– Вы состояли на службе у государя императора?! – Мой вопрос завёл непрошеного собеседника в тупик.

– Не совсем так. Не могу похвастаться.

– Так к чему весь этот разговор? Или вы имели отношение к убийству моего отца, матери и сестры? – Мой собеседник тут же остановился, я заметила, как его передёрнуло. Он промокнул лоб и щёки платком.

– Вы отдаёте отчёт своим словам? - Его глаза от страха пробежались по залу.

– Вполне. И что вы мне скажете?

– Ничего, - опустил он верхние веки, прикрывая узкие щёлки глаз.

– Стало быть, вы и есть убийца нашей семьи?! – Его руки задрожали, я это отчётливо видела. Насколько поняла, он этого вопроса боялся больше всего.

– Вы себя плохо чувствуете. Позвольте, я провожу вас на место?

– Благодарю, моё самочувствие к делу не относится. Не трудитесь, сама доберусь. Но напоследок скажу что думаю.

– Вы несколько преувеличиваете свои возможности, - высказался он, по–прежнему не поднимая на меня глаз.

– Ошибаетесь, господин Гвоздков. Я дочь подчинённого и друга государя, и мне дозволено нести ответственность перед обществом и императором. Более того, запомните, несмотря на мой юный возраст, я смогу противостоять убийце и доказать его вину.

Он молчал. Возражать было бессмысленно. Да и к кому он мог апеллировать? Разве что к Господу Богу.

– Запомните. Ни один врач не в силах сделать подлого бездушного человека великодушным и отзывчивым, добрым и понимающим. К сожалению, такая болезнь неизлечима. Да будет вам известно, меня преследовало искушение – убить вас! – Он отпрянул, в страхе обшарил глазами мои руки, его всего затрясло от моих слов. Как он желал сбежать – его состояние выдавало мысли.

– Не бойтесь, пачкаться не стану. Для этого есть правосудие. Вот оно пускай вами и занимается. Приговорят к высшей мере, поверьте, сожалеть не буду. Вы убили моих родителей, сестру – самых дорогих моему сердцу людей. Вы лишили меня радости, той счастливой жизни, которую я так любила. Мне вас не жаль. Поделом вам. Буду счастлива, когда вас отведут на эшафот.

Выражение лица господина Гвоздкова подсказало мне, что он готов завопить на весь мир, ибо осознал – намерения мои серьёзные, беспощадные, и я их не изменю.

После разговора

Гвоздков, подгоняя кучера, летел домой. На душе было скверно. Он почувствовал, что разоблачён. Наследники не оставят его, будут добиваться прилюдного разоблачения и полного расследования дела.

– Что же ты ползёшь, как черепаха? - психовал он. – Хлестни разок-другой как следует, чтобы кобыла твоя побежала.

– Не могу, барин. Одна она у меня осталась, кормилица. Другие подохли. Загоняю, с чем останусь? А дома малые дети плачут, да жена болеет.

– Ладно, ладно, чего бурчишь? Не отвлекайся от дороги. - Гвоздков заёрзал на сидении.