Храм Спасителя и дворец Советов

Году, кажется, в 1981-м мой покойный друг Алик Сидоров сказал мне по телефону: «Приезжай, стоит того. Лучше прямо сейчас». Приехать действительно стоило. Оказалось, Алик купил у какого-то подпольного книжника альбом – в коже, огромный – из тех, что называют «подносными». На крышке было оттиснуто:

СТРОИТЕЛЬСТВО ДВОРЦА СОВЕТОВ

При Президиуме ЦИК СССР.

Имя адресата кто-то старательно выскреб с кожи, непонятно было даже количество букв. Мы ломали голову: кого соскребли? Это мог быть кто-то из московского или союзного руководства того времени. Вероятно, таких альбомов наделали с дюжину, и вот один выплыл.

Заголовок не отвечал содержанию альбома, запечатлевшего никакое не строительство Дворца Советов, а разрушение храма Христа Спасителя. Сто семьдесят две фотографии с поясняющими подписями были пошаговым отчетом об этом вандализме. И еще десяток картинок рассказывали о конкурсе проектов Дворца Советов.

Зная, о чем речь, мы все равно были потрясены. Храм был скорбным монументом в память жертв Двенадцатого года, а это сожженная, взорванная и ограбленная Москва, сожженный Смоленск, огромные безвозвратные людские потери, примерно 300 тысяч раненых и увечных, оскверненные церкви, сгоревшая «Троицкая летопись», «Слово о полку Игореве», другие невозместимые утраты.

И вот с лица земли был стерт памятник спасению отечества, памятник народному подвигу, уничтожена работа замечательных живописцев и скульпторов. Не осталось и следа от мраморных плит с 22 тысячами героических имен и датами битв, именами кавалеров высших наград, сведениями о воинских частях. Забегая вперед, скажу, что большинство плит с именами героев Двенадцатого года раздробили, а крошкой посыпали аллеи в московских парках.

И ради чего? Ради Дворца Советов? Допустим. Для большевиков эта вавилонская башня была важна как символ их торжества. Но кто же ставит подобное, по сути, в низине? Это храму хорошо стоять у реки, но башнями венчают холмы. У большевиков было на выбор несколько холмов близ городского центра. В Москве есть Таганский холм, есть Сретенский холм, нависающий над Трубной площадью, есть холм между Хитровым рынком и Хохловским переулком, его добрым тихим словом поминают выпускники автошколы, сдававшие здесь экзамен на права. Дворец Советов на любом из них не подавлял бы Кремль своим соседством так безжалостно, как это бросается в глаза на масштабных рисунках и макетах 30-х годов.

Разбор храма, у которого толщина стен превышала три метра, была адской задачей. Вот подпись под одним из снимков: «Лом кладку не берет, надо по одному кирпичу дробить в порошок и бить зубилом». Пояснение: «Попытка разбирать храм вручную по настоянию начальника Строительного управления при ЦИК СССР архитектора Крюкова». И заключение с намеком на вредительство Крюкова: «Группой отсталого в техническом отношении инженерного персонала было высказано опасение, что взрывной метод обрушит не только храм, но и все окружающее. Вследствие поднятой ими паники были произведены пробы разборки храма вручную, давшие отрицательный результат».

В итоге храм был разрушен в декабре 1931 г. серией взрывов, задокументированных на 15 фотографиях альбома.

Так совпало, что вскоре после этого взрыва хлебосеющие районы СССР накрыл страшный смертоносный голод, длившийся два года, и многие восприняли его как кару за убиение обетного храма. А зодчий Крюков Михаил Васильевич кончил свои дни в солнечной Воркуте. Правда, замели его лишь семь лет спустя. Как рассказывал покойный академик архитектуры Андрей Косинский, знакомый мне по Ташкенту, в НКВД кого-то задним числом осенило, что настаивая на разборке храма вручную, вредитель Крюков, видимо, надеялся, что задачу сочтут невыполнимой и храм оставят в покое.

Когда мы долистали альбом до конца, я уже знал, что не успокоюсь, пока не напишу об этом книгу – сразу с расчетом на издание за кордоном и под псевдонимом. Но даже если это не сбудется и мой труд останется самиздатовским гласом вопиющего в пустыне, не принять этот вызов я посчитал бы для себя бесчестием.

У моего друга были налаженные каналы отправки текстов на Запад. Это отдельная тема, сейчас не буду отвлекаться, хотя когда-нибудь к ней вернусь. Переснятые фотографии были отправлены сразу же, но где-то заблудились, дошли со второго раза. Этим каналом позже ушла и моя рукопись. Но сначала ее надо было написать.

Время шло, безвременно усопшего Брежнева сменил Андропов Ю. В., присмотр за гражданами – чтобы они, как глупые дети, чего не натворили – сразу стал внимательнее. Раз уж пишешь под чужим именем, сказал я себе, раз уж скрываешь свое, скрывай его лучше. Псевдоним должен делать вид, что он вовсе не псевдоним, а реальное лицо. Но для надзирающих за тамиздатом малоинтересное. Пусть это будет женщина, давно живущая на Западе, попала туда по замужеству, в СССР училась на архитектора, отсюда интерес к храмовому зодчеству. В конце рукописи я дал об этой даме такую справку: Нина Ивановна Molyneux, урожденная Потапович, родилась во время войны в Астрахани в семье эвакуированных партработников. С 70-х годов живет с мужем и двумя детьми в Trois-Rivières (Québec), Канада. Справка вызывала зевоту, было понятно, что ничего больше эта добрая женщина не напишет.

Через полгода у меня был готов текст примерно в 230 тысяч знаков. Получалась уже книга, хоть и маленькая. А если с полным воспроизведением фотографий альбома и подписей к ним, то и не совсем маленькая. Помню, меня мучило, с чего начать. Сколь бы ужасным ни выглядело это задокументированное убийство огромного храма, человек, знакомый с темой лишь в общих чертах, вполне мог сказать: ну, таких историй тысячи, кому же не известно, что советская власть уничтожала церкви без счета.

До читателя надо было донести и символический смысл национальной святыни, и символический смысл ее уничтожения. Поэтому начать я решил не со сноса храма, а с рождения его замысла. С «высочайшего манифеста» Александра I, обнародованного в Вильне в день Рождества Христова 25 декабря старого стиля 1812 г. Русская армия стояла тогда на берегу Немана, готовая вступить в Пруссию вдогонку за остатками армии Наполеона. Манифест заканчивался словами:

«В ознаменование благодарности Нашей к Промыслу Божию, спасшему Россию от грозившей ей гибели, вознамерились Мы в Первопрестольном граде Нашем Москве создать церковь во имя Спасителя Христа. Да благословит Всевышний начинание Наше! Да простоит сей храм многие веки, и да курится в нем пред святым Престолом Божиим кадило благодарности позднейших родов, вместе с любовию и подражанием к делам их предков».

Победа в состязании множества проектов, доставшаяся вовсе не зодчему, а начинающему живописцу Александру Витбергу, описана Герценом в «Былом и думах»: «Пришло время конкурса. Проектов было много, были проекты из Италии и Германии, наши академики представили свои. И неизвестный молодой человек представил свой чертеж в числе прочих. Колоссальный, исполненный религиозной поэзии проект Витберга поразил императора Александра. Он остановился перед ним и спросил, кем он представлен. Распечатали пакет и нашли неизвестное имя ученика академии».