За кулисами

• Вспоминается крылатое выражение английского дипломата и писателя сэра Генри Уоттона (1605): «Посол — честный человек, посланный лгать в другую страну для блага собственной». Читая сегодня документы спецсовета ИМГ тех лет, я испытываю чувство брезгливости от того, что профессора Бочков, Иванов, Вартанян, Козлова и иже с ними бессовестно лгали, и вовсе не в интересах своей страны. Хотя, может быть, они лучше меня понимали интересы страны? И эти интересы были в том, чтобы дискриминировать автора и его научную работу? А может быть, в стране был перебор докторов наук с еврейскими фамилиями? Мне не дано было это знать тогда.

• «Каждый человек стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет», — заметил в свое время Марк Аврелий. И ради чего боролись со мной эти, с позволения сказать, ученые? Зачем академикам и профессорам было бороться с молодым докторантом? Мне не было 40 лет. Неужели антисемитизм их объединил? Спросить уже не у кого. Таковыми были нравы «научных лидеров» в СССР, и не только в науке.

• «Ложь — в отличие от заблуждения и ошибки — обозначает сознательное и потому нравственно предосудительное противоречие истине», — писал русский философ В. С. Соловьев. Более того, В. В. Знаков рассматривал вранье как социокультурный феномен, типичный для российского самосознания. Вранье настолько проникло в русскую культуру и стало обычным, что оно широко представлено, например, в отечественной литературе: герои-вруны в произведениях Гоголя, Чехова, Шукшина[141]. Я не склонен списывать вранье бочковской «компашки» на российское самосознание или ментальность. Мне кажется, что все дело много проще: в аморальной социалистической идеологии и практике, в феномене «гомо советикус».

• Мораль проводит границу между добром и злом, совестливостью и бессовестностью, честью и бесчестием, справедливостью и несправедливостью, нормой и ненормальностью, милосердием и жестокостью[142]. Не секрет, что в советском обществе нравственность упала «ниже плинтуса» со дня октябрьского переворота 1917 года с последующим снижением до распада СССР в 1991 году. Моральной деградации не избежали научные коллективы, особенно их руководители, о некоторых из которых здесь уже говорилось.

• О климате в академической среде тех лет с грустью вспоминал академик И. В. Домарадский: «…существовавший строй вынуждал талантливых и честолюбивых людей искать выход своим силам. Для этого нередко приходилось идти на сделку со своей совестью и добиваться постов, которые могли бы помочь им раскрыть свои таланты или помочь людям достичь каких-то результатов в науке. При этом иногда разбираться в средствах не приходилось…»[143] Вместе с тем были безусловно талантливые ученые, к которым это не относится: например, В. П. Эфроимсон, В. М. Гиндилис, К. Н. Гринберг, В. И. Кухаренко, О. А. Подугольникова, М. Г. Блюмина, Б. А. Альтшулер, А. М. Полищук и многие другие. Их моральный камертон был созвучен моему, так как я не добивался административных постов, научных результатов и ученых степеней путем сделки со своей совестью.

• Два института психиатрии выразили готовность принять мою докторскую диссертацию к защите после удовлетворения апелляции. Уважаемые профессора — члены спецсоветов убеждали меня, что у них такие позорные истории не случаются. Я их сердечно благодарил и вежливо отказывался, так как со дня на день ожидал вызова из Израиля. Мне более ничего не хотелось защищать в этой стране. С меня хватит: «enough is enough»!

Заключительные комментарии

• Представляя диссертацию к защите, я не принял во внимание «политику», о которой говорил мне премудрый профессор Е. Д. Красик. И такой подход не был случайным. Сходным образом я действовал будучи студентом (смотри конфликт с профессором А. А. Константиновым). Возраст не прибавил мне мудрости. Я не жалею об этом.

• Не принимать мою диссертацию к защите, равно как отказать В. М. Гиндилису участвовать в моей защите, было практически невозможно. Вот тогда-то А. П. Пехов подготовил нужное заключение экспертного совета ВАК, и моя диссертация была переведена из «стыка» психиатрии и генетики в другой «стык»: генетики и психиатрии. Идея, надо сказать, просто гениальная: не надо утверждать В. М. Гиндилиса членом спецсовета, а диссертация Рицнера из «дружественного» спецсовета психиатров отправляется в «управляемый» спецсовет ИМГ, для которого ее надо переписать и вновь апробировать. «Одним махом семерых побивахом». Браво! Мне же было не до смеха.

• Однако это еще не все: я определенно не пришелся ко двору бочковской и пузыревской «компашке» в Москве и Томске. Так что те, кто решил голосовать «против», вообще не интересовались ходом дискуссии, их мнение сформировалось задолго до защиты. Если так, то в заговоре должен же быть хоть какой-то смысл? «Миша, прыткий ты шибко», — объяснил мне ситуацию Боб Альтшулер, и он в чем-то был прав. «Речь идет не о твоих притязаниях на докторскую степень. Никто не ставит под сомнение твой профессиональный уровень и твою диссертацию, в том числе Вартанян, Гинтер и даже Бочков, — говорил мне Боб. — Они точно знали, что от тебя можно ожидать после успешной защиты. Им был не нужен еще один Гиндилис и еврей в одном лице!» С этим трудно было спорить.

• Логично предположить, что Вартаняну пришлось расплатиться с Бочковым «за услугу», чем объясняется неожиданная передача моей лаборатории Бочкову для открытия Томского филиала Института медицинской генетики. Подобный трансфер лаборатории был немыслим в предшествовавшие годы: Вартанян пресекал попытки Бочкова «прибрать к рукам» мою лабораторию. Времена изменились. Кто из них был сценарист, а кто режиссер, не так важно, когда личные интересы совпадают. Разумеется, это только гипотеза, скажет внимательный читатель и будет прав. Прямых улик нет, но все последующие события в нашем триллере указывают на то, что только Вартаняну и Бочкову было выгодно то, что должно было произойти, но сорвалось. До чего же обидный для «компашки» прокол! Цена — потеря репутации и спецсовета для защиты диссертаций. Можно только представить, как они между собой разбирались.

• Еще в шестидесятые годы В. П. Эфроимсон писал, имея в виду социалистическую систему: «Эта система привела к определенным принципам социального отбора, когда на вершину социальной лестницы пробираются наименее честные, наименее думающие, наиболее послушные люди, а одаренные, талантливые, ищущие, неконформистские личности отметаются безжалостно на самых ранних этапах, на самых первых стадиях отбора»[144].

• Судьба сполна расплатилась с некоторыми из «плохих парней». Так, после продолжительной «гражданской войны» со своими сотрудниками Н. П. Бочков был снят с должности директора института и более не мог вредить людям, преданным науке в масштабе страны (см. подробнее здесь[145]).

• Любопытно, что на сайте бывшего ВНЦПЗ сегодня можно прочитать: