Признаюсь, что на такого типа мероприятиях мне не приходилось бывать. Размах чествования произвел впечатление на многих участников конференции, приглашенных на банкет, включая зарубежных. Как потом удовлетворенно комментировал Хавинсон – главная цель была достигнута. Главной целью было продемонстрировать, что пептидное «дело» имеет могущественных покровителей, не жалеющих средств на поддержку этого «дела» и его лидера. «Никакая наука без денег невозможна, – любит повторять Владимир Хацкелевич, – а деньги дают свободу творчеству». Что ж, в принципе, он прав. 90 % науки, во всяком случае в России, делается на энтузиазме ученых. И само ее существование (пока) в нашей стране доказывает именно это. Ведь нельзя же назвать нормальным финансированием, если бюджет всей Российской академии наук не превышает уровня одного лишь Национального института рака США.
В конце мая 1997 года мы с В. Хавинсоном полетели в Бухарест, куда были приглашены выступить с докладами на II Национальном конгрессе геронтологов и гериатров, приуроченном к 100-летию ученицы академика К. Пархона профессора Анны Аслан (Пархон вместе с ней в 1952 году основал первый в Европе Институт геронтологии). Анна Аслан была изобретательницей «Геровитала» – знаменитого препарата, по данным румынских исследователей, обладавшего способностью омолаживать и увеличивать продолжительность жизни. «Геровитал» приносил Румынии доходы, наверное, превышавшие доходы от плохой румынской нефти. В. В. Безруков или кто-то из бывших на конгрессе киевлян рассказал нам, что созданием Института геронтологии в Киеве Советский Союз обязан в какой-то мере Анне Аслан. Когда Никита Сергеевич Хрущёв, возглавлявший партийно-правительственную делегацию, посетил в 1957 году своего друга Николае Чаушеску, тот с гордостью показывал советским друзьям достижения социализма на румынской земле, среди которых первый в Европе Институт геронтологии занимал не последнее место. Говорили, что в нем проходили лечение Франко, Миттеран и даже Мао Цзэдун, который по принципиальным соображениям не выезжал из Поднебесной – ему «Геровитал» регулярно направляли в качестве подарка от коммунистов Румынии. Хрущёв был настолько впечатлен достижениями румынских геронтологов (видимо, портреты омолодившихся висели в нужном порядке), что он спросил сопровождавших его лиц: «Почему в СССР нет такого института? Надо бы организовать в Москве».
– А почему не в Киеве? – сказал член делегации, первый секретарь ЦК компартии Украины товарищ Щербицкий. – У нас и климат лучше, и учёные не хуже. Вот был главный геронтолог Богомолец, жалко, умер.
На том и порешили. Так в 1958 году в Киеве был организован первый и единственный в СССР НИИ геронтологии АМН СССР.
Вернемся в Бухарест 1997 года. Мы с Хавинсоном запланировали посетить институты геронтологии и эндокринологии. В последнем работали Е. Дамиан и М. Ионеску, опубликовавшие большое число работ по биологическим эффектам пептидных экстрактов эпифиза. Интересовали нас и результаты применения «Геровитала» в опытах на животных – они печатались лишь в румынских журналах, которые отсутствовали в российских библиотеках. Посещение Института эндокринологии было неудачным – никого из ученых, работавших с пептидами эпифиза, на месте не оказалось, были лишь технические работники, плохо понимавшие по-английски. Помещения имели весьма запущенный вид – на полках стояли какие-то колбы, явно давно не используемые, не было никакого оборудования…
В тот же день мы пошли в Институт геронтологии. Доктор Габриель Прада, с которым я был знаком по многим геронтологическим конференциям, провел нас по клиникам, показал музей Анны Аслан, где были вывешены серии фотографий знаменитых людей, прошедших курсы омоложения «Геровиталом» в этом институте. «Вот фотография человека до первого курса лечения, вот здесь он же после второго, а вот тут после пятого», – поясняла нам сотрудница института, водившая нас по клинике. Мне очень хотелось задать вопрос, а не инвертирован ли порядок фотографий, поскольку эффект был столь разителен, что, казалось, их просто повесили в обратном возрасту порядке. Это мнение только укрепилось, когда мы посетили виварий. Я попросил коллегу познакомить нас с экспериментаторами: мне хотелось расспросить их, как «Геровитал» влияет на развитие спонтанных опухолей, и получить оттиски работ по геропротекторному действию препарата. Он привел нас к заместителю директора института – почтенной даме, которая сказала, что была ученицей Аслан и участвовала в опытах по продлению жизни. Я попросил её дать оттиски работ, поскольку в России ни одна библиотека этих журналов не получала. Дама несколько засмