, угроза Лавона и “старой гвардии” Мапай в адрес его молодых соратников. К тому же премьер-министр прямым текстом отверг “эту якобы окончательность” и отчета Когена, и заявления Шарета, выступив с требованием создать юридическую комиссию для рассмотрения всего дела. Потрясенные этим неожиданным взрывом негодования, члены кабинета министров тем не менее сформировали комиссию под председательством министра юстиции Пинхаса Розена[31], дабы еще раз рассмотреть все факты “дела Лавона”. Эта комиссия 21 декабря единогласно приняла решение: Лавон не отдавал приказа о действиях, приведших к “столь прискорбным событиям”. Комиссия также заявила, что данный вопрос решен раз и навсегда.

И если бы так оно и было! Но возмущенный Бен-Гурион принялся настаивать на том, что все доказательства могут получить объективную оценку лишь в ходе юридического расследования. Когда центральный комитет партии Мапай высказал было сомнения относительно целесообразности такого подхода, Бен-Гурион пригрозил отставкой. Впрочем, не на всех эта угроза произвела одинаковое действие. В январе 1961 г. “Интеллектуальный комитет” (образованный профессорами Еврейского университета в Иерусалиме) выступил с заявлением для печати, в котором подверг резкой критике “диктаторские” методы Бен-Гуриона и заклеймил их как угрозу демократии. Несколько студенческих групп последовали примеру своих учителей и организовали “Комитет в защиту демократии”, который неоднократно выступал с протестами на митингах и в печати. Разумеется, вся эта история получила широкое освещение в газетах, причем большинство журналистов поддерживало Лавона. И тут члены кабинета министров от других партий — Мапам, Ахдут га-авода, Прогрессивной партии — известили кнесет, что они “поддерживают правительство, потому что оно выступает против премьер-министра…”. Это непростое по форме заявление, по сути дела, имело весьма простой смысл: вотум доверия правительству без Бен-Гуриона.

На следующий день Бен-Гурион поразил своих коллег, действительно подав заявление об отставке. В состоянии шока, желая убедить премьера переменить свое решение, центральный комитет партии Мапай постановлением от 4 февраля 1961 г. исключил Лавона из своего состава и освободил его от обязанностей генерального секретаря Гистадрута. Это была серьезная ошибка. Ряд ведущих деятелей партии Мапай — каково бы ни было их личное мнение относительно значимости и молодых лидеров, и принципа эффективности государственной деятельности — буквально пришли в ужас от такого безапелляционного решения. По инициативе “Интеллектуального комитета” они образовали идеологическую фракцию под названием Мин га-йесод (“Из основ”), причем интересно, что свой лозунг, требующий демократизации партии, они сформулировали на языке, свойственном скорее Даяну с Пересом. Оказавшись не в состоянии отменить решение, принятое против Лавона, члены этой группы в конце концов вышли из состава партии Мапай. К середине февраля все коалиционные партии формальным образом прекратили контакты с Мапай — до тех пор, пока Бен-Гурион оставался кандидатом от Мапай на пост премьер-министра. После того как затянувшиеся на несколько недель межпартийные переговоры не дали результатов, на следующий август были назначены новые выборы — через два года после триумфальной победы Мапай в 1959 г.

Предвыборная кампания началась довольно апатично. Активисты партии Мапай всячески подчеркивали успехи партии, давшей стране мир, безопасность и благосостояние, но население на этот раз оставалось равнодушным. “Дело Лавона” лишило Бен-Гуриона всей его былой популярности. Партия тоже потерпела неудачу на выборах, потеряв пять мест в кнесете (с сорока семи количество мест снизилось до сорока двух). Потребовалось два месяца, чтобы сформировать разнородную коалицию, причем за ее пределами остались Мапам и Либеральная партия. Хотя Бен-Гурион и сохранил пост премьер-министра, но без привычных союзников “Старик” ощущал, что его свобода действий существенно ограничена по сравнению с предыдущими правительствами. По правде говоря, он так и не оправился после всей той горечи и ожесточения, которые принесло ему “дело Лавона”.

