– Все нормально. Страдание не должно обожествляться нами, – произнесла она.
Эта фраза была для меня очень знакомой, и мне не пришлось даже тратить время на то, чтобы вспомнить, где я ее слышал.
– Вы сейчас напомнили мне моего друга. Он также говорил про страдания.
Эмилия в ответ промолчала и лишь, ухватив меня под руку, в которой я держал зонт, потянула за собой. Мы зашагали дальше.
– Допустим, я согласна. Что от меня требуется? Я здесь не самая главная, и мое слово не последнее.
– Это и неважно. Я думаю, проблем не будет. Это даже пойдет на пользу вашему хоспису. От вас ничего не требуется. Я все беру на себя, – гордо произнес я.
– Хорошо, мистер Радецкий. Ваша взяла.
Ее ладонь скользнула по моей руке вверх и выхватила одним движением зонт. В это время снег уже закончился и Эмилия, сложив его, направилась к дому. Я остался один на распутье двух дорог, одна из которых вела к выходу с территории. Набрав в грудь побольше воздуха, я задумался. Предстояло совершить еще немало дел.
День пятый
Утро началось с суматохи и неразберихи. Самолет с врачами и оборудованием приземлился раньше назначенного времени, от чего мои планы и планы Абеларда пришлось корректировать на ходу – в автомобиле, меняя направление. И вместо хосписа мы развернулись в аэропорт. Так как Абелард исполнял лишь обязанности водителя и гида, я не мог привлекать его к другой работе, а значит, в отсутствие Алекса координировать и решать все пришлось самому. По дороге в аэропорт Финкенвердер мой телефон обрывали десятки незнакомых номеров, в половине из которых слышалась немецкая речь. Поэтому, если в динамике я слышал «Гутен таг» или «Морген», трубку передавал Абеларду. В то утро он выступал в роли переводчика.
Как только мы прибыли в аэропорт, я испытал удивление. По дороге мой водитель-переводчик объяснил, что Финкенвердер – необычный аэропорт. Его официальный статус – специальный, то есть он не предназначался для внутренних или тем более международных перевозок. По большей части на его территории дислоцировалась база какой-то авиакомпании. Но специальным юридическим и частным лицам иногда разрешалось совершать посадки на их полосы, разумеется, за бешеные деньги.
– Вы потратили на это баснословную сумму, мистер Радецкий! – произнес Абелард, когда мы остановились прямо у трапа самолета «Эйрбас 319».
– Я догадался, – шутливо ответил я.
Возле самолета помимо нашего «Мерседеса» в рядок уже стояли четыре черных микроавтобуса той же марки. В них полным ходом шла погрузка оборудования из самолета. По крайней мере, так думал я, глядя на большие, средние и маленькие деревянные коробки. Рядом с двумя таможенниками, которые увлеченно проверяли документы, стояли трое мужчин в одинаковых плащах. Двое из них были просто огромны – ростом не ниже двух метров, а ширину их плеч можно было сравнить только с одной из больших деревянных коробок, запихиваемой грузчиками в салон авто. Третий на фоне этих громил казался маленьким гномом, хотя по комплекции был не меньше меня.
– Гутен таг! – мягким тоном произнес один из таможенников, когда мы с Абелардом подошли к толпе.
Я посмотрел на своего водителя. Он понял меня без слов и тут же вступил в диалог на немецком. Я отвернулся и, задрав голову, посмотрел на одного из тройки. Он уже смотрел на меня.
– Вы, видимо, мистер Радецкий? – суровым басом спросил он.
– Здравствуйте. Да. Меня зовут Ян. Это из-за меня вы здесь, – я по очереди посмотрел на каждого.
– Очень приятно, Ян. Меня зовут Джозеф. Это Билл, – он указал на себе подобного здоровяка. – А это Оливер, – тыльная сторона его правой ладони коснулась плеча низкого соседа.
– Очень приятно. Я смотрю, погрузка завершена. Может, тогда выдвинемся на место? – с присущим мне командирским тоном предложил я.