В этой ситуации Комиссии ничего не оставалось, кроме как заявить о провале своей миссии, что и было сделано в отчете, который она представила Совету Безопасности 9 декабря 1949 года. В этом отчете, подписанном большинством челнов Комиссии (представителями США, Колумбии, Аргентины и Бельгии), говорилось, что поскольку настоящая комиссия не является «наиболее удобным и желательным инструментом для выполнения задачи посредника, более эффективным будет назначение отдельного лица для проведения консультаций с обеими сторонами»¹²³.

Провал деятельности «большинства» в Комиссии ООН показал, что она превратилась в инструмент политики Англии и Соединенных Штатов, главной целью которых было не достичь урегулирования, а заполучить в свои руки «кашмирский плацдарм». Объединенными усилиями, «великие державы» пытались вытеснить Индию из Кашмира и передать наиболее важные в стратегическом отношении районы под контроль либо Пакистана, либо «нейтральной администрации» во главе с англо-американскими военными. Неудивительно, что правительство Лиаката Али Хана неизменно соглашалось с любыми решениями англо-американского большинства, принятыми «от имени ООН». В индийской прессе то и дело поднимался вопрос о существовании «секретного соглашения» Пакистана с англо-американцами в отношении Кашмира¹²⁴. Создание через несколько лет Багдадского пакта – азиатского аналога НАТО – только подтвердило эти предположения.

Представители Чехословакии во главе с д-ром Олдрихом Хиле остались в Комиссии ООН в меньшинстве. Тем не менее, составленный ими отчет, получивший название «отчет меньшинства», стал по сути разоблачением деятельности ОНКИП и ее истинных целей. Действуя от имени ООН, Комиссия «не была свободна от внешних влияний», – говорилось в нем. Резолюция от 13 августа 1948 года провоцировала обострение разногласий по главным вопросам перемирия. Например, в ней не было ни слова ни о войсках «Азад Кашмир», ни о статусе северных районов Кашмира. По-видимому, Комиссия не предполагала, что прекращение огня будет долгим. Положения резолюции истолковывались Комиссией двояко – Зафруллу-хана уверяли, что резолюция не предполагает роспуска и разоружения сил «Азад Кашмир», а представителям Индии говорили, что армия «Азад Кашмир» будет разоружена и распущена. Комиссия отвергла идею двусторонней конференции представителей Индии и Пакистана без посредников, но зато навязывала обеим сторонам арбитраж, даже не имея на то соответствующих полномочий. Кроме того, д-р Хиле призывал выяснить, каким образом секретный меморандум Комиссии об арбитраже попал в руки британских верховных комиссаров в Нью-Дели и Карачи раньше, чем он был официально представлен правительству Индии¹²⁵. И как тот же меморандум попал в руки британского премьера Эттли и американского президента Трумэна, которые вмешались в работу Комиссии? Может быть потому, что и сама идея арбитража исходила от них? В силу этих причин чехословацкая делегация делала вывод, что «отчет большинства не указывает на действительные причины провала» деятельности ОНКИП, которая не получила доверия ни в Индии, ни в Пакистане.

Совет Безопасности ООН проигнорировал «отчет меньшинства». Новый посредник, канадский генерал Макнотон предложил план демилитаризации Кашмира и установления контроля военных наблюдателей ООН над северными районами, сохранив там полномочия местных властей (то есть правительства «Азад Кашмир»). Сменивший его австралиец Оуэн Диксон предложил создать «международную администрацию» для проведения плебисцита или согласиться на раздел Кашмира. Результат деятельности еще одного «посредника» – д-ра Грэхэма был еще более плачевным: отношения между Индией и Пакистаном обострились до такой степени, что летом 1951 года обе страны снова оказались на грани войны…

Все «посредники», назначаемые Советом Безопасности ООН, исходили из того, что с разделом Британской Индии, «теория двух наций» восторжествовала. Согласившись на создание «мусульманского государства Пакистан» (пусть даже под угрозой «Балканского плана», которым Маунтбэттен шантажировал Неру), независимая Индия якобы также признавала себя «индусским государством». Именно так утверждала пакистанская, а вслед за ней английская и американская пресса. Последовавший сразу же вслед за разделом вооруженный конфликт в Кашмире был представлен как противостояние между «мусульманским Пакистаном» и «индусской Индией». Таким образом, спор по поводу княжества Джамму и Кашмир, население которого было преимущественно мусульманским, был не просто территориальным спором, но и идеологическим. Для Индии присоединение к ней Кашмира послужило бы опровержением «теории двух наций» и доказательством ее искусственности. Пакистанское правительство, напротив, с первых дней своего существования претендовало на Кашмир потому, что обладание им должно было стать решающим аргументом в пользу «теории двух наций» и права Пакистана представлять интересы всех мусульман Южной Азии. Пакистанские политики и генералы, а вслед за ними и некоторые историки считали, что от решения этого спора может зависеть само существование Пакистана. Впрочем, и в Индии многие надеялись, что Пакистан вот-вот рухнет, и страна снова станет единой. Но пока Индия выглядела в глазах пакистанских мусульман и всего мира «индусской страной», воссоединение ее с Пакистаном не грозило. Вот почему пакистанская и западная историография (в основном, англо-американская, так как эти страны имели свой интерес в присоединении Кашмира именно к Пакистану) упорно утверждала и продолжает утверждать, что кашмирский конфликт был «религиозно-общинным конфликтом» между мусульманами и индусами.

Есть множество фактов, опровергающих это. В Кашмире идеям религиозно-общинной розни противостояла Национальная конференция Джамму и Кашмира (НКК) во главе с Шейхом Абдуллой, хотя некоторые историки и пытались впоследствии представить последнего «индусской» марионеткой. Индийские мусульмане после образования независимых Индии и Пакистана также неоднократно выступали с осуждением пакистанской политики. 14 августа 1951 года, в 4-ю годовщину образования Пакистана, 14 известных мусульманских деятелей Индии направили меморандум на имя представителя ООН д-ра Фрэнка Грэхэма, в котором заявляли, что «политика Пакистана в отношении Кашмира представляет собой серьезнейшую опасность для 40 миллионов мусульман Индии», так как сеет недоверие и даже враждебность к ним со стороны индусов.

Были и другие примеры. Так, в Северо-Западной Пограничной провинции Британской Индии ярыми противниками «теории двух наций» были предводители «краснорубашечников», тесно сотрудничавшие с Индийским национальным конгрессом – Абдул Гаффар Хан, которого называли также «пограничным Ганди», и его брат Хан Сахиб. Они выступали против раздела Индии и образования Пакистана, а в противном случае грозили начать борьбу за образование отдельного государства пуштунов – «Патанистана» (за что пакистанские власти заключили обоих в тюрьму). В Вазиристане, расположенном непосредственно в Полосе племен, на границе с Афганистаном, против Пакистана боролись отряды под предводительством непримиримого Хаджи Мирзали Хана, более известного как Факир Ипи. В отличие от образованных братьев Абдул Гаффар Хана и Хан Сахиба, Хаджи Мирзали Хан был всего лишь полуграмотным пуштуном, которого даже именовали «исламским фундаменталистом»¹²⁶. Тем не менее, он тоже враждебно отнесся к идее Пакистана, и еще в течение многих лет вел войну против него в пограничных районах Вазиристана. Только в 1954 году, после того, как его главнокомандующий Мехар Дил Хан Хаттак сдался пакистанским властям, он решил прекратить сопротивление, а впоследствии признал власть правительства в Карачи. Факир Ипи, он же Хаджи Мирзали Хан, умер от астмы 16 апреля 1960 года и был похоронен Гурвеке, причем на его похороны пришло несколько тысяч человек¹²⁷.

Повстанцев Абдул Гаффар Хана и Факира Ипи в 1940-е и в первой половине 1950-х гг. поддерживал Афганистан, правительство которого не без оснований утверждало, что Полоса независимых племен незаконно отторгнута англичанами, а проведенная по «линии Дюранда» граница незаконна. Пакистан, разумеется, не желал пересмотра границ с Афганистаном, хотя в 1940-е годы многие ожидали, что исламские Афганистан и Пакистан станут естественными союзниками. Но афганские правители более ста лет боролись против англичан (примером тому могут служить три англо-афганских войны), а Пакистан называл себя правопреемником Англии в южноазиатских делах! Точно так же рассуждали братья Абдул Гаффар Хан и Хан Сахиб, предполагавшие, что Пакистан после предоставления независимости станет военной базой англичан. Факир Ипи тоже всю свою жизнь боролся против английского господства, а Пакистан долгое время считал оплотом британского влияния. И наоборот, в «индусской» Индии этот «исламский фундаменталист» видел авангард борьбы против колониализма, и даже вел переписку с Джавахарлалом Неру.

С другой стороны, и сам Пакистан в то время еще не был исламским государством в полном смысле этого слова. Исламским государством Пакистан впервые провозгласил генерал Зия-уль-Хак, пришедший к власти в результате военного переворота и убийства премьер-министра Зульфикара Али Бхутто. Но это уже другая, более поздняя история.

Кашмирский конфликт 1947–1948 гг. показал искусственность «теории двух наций» и самого раздела Индии. Они не решили проблемы индусско-мусульманской розни, а лишь создали новые проблемы, которые не решены до сих пор. Индо-пакистанский спор по поводу Кашмира 1947–1948 гг. был не просто территориальным спором, но и продолжением освободительной борьбы Индии против британского колониализма в Южной Азии. Правительство Неру с первых дней своего существования добивалось законного права самостоятельно определять политико-экономический строй в стране и проводить свой внешнеполитический курс, не привязанный к политике великих держав. Именно в этом он видел истинную независимость страны. Чтобы индийский народ не голодал, обеспечивая относительное благосостояние английских фермеров, чтобы индийские солдаты не проливали кровь за чуждые им британские интересы – в Афганистане, Китае, на Ближнем Востоке или в советской Средней Азии, как это было во времена «британского раджа», наконец, чтобы сама Индия или Кашмир не стали плацдармом для третьей мировой войны. Но политическая и экономическая независимость Индии и Пакистана не устраивала бывших британских хозяев и их американских спонсоров: именно ограничения этой независимости и добивались правительства Англии и Соединенные Штатов, принимая на себя роль «посредников» в урегулировании кашмирского спора.

Не удивительно, что к началу 1950-х годов Индия окончательно разочаровалась в деятельности всевозможных посредников и самой Организации Объединенных Наций.

«Мне надоели всякие интриги и жесты Великобритании, Соединенных Штатов и других по вопросу о Кашмире, – в сердцах заявил как-то индийский премьер Джавахарлал Неру. – Нужно прямо заявить Великобритании, что мы не намерены ни в чем менять свою точку зрения… Если бы не пропакистанская позиция и маневры Великобритании и других стран, кашмирский вопрос был бы давно решен»¹²⁸. К сожалению, это стало ясно слишком поздно.

А тем временем, в новоприобретенном индийском штате Джамму и Кашмир тоже не все шло так гладко, как прежде. Шейх Абдулла был недоволен политикой Дели, так как индийское правительство пыталось как можно прочнее включить бывшее княжество в состав Индии. С одной стороны, страх перед новым пакистанским вторжением и интриги Великобритании и США в Совете Безопасности ООН побуждали индийских политиков торопиться «впаять» Кашмир в состав Индии. Благодаря усилиям таких политиков из Дели Индия действительно все более становилась «индусской», как ее и изображали западные и пакистанские политики в своей пресс и в Совбезе ООН.

С другой стороны, местные кашмирские политические лидеры, выступившие на стороне Индии в тяжелые дни 1947–1948 гг., чувствовали себя обманутыми и обделенными в результате такого поворота. Шейх Абдулла даже заявил в Учредительном собрании Джамму и Кашмира 5 ноября 1951 г.: «Нужно обсудить вопрос о третьем возможном для нас пути. Мы должны подумать о том, чтобы стать Восточной Швейцарией, держаться обособленно от обеих сторон, но иметь с ними дружественные отношения. Это может показаться привлекательным, ибо, видимо, подготовит почву для ликвидации нынешнего тупика. …Для нас, как для туристического края, это может иметь некоторые очевидные преимущества». Правда, он тут же оговорился, что это маловероятно, так как защитить независимость Кашмира сразу и от Пакистана, и от Индии, будет трудно, «если мы не найдем сильных гарантов среди соседних стран»¹²⁹.

В 1952 году Неру и Абдулла наконец пришли к согласию, которое вошло в историю как «Делийское соглашение». В итоге их переговоров 24 июля 1952 года Неру объявил в Лок Сабхе (нижней палате парламента Индии), что штат Джамму и Кашмир отныне будет иметь статус, отличный от статуса других индийских штатов, свой флаг и свою Конституцию; а глава штата будет назначаться президентом Индии по рекомендации парламента штата¹³⁰. По словам Шейха Абдуллы, Неру сказал тогда в шутку: «Мы прикуем вас золотой цепью, не беспокойтесь…»¹³¹.

