Человек иронический может сказать, что волшебная дудочка Горького была хлебным пайком. Но тогда все видели, что тут не таилось никакой военной хитрости: да, и это Горький сделал для культуры. Он был ее составной частью и не мог иметь какого-нибудь умысла, кроме того, который имел: заставить ее жить»[406].

Преследуя эти цели, столь романтично описанные Константином Фединым, Горький в 1919–1921 гг., помимо забот, связанных с Домом ученых и Домом искусств, взял на себя еще одну: добился от своего старого друга Луначарского, занявшего пост народного комиссара просвещения, разрешения открыть издательство «Всемирная литература», в задачи которого входила публикация в новых переводах всех значительных произведений литератур Запада, Востока и античности.

Вокруг этого издательства он собрал около ста писателей, способных переводить с европейских языков, и почти пятьдесят востоковедов. Вышел в свет подробнейший восьмисотстраничный каталог, в котором предуведомление от издательства, подписанное лично Горьким. Для писателя, как отмечает С.Г. Исаков[407], большевики являются врагами культуры. За собственной подписью или за подписью Петроградского комитета по улучшению быта ученых, который он сам возглавлял, Горький пишет десятки писем с жалобами на тяжелейшие условия, в которых оказывались ученые.

Через несколько лет Горький объяснит это Р. Роллану так: «В начале 1918 г. я понял, что никакая другая власть в России невозможна и что Ленин был единственным человеком, способным остановить неуправляемый процесс анархии и саморазрушения среди крестьян и солдат. Это не значит, что я полностью согласен с Лениным. Несколько лет подряд я резко критикую его за то, что его борьба против русского анархизма […] приняла характер борьбы с культурой. Я объяснял ему, что, уничтожая русскую интеллигенцию, он лишает русский народ национального самосознания»[408].

Переписка между Лениным и Горьким показывает, что они оба, являясь товарищами по партии, находились на разных идеологических позициях. 15 сентября 1919 года Ленин так отвечает на одну из многочисленных просьб Горького о спасении находившихся в опасности интеллигентов:

Ответ Горького не заставляет себя ждать. 19 сентября 1919 года он отправляет письмо, в котором без прикрас и полутонов пытается объяснить, что идеи Ленина в отношении интеллигенции глубоко ошибочны:

Для писателя интеллигенция является человеческим капиталом страны, хоть и представляет меньшинство. Если убить лучших людей, у России не будет будущего. В том же письме Горький пишет: «В России мозга мало, у нас мало талантливых людей и слишком – слишком! – много жуликов, мерзавцев, авантюристов. […] Ученый человек ныне для нас должен быть дороже, чем когда-либо, именно он, и только он, способен обогатить страну новой интеллектуальной энергией, он разовьет ее, он создаст необходимую нам армию техников во всех областях борьбы человеческого разума с мертвой материей»[411].

Сравнение этих двух писем ясно показывает, что Горький и Ленин продолжали находиться на диаметрально противоположных и, по-видимому, непримиримых позициях. Ленин продолжает быть убежденным в том, что «Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а г. но. […]»[412]и демонстрирует глубокое презрение ко всем, кто в полной мере не разделяет его мнение. Горький считает, что процесс создания рабочей интеллигенции займет долгое время, и для его осуществления необходима опора на все интеллектуальные силы страны для того, чтобы не погубить дело революции.

В письме Ленин упоминает о периоде Каприйской школы и о позиции, которую Горький занял в те годы: «Не раз и на Капри и после я Вам говорил: Вы даете себя окружить именно худшим элементам буржуазной интеллигенции и поддаетесь на ее хныканье»[413]. Ленин прекрасно знал, что Горький остался верен политическим идеям, выраженным в «Новой жизни», совпадавшим с мировоззрением Богданова, который в послереволюционный период опубликовал много статей, посвященных своим идеалам, под собственным именем и под псевдонимом. Подтверждением данного факта является статья Горького «Владимир Ильич Ленин» в журнале «Коммунистический Интернационал»[414] 1920 года, вызвавшая гнев героя статьи, которая, как отмечает И.А. Лапина: «Проникнута строгим объективизмом. Иногда в ней звучит сочувствие, иногда – едкая ирония, какую можно применять только по отношению к давнему политическому оппоненту»[415].

