Вокруг были памятные ей места. «Макдоналдс» на Седьмой авеню, где они собирались в холодную погоду; бар «Логово Бэтмена» на Сорок девятой улице, где они зависали летом. В это ночное время на улицах, пересекающих Седьмую авеню, царила темнота, и Критци чуть слышно приговаривала: «Драгдилеры. Кокс. Травка. Мелкие сутенеры. Отмороженные недорэперы».
По дороге от «Логова Бэтмена» к Седьмой авеню мы увидели группку людей у закусочной, и Критци на какое-то мгновение оцепенела. А потом сказала, как будто поставила очередную галочку в списке оставшегося в прошлом: «Там среди них папаша моего сына. Вон он, рядом с тем, в красной куртке. Мы с ним больше не общаемся».
Мел стоял в центре этой компании, прямо у нас на пути. Мы прошли мимо, но недостаточно быстро. Словно желая заявить о себе, Критци с вызовом произнесла: «Извиняюсь!» Мел резко развернулся и сделал вид, как будто хочет ударить ее в лицо кулаком. Критци отшатнулась, и в ту же секунду он ударил ее по-настоящему. И хотя все это видели, никому и в голову не пришло заступиться за Критци. Может быть, его слишком боялись. А может быть, подобные вещи были здесь привычным делом.
Я был напуган, но старался оставаться рядом с девушкой. Мел снова навис над Критци и, глядя на нее со злостью, прошептал что-то, что могла разобрать только она. Не позволив больше прикоснуться к себе, она вывернулась и побежала спасаться в закусочную. Продавец за прилавком узнал ее и поприветствовал: «Привет, Критци! Где так долго пропадала?» Но девушка не ответила и, услышав крики с улицы, пулей вылетела из дверей, проскочила мимо меня и побежала вниз по улице. Я еле успевал за ней.
Наконец остановившись, она отдышалась и попыталась сделать вид, что все произошедшее шутка. Достала свой телефон и помахала им передо мной. Экран был разбит. Лицо Критци выглядело не лучше: несколько ссадин и большой кровоподтек. И глаза, полные слез. «Короче, вот таким образом он со мной теперь и общается», – буркнула она.
Но девушка быстро пришла в себя, утерлась носовым платком и поправила прическу. Мы пошли на запад, к Восьмой и Девятой авеню, где, как сказала Критци, девочки подешевле. Именно там состоялся ее безрадостный дебют. «Видал его сейчас, да? Вот поэтому-то никто не связывался со мной или с Мелом. Потому что боятся его до смерти.
Незадолго до исчезновения Мелиссы, жизнь Критци круто изменилась: она забеременела от Мела, перестала работать на улице и переехала в Нью-Джерси. Какое-то время они жили вместе. Критци поступила в школу, а Мел устроился на работу в столярный цех. «Я думала, все изменится. Но когда на свет появился сын, которого назвали Джемайр, Мела уже не было рядом. Потом последовал конфликт с хозяевами жилья из-за арендной платы, в котором Мел предпочел не участвовать, и переезд в приют для бездомных. А потом в один прекрасный день я поняла, что этому ниггеру нужна только улица, а отцом от быть не хочет. Не хочет работать, не хочет нести ответственность и содержать семью. Ему нужна только свобода».
Оставшись в одиночестве с Джемайром на руках, Критци сломалась. Депрессия привела ее к психиатру, который без ее ведома подал заявление на социальное пособие, которое полагается инвалидам по состоянию здоровья или психики. Против денег Критци, конечно, не возражала, но ее беспокоило то, что получение такого пособия чревато лишением родительских прав. И действительно, органы опеки не заставили себя ждать. «Они явились и потащили меня в суд, чтобы отнять сына». Критци привела все возможные доводы против этого. Рассказала судье историю своей жизни. И ей удалось отстоять Джемайра. А поскольку нужны были деньги, она вернулась на Таймс-сквер.
В одну из июльских ночей 2011 года – спустя несколько недель после пикета родственников в Оук-Бич и незадолго до августовского столкновения Мэри с Хэккетом – Критци наткнулась у стрип-клуба Lace на Блейза. «
Критци была настолько поглощена своим делами в Нью-Джерси, что знать ничего не знала о телах у шоссе Оушен-Паркуэй. Она поверила только после того, как погуглила фамилию Мелиссы. Тогда-то она увидела и новости, и видео, и фотографии, одна из которых была ей знакома. Фото Мелиссы с красными волосами, забранными в конский хвост, перенесло Критци в тот давний вечер, когда они вдвоем ехали из Бронкса. Она даже вспомнила, что было тогда на Мелиссе – облегающая белая майка на тонких лямках. Они всю дорогу хохотали как сумасшедшие. Что их тогда так развеселило? Разве теперь вспомнишь…
Все оказалось правдой. Критци рыдала и никак не могла остановиться. А потом начала крушить все вокруг, пока в дверь не стали стучаться соседи снизу. Она успокоилась, лишь когда увидела глаза насмерть перепуганного сынишки.
На следующий день Критци зашла в фейсбук и вступила во все мемориальные группы. Она позвонила Линн в Буффало – прежде они никогда не говорили, и даже Аманда не знала о ее существовании. Именно она рассказала Критци о том, что все родные винят Блейза в том, что Мелисса вела такой образ жизни. У семьи было множество вопросов в связи с ее исчезновением, а Критци могла хотя бы что-то им рассказать.
Критци не остановилась на Линн. Мысль о том, что неизвестный преступник охотится на таких, как она, убивала, и ей было нужно поговорить с кем-то о своей погибшей подруге и о своем страхе стать очередной жертвой. Она подружилась с Мисси, Лоррейн и Шерри. В отличие от Ким, Критци с глубоким сожалением говорила о своем жизненном выборе. «Я хочу, чтобы все, что творится на Манхэттене, все, что творится на Таймс-сквер, получило максимальную огласку, – сказала она. – Ведь прямо сейчас там работает огромное количество девушек. И они ничего не знают. Я хочу, чтобы они испугались и покончили с этим занятием. Все, конечно, не уйдут, но некоторые уже напуганы. Напуганы так, как я».
Показывая мне окрестности Таймс-сквер, Критци говорила без умолку. Она рассказывала, чем и зачем они с Мелиссой занимались и почему столько девушек выбирают такой путь. По некоторым оценкам, в Нью-Йорке насчитывается не менее пяти тысяч несовершеннолетних молодых людей и девушек, вовлеченных в проституцию. Критци рассказала, что вышла на Таймс-сквер бездомной семнадцатилетней девчонкой. Она была слишком обозлена, чтобы вернуться к матери, а из дома бабушки ее выгнали многочисленные родственники. Полиция направила ее в Ковенант-хаус, известный нью-йоркский приют для трудных подростков, но руководство сказало, что не принимает тех, чьи родители живы и находятся на свободе. А про то, чтобы получить место в социальном приюте, и думать было нечего. На весь Нью-Йорк, в котором насчитывается примерно четыре тысячи несовершеннолетних бездомных, есть всего 250 мест в этих учреждениях.
Когда Критци познакомилась со своим первым сутенером по кличке Баба, ей были нужны не только деньги; она нуждалась в стимуле, чтобы продолжать жить. «Дело ведь не только в заработке. У тебя нет семьи, нет друзей, вообще никого. Если ты не работаешь, тебе не на что поесть, тебе негде жить. Когда я была малолеткой, никто не желал мне помогать. Никто не хотел брать меня на работу, никто не хотел сдавать мне квартиру». Она сказала, что работа проститутки дала ей занятие, сделала кем-то, хотя тех, кто торгует своим телом, обычно презирают. «Да еще и сутенеры, которые ходят за тобой по пятам и лупят почем зря. А потом ты оказываешься в суде, а там всем все пофиг, и тебя сажают».
Критци считала, что Мелисса ушла в интернет, чтобы вырваться из этого замкнутого круга. «Люди думают: «Вот это деньги так деньги», а ты знаешь, как это трудно – зацепить мужика? Я не просто стою на углу и жду. Нужно подходить к нему, лебезить, уговаривать. Потом еще о цене договориться, плюс всякое прочее гребаное дерьмо. Знаете, – Критци заплакала, – я сегодня целый день о ней думала. Она ведь именно поэтому не стала работать на улице – потому что там так трудно! Слишком много ходишь. Всю ночь на этих каблуках, и неизвестно, на кого наткнешься, заработаешь ли денег вообще. Просто ходи и ходи ночами напролет и в холод, и в жару. И вот это-то Мелиссе и не нравилось. Поэтому она стала давать свои объявления в интернете».
Мне стоило больших трудов выйти на Блейза. Критци наотрез отказалась искать его через общих знакомых. Но я увидел комментарий под постом Критци о Мелиссе, который оставил его приятель. Я ему написал, и уже через пару недель мы с Блейзом созвонились. Мужчина сразу же сказал, что он не сутенер, а музыкант и продюсер рэперов. Критци это предвидела: «Блейз хочет казаться великим, хотя в действительности он – ничтожество». И Блейз, в свою очередь, тоже нелестно прошелся в адрес Критци: «Она, наверное, на пособие по тупости живет». Но бросать трубку не стал. Мне показалось, что он очень хочет послать сигнал родным Мелиссы в Буффало. Он удивил меня словами о том, что постоянно звонил Линн, когда они с Мелиссой были вместе. Но со мной он не готов был встречаться.
У него было трое детей девяти, двенадцати и тринадцати лет, и, по его словам, ему впервые в жизни приходилось стрелять деньги, чтобы прокормить их. Недавно он отсидел за мошенничество с кредитной картой и пока не понимает, чем будет заниматься. Но Блейз согласился оставаться на связи. Через несколько месяцев он позвонил в очень сентиментальном настроении. «Знаешь, больше всего мне нравилось в Мелиссе то, как она старалась ради меня. Как любила меня. И как всегда поддерживала, что бы люди обо мне ни говорили. Даже если мы ругались или разбегались, она первая мне звонила и бегом обратно, чтобы все исправить». Еще он сказал, что Мелисса нравилась его матери. «Маманя просто обожала ее. Моя маманя, понимаешь? Женщина, которая других баб на дух не переносит, а уж моих прежних подружек просто гнобила. А когда приходила Мелисса, она всегда кормила ее чем-нибудь вкусненьким и изо всех сил старалась помочь».
Я задал вопрос об уличном нападении на Мелиссу, которое, по ее словам, он организовал. Вот тут Блейз взорвался. «Да я всю дорогу заботился о ней! Конечно, у нас были и ссоры, и скандалы, и часто я был в этом виноват. Но чтобы я ей тяжкие телесные или боль причинял? Нет уж, такого не было вообще. Из-за нее у меня бывали кое-какие истории, типа тех, за которые многих других корешей убили бы на хрен, а я все равно принимал ее обратно, ну ты понял, о чем я?»
С рассказа о самом себе он переключился на родственников Мелиссы. В этот раз он был не столь деликатен. «Она отправляла Линн деньги на жизнь, на дайнер и все такое. Ты про это знал? Знал? Так что не надо. А теперь, значит, все они выставляют меня злодеем или чего там еще. Но это твоя