Так в 1952 году бывшее княжество Джамму и Кашмир официально стало одним из штатов Индии, наделенным особым статусом согласно Статье 370 Конституции Индии. Шейх Абдулла остался главой правительства штата, а конституционным главой штата стал сын бывшего махараджи Хари Сингха, 21-летний наследный принц Каран Сингх. Особый статус штата Джамму и Кашмир и право на собственную Конституцию позволили провести в штате земельную реформу. Она была выгодна простым крестьянам, большинство из которых были мусульмане, и, напротив, невыгодна крупным землевладельцам из числа индусской аристократии. Неру полностью поддержал эту реформу и даже высказался в одном из своих интервью, что неплохо бы поменять и Конституцию Индии, чтобы провести в Индии такую же реформу, как в Кашмире. «При всем моем уважении к индийской Конституции, – заявил он корреспонденту газеты «Хиндустан Стандард» в июле 1952 г., – теперь я хотел бы ее изменить. Мы предполагаем сделать это со временем, но это сложный процесс». «Хотели бы Вы изменить Конституцию таким образом, – поинтересовался корреспондент, – чтобы другие княжества в Индии могли провести земельную реформу, как это сделано в Кашмире?» «Это одна из причин, в силу которых я хотел бы изменить ее», – ответил Неру¹³².

Тем не менее, опасения Абдуллы начинали сбываться. К концу 1952 года сложилось «индусское лобби», направленное против Шейха Абдуллы. В Индии это были правые индусские партии «Джан Сангх» (рук. Шьяма Прасад Мукерджи) и ее военизированное крыло «Раштрия Сваямсевак Сангх» (РСС), «Хинду Махасабха» и «Джамму Праджа Паришад», а также сикхская религиозно-общинная партия «Акали Дал» (рук. – Тара Сингх. К марту 1953 года сложился и заговор против Шейха Абдуллы в самом Кашмире. Инициаторами заговора стали наследный принц д-р Каран Сингх, ставший в 1952 году президентом штата, и Бакши Гулям Мохаммед – давний соратник Абдуллы по НКК, занимавший посты министра внутренних дел и заместителя главы правительства («главного министра») штата. Каран Сингх как представитель индусской феодальной аристократии, само собой, мечтал отомстить Абдулле за свержение династии и экспроприацию земель. Более старший и опытный Бакши, как говорят, поддержал его не без колебаний, в обмен на высокую должность, и при этом поставил главным условием, что Абдулла будет немедленно арестован¹³³.

Отношения между Неру и Шейхом Абдуллой также, вероятно, испортились. 23 мая 1952 года, в преддверии своего визита в Лондон для участия в коронации королевы Елизаветы II и переговоров с премьер-министром Пакистана, индийский премьер-министр посетил Кашмир. Но тут Неру впервые встретил неприязненное, иногда даже враждебное отношение со стороны кашмирцев. В Сринагаре прошли демонстрации протеста, развевались черные флаги пропакистанской Мусульманской конференции, некоторые манифестанты выкрикивали лозунги «Неру, убирайся назад!». По сообщению газеты «Хиндустан Таймс», накануне приезда Неру, Сринагар был обклеен рукописными плакатами с жалобами мусульман на спекуляции и кумовство правительства Абдуллы¹³⁴.

«Индусское лобби» в Дели и в Сринагаре давно распускало слухи о том, что Шейх Абдулла ведет какие-то тайные переговоры то ли с Пакистаном, то ли с Соединенными Штатами. И они получили неожиданное подтверждение. Стало известно, что 1, 2 и 3 мая 1953 года Шейх Абдулла встречался с американским представителем Эдлаем Стивенсоном, бывшим кандидатом на пост президента США, находившимся в то время в Кашмире; их последняя беседа якобы длилась целых 7 часов, а ее содержание осталось тайной за семью печатями¹³⁵. Газета «Хиндустан Таймс» опубликовала опровержение: «Представитель правительства Шейха Абдуллы назвал «фантастическим плодом воображения» сообщение о том, что Шейх Абдулла вел тайные переговоры с Эдлаем Стивенсоном и другими представителями Америки относительно раздела Кашмира на три части, оставляя так называемые районы «Свободного Кашмира» Пакистану, Джамму – Индии, а Кашмирскую долину – себе в качестве независимого государства»¹³⁶. Американский консультант ЦРУ по Индии У.Н.Браун тоже назвал встречу Абдуллы с Э.Стивенсоном и высказанную на ней идею о независимости Кашмира или присоединении к Пакистану «слухами»¹³⁷.

Не исключено, что эти «тайные переговоры» Шейха Абдуллы с американским представителем действительно были слухом, специально запущенным его противниками. Но они сыграли свою роль в построении обвинения против него.