Перелом, но еще не облегчение

Неприятным сюрпризом для Четверного союза стало вступление в войну американцев. Повод подала сама Германия. Ее министр иностранных дел Артур Циммерман, встревоженный усиливающимися в США голосами о необходимости помочь Англии и Франции силой оружия, придумал, от большого ума, как нейтрализовать эту угрозу с помощью Мексики, у которой американцы только что отняли Аризону, а до того – Нью-Мексико (ставшие соответственно 48-м и 47-м штатами США). Германскому послу в Мексике было поручено в случае вмешательства США в европейскую войну предложить мексиканскому президенту заключить военный пакт с Четверным союзом и напасть на США, за что Германия обещала (в случае победы над всеми врагами) вернуть Мексике все утраченные ранее штаты, включая Техас. Телеграмма с этим предложением была перехвачена британцами и расшифрована благодаря тому, что нужные коды содержались в сигнальных книгах, захваченных русским флотом на германском крейсере «Магдебург» (Дэвид Кан. Взломщики кодов – М., 2000). Публикация телеграммы выбила козыри из рук американских пацифистов. Президент Вильсон произнес фразу, ставшую крылатой: «Я не против чувств пацифистов, я против их глупости». Шестого апреля 1917 года США объявили Германии войну, а в октябре первая американская дивизия заняла на европейском фронте свой участок передовой.

Поражение Германии ускорила, кто бы мог подумать, Румыния. Первая мировая, начавшаяся как война железных дорог, заканчивалась как война моторов, война нефтяных ресурсов. А с этим у Центральных держав, в отличие от Антанты, дела были плохи. Аэропланы (Германия за годы войны произвела их 48 тысяч штук!), дизельные субмарины, частично плававший на мазуте надводный флот, военные автомобили, грузовики, мотоциклы – все это надо было чем- то заправлять. Единственным источником горючего была Румыния, и пока это королевство оставалось нейтральным, оно исправно снабжало Центральные державы нефтепродуктами. Но в августе 1916 года Румыния, уступив уговорам французов, решила войти в число победителей. Она объявила своим клиентам войну, но те немедленно вторглись в королевство, сразу устремившись к нефтепромыслам в Плоешти, но получили их неработающими: англичане успели их взорвать. Вновь вывести добычу на прежнюю мощность немцам не удалось даже в 1918 году. На решающие два года Германия и Австро-Венгрия оказались на суровейшем нефтяном пайке. Летом 1918-го с появлением независимого (и при этом протурецкого) Азербайджана замаячили надежды на бакинскую нефть. Основания для них были: в Грузии после Брестского мира высадились немцы, существовал трубопровод Баку-Батум, имелись танкеры на Черном море, которое в это время было попросту немецким-турецким озером. Почему эти надежды оказались тщетными, рассказано в моей статье «Последний удар империи» (см. в этом сборнике).

Румыния же, потерпев тяжелые поражения, пошла сперва на перемирие (на неделю опередив в этом большевистскую Россию), а 7 мая 1918 года заключила (но уже позже большевиков) сепаратный мир с Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией. Она не приняла на себя обязательство воевать на их стороне и убедила Четверной союз не выступать против своего возможного объединения с Бессарабией. Румынские доводы были таковы: Российская империя перестала быть империей, она разваливается, Украина объявила себя независимой, Бессарабская губерния превратилась в дальний эксклав, отрезанный ломоть России, почти половина (47,6 % перед войной) жителей губернии – родственные румынам молдаване, как их не присоединить?

(Забегая вперед. Шесть месяцев спустя, 10 ноября 1918 года Румыния вновь объявила Четверному союзу войну. И хотя Первая мировая кончилась на следующий день в 11 утра, Румыния формально оказалась в рядах победителей и едва ли не вдвое увеличила свою территорию, приобретя по Версальскому договору Трансильванию и Южную Добруджу. А до того, явочным порядком, вышеупомянутую Бессарабию.)

Весна 1918 года – время последних надежд Четверного союза на победу. Незадолго до этого успехом для германо-австрийских войск закончилась битва при Капоретто, одна из крупнейших в войне (описана Хемингуэем в романе «Прощай, оружие»). За ней последовали еще более приятные для немцев события: большевистский переворот, перемирие с большевиками (15 декабря 1917-го), а главное – Брестский мир (3 марта 1918-го), по которому Германия получила, во- первых, доступ к таким видам продовольствия, о существовании которых давно забыла (зиму 1916–1917 в Германии назвали «брюквенной» не ради красного словца, а потому что брюква на несколько месяцев стала основным продуктом питания большинства), а во-вторых, смогла начать переброску значительной группировки с русского фронта на западный.

Англия, Франция и Италия, считая, что власть в России захватила прогерманская партия (а все говорило о том), приняли решение тем не менее сохранить контакт с новой властью в надежде удержать ее от полнообъемного военного союза с Германией. Их опасения понятны. Отправка на западный фронт, в дополнение к высвободившимся немецким и австро-венгерским, еще и миллиона русских солдат могла означать только одно: гарантированное поражение западных держав. Могли большевики пойти на такую аферу и придумать ей идеологическое обоснование? Гибкость мышления Ленина и его товарищей, особенно в безвыходном положении, заставляет ответить: да, могли, история войн знала кульбиты и покруче. Но такое предложение вряд ли прозвучало, ведь в этом случае Германии и Австро-Венгрии пришлось бы отказаться от мысли об аппетитных кусках Российской империи. Весной 1918 г. они не устояли перед таким соблазном, а чтобы закрепиться на чужих землях, расположили на них свыше 50 дивизий, позарез нужных на западе. Этим они отняли у себя последний шанс уцелеть в мировой войне. Большевики же удовлетворились главным на тот момент для себя: удержанием власти, отложив все прочее на потом.

Самой тяжкой статьей договора, подписанного в Бресте от имени России (без попытки обсуждения!) второстепенным Г. Я. Сокольниковым, была третья: «Области, лежащие к западу от установленной договаривающимися сторонами линии [в литературе ее называют „линией Гофмана“. – А.Г.] и принадлежавшие раньше России, не будут более находиться под ее верховной властью». Остальные статьи также содержали достаточно яркие положения: демобилизовать армию и разоружить флот, признать Украину (в еще неясных границах!) независимым государством, вывести русские войска с территории Османской империи и передать ей Ардаган, Батум и Карс. Кроме того, большевики обязывались прекратить свою агитацию в странах Четверного союза.

К западу от «линии Гофмана» лежали ранее оккупированные немцами польские губернии Российской империи, запад Белоруссии (его поляки также считали своим), Курляндская губерния, Литва, части Эстляндской и Лифляндской губерний. Немецкая сторона не объявляла об аннексии этих «областей», но, как показали ее дальнейшие действия, самонадеянно планировала это. Названные земли воспринимались в России как национальные окраины, а Украина с Белоруссией – как бесспорные части метрополии и исторической Руси. Но было ясно, что Германия нацелена прежде всего на Украину, видя в ней гарантию своей продовольственной безопасности.

Немцам даже не обязательно было обводить «линией Гофмана» восточную границу Украины. Их логика была проста: Украина сама вышла из состава российского государства, поэтому нет речи о том, что Россия уступает ее Германии. Украинская народная республика, провозгласившая свою независимость 9 (22) января 1918 г., уже через 18 дней, а именно 27 января (9 февраля) заключила сепаратный мирный договор с Четверным союзом, опередив в этом ленинский РСФСР на три недели. Интересно, что карта территориальных уступок РСФСР по Брестскому договору не была общественным достоянием целых сто (!) лет, в связи с чем гуляли самые разные количественные оценки этих уступок: от, по советским оценкам, 4 % российской территории (без Финляндии, к моменту подписания Брестского мира уже вышедшей из состава России) до утверждения каких-то немецких историков, что «под немецким господством оказалась треть российской территории» (Krumeich G. Die 101 wichtigsten Fragen: Der erste Weltkrieg. – München, 2015). Лишь в 2018 году историк Диана Зиберт (ФРГ) обнародовала фрагмент (!) карты, показывающий прохождение «линии Гофмана» на отрезке между Курляндией и Украиной, объяснила ошибки интерпретации текста договора в немецкой историографии и причины утаивания карты (http://elib.bsu.by/bitstre am/123456789/201315/1/47-56.pdf).

РСФСР, к тому времени уже признавшая, без внешнего давления, независимость Финляндии, отказывалась в Европе по Брестскому договору, как подсчитала Д. Зиберт, от прав и претензий на 660 тыс. кв. верст территории (751 тыс. кв. км), считая с Украиной и Польшей. В Азии 17 тыс. кв. верст (19,3 тыс. кв. км, размер двух Кипров) она отчасти уступала, отчасти возвращала Османской империи.

«Украинский» Брестский договор предоставлял новорожденной УНР немецкую и австро-венгерскую военную помощь «в оттеснении советских сил» с ее (пока нечеткой) территории. Вскоре «помощники» заняли не только бесспорную Украину, но и части Области Войска Донского, Воронежской и Курской губерний, белорусское Полесье, всю Таврическую губернию (а это Крым с его периферией к северу от Перекопа) и даже Ростов с Таганрогом, установив повсеместный оккупационный режим. В конце апреля 1918 года командующий немецкими войсками на Украине, 70-летний генерал Эйхгорн расширил юрисдикцию немецких военно-полевых судов на граждан УНР.

Немцы мало уважали украинский суверенитет. Двадцать восьмого апреля 1918 г. в зал заседаний Центральной Рады вошли немецкие солдаты и, по словам свидетеля, «какой-то фельдфебель… на ломаном русском языке крикнул: „По распоряжению германского командования объявляю всех присутствующих арестованными. Руки вверх!“ Солдаты взяли ружья на прицел» (А. А. Гольденвейзер. Из киевских воспоминаний // Архив русской революции. Т. 6. – Берлин, 1922; репринт: М., 1991). Был арестован глава правительства и министр иностранных дел УНР 33-летний Всеволод Голубович, обвиненный в похищении банкира Абрама Доброго с целью выкупа.