Горький продолжает утверждать, что для Ленина «Россия – только материал опыта, начатого в размерах всемирных, планетарных»[416] и сравнивает советского лидера непоколебимым фанатиком, проповедующим создание нового мира. «Его физическая энергия не тратится больше на грубый труд, она переродилась в духовную, и вся ее мощь ее направлена к исследованию тех основных вопросов бытия, над решением которых издревле безуспешно бьется мысль, расшатанная, раздробленная необходимыми усилиями объяснения и оправдания явлений социальной борьбы, измученная неизбежной в мире этих явлений драмой признания двух непримиримых начал»[417]. В статье есть упоминание об авторитарности Ленина, являющейся отражением его религиозного сознания, эту же характеристику подчеркивал Богданов в статье «Вера и наука»[418], о ней же он продолжал писать в статьях, опубликованных в «Новой жизни»[419] и в других газета и журналах. Хорошим примером в данном смысле является статья «Что же мы свергли?», вышедшая в мае 1917 года, в которой Богданов отмечает во многих российских политических партиях центральную роль «диктатуры лидеров», определяющей «власть духовную», основанную «на свободной вере». Автор подчеркивал опасность такой ситуации. «Каждая организация, когда ей удается приобрести решающее влияние в общественной жизни и строительстве, неизбежно, независимо от формальных положений ее программы, стремится провести в обществе свой собственный тип строения, как непосредственно близкий и привычный: всякий социальный коллектив перестраивает, насколько может, всю социальную среду по своему образу и подобию. И если это – авторитарный тип, основанный на господстве-подчинении, хотя бы и духовном, то роковым образом отсюда получается авторитарная тенденция и в социальном строительстве, как бы ни была демократична, коммунистична и т. д. программа». Богданов в своей статье не говорит напрямую о Ленине, но называет авторитаризм общей характеристикой, установившейся в разных партиях, и большевики в данном случае не могут быть исключением. Таким образом, становится очевидным, что Богданов и Горький, параллельно друг от друга, не соприкасаясь после разрыва дружеских отношений, продолжают сражение, которое начинали вместе в годы работы на Капри. И если писатель погружается в издательскую деятельность не только для того, чтобы дать работу и спасти интеллигенцию от голода, но и для распространения культуры среди рабочих масс, а также пишет статьи в нескольких газетах, в которых выражает свои идеи, то Богданов создает движение «Пролеткульт», объединившее около полумиллиона рабочих и ставшее культурной лабораторией, основанной на товарищеских отношениях и коллективной работе. Как известно, Ленин вновь одержит победу, а Горький не сможет вынести авторитарный курс большевиков, десятки арестов и, по его мнению, бессмысленные жертвы. «Я за эти три года много видел, ко многому “притерпелся” […]», – пишет Горький в одном из писем к Короленко, в котором возмущается процессом над Станиславом Вольским, просидевшим несколько месяцев в тюрьме за публикацию во Франции небольшой книги, критикующей старых партийных товарищей. Это письмо к Короленко является очень важным[420] и дает представление об отчаянии писателя, чувствующего свою фактическую беспомощность перед ужасом, который он вынужден наблюдать ежедневно и который в конечном счете заставит его принять решение об отъезде из России. Переписка писателя тех лет с Лениным и другими членами партии представляет собой постоянные просьбы о помощи интеллектуалам, простым людям, священникам и даже арестованным аристократам, а также просьбы об улучшении условий жизни ученых, положение которых Горький называл «отчаянием».

Работа во Всероссийском комитета помощи голодающим, созданном 20 июня 1920 года, станет одной из последних попыток Горького сотрудничать с большевиками. Закрытие петроградского комитета, в который входили известные ученые: Н.Я. Марр, С.Ф. Ольденбург, А.Ф. Ферман, – по приказу Зиновьева, очевидно, стало одной из причин, заставивших писателя покинуть Россию. Но не единственной. «Смерть Блока, расстрел Гумилева (ускоренный потому, что Горький бросился «хлопотать» за него в Москву), наглость Зиновьева и непробиваемое мнение Ленина, что всё, чем занимается Горький, это «пустяки» и «зряшняя суетня», – привели к тому, что Горький из России уехал»[421].