Последствия и отголоски: перестройка политических партий

Другие партии, не мешкая, воспользовались разбродом в рядах Мапай. Весной 1961 г. начались переговоры между партией Общих сионистов и Прогрессивной партией, с целью последующего слияния. Обе партии ощущали, что настало время предпринять решительную атаку на традиционно доминирующее положение партии Мапай. В апреле, после непродолжительных и конструктивных дискуссий (что было характерным для центральноевропейской ментальности их лидеров) они объединились, образовав Либеральную партию[32]. Предвыборная платформа либералов перед выборами в кнесет пятого созыва предусматривала передачу государству всех социальных служб, находящихся в ведении Гистадрута, признание равных (наряду с государственными предприятиями) прав для частной инициативы, ограничение государственного вмешательства в экономическую деятельность, неукоснительное соблюдение индивидуальных свобод. На выборах 1961 г. Либеральная партия получила 17 мест в кнесете.

Такое же количество мест получила и партия Херут, также находившаяся в оппозиции. Очевидно, что ни одна из групп сама по себе не оказалась в силах подорвать превосходство Партии труда. Таким образом, в начале 1964 г. у правых и центристов одновременно возникла идея объединения в общий парламентский блок. Большинство депутатов от Херут и либералов с одобрением отнеслись к такой возможности. Однако семь (из семнадцати) депутатов от Либеральной партии, практически все — бывшие члены Прогрессивной партии, отказались от такого союза, поскольку политика Херут была для них излишне воинственной; они предпочли образовать Независимую либеральную партию — последний оплот центрально-европейской умеренности в Израиле. Никак не отреагировав на это отступничество, Херут и большинство либералов довели переговоры до решающей точки и подтвердили свое соглашение, образовав объединенный парламентский блок, получивший название Гахаль. Однако их политическая платформа была фактически идентична платформе Либеральной партии на выборах 1961 г., и проведение совместной избирательной кампании накануне выборов 1965 г. в кнесет дало блоку Гахаль не очень-то впечатляющий результат — 26 мест.

В партии Мапай за период с 1961 г., когда она (пусть даже ослабленная и пошатнувшаяся) вновь получила контроль над правительством, не произошло никаких существенных перемен. Поначалу казалось, что партия выдержала испытания, связанные с “делом Лавона”. Тем не менее позиции самого Бен-Гуриона становились все более неустойчивыми, поскольку он стоял во главе кабинета, который фактически сформировал другой человек — Леви Эшколь. Негативное воздействие на положение Бен-Гуриона оказывала и набирающая силу оппозиция партийной верхушки, члены так называемого “Блока”, влиятельные активисты с большим партийным стажем в центральном комитете, которые группировались вокруг Голды Меир, Шраги Нецера и Залмана Арана. По-прежнему оставалась трещина в отношениях между представителями “Молодой гвардии”, которым покровительствовал Бен-Гурион, и “Блоком”. Первые продолжали настаивать на привнесении в работу кабинета министров духа эффективности и технократии. Последние, в неофициальном альянсе с лавонистами, подвергали критике принцип эффективности государственной деятельности как противоречащий традиционным ценностям рабочего сионизма, утверждая, что сохранение идеологических позиций в общественной и политической деятельности расценивается партией как критически важный фактор, от которого невозможно отказаться с легкостью. Месяц проходил за месяцем, принося постепенное осознание того факта, что разрыв между двумя фракциями партии становится все более и более непреодолимым. В июне 1963 г. Бен-Гурион, не будучи в состоянии далее выносить эту фракционную борьбу, неожиданно ушел в отставку. Удалившись в свой кибуц Сде-Бокер в Негеве, старый воин дал явственно понять, что его решение оставить политику является окончательным. Отдав всю жизнь делу сионизма, Бен-Гурион привел свой народ к независимости и национальному суверенитету. Он определял направление развития государства на протяжении пятнадцати лет, с небольшим перерывом. И вот, в возрасте 76 лет, вернувшись, как древний Цинциннат[33], к простоте сельской жизни, он передал другим бразды правления страной. Его уход заставил все общество задуматься. Даже его политические враги не могли не признать, что, при всех своих колебаниях и вспыльчивости последних лет, Бен-Гурион, как никто другой из его современников, смог воплотить мечту народа Израиля в жизнь со свойственной ему отвагой и целеустремленностью. Другого такого лидера у страны не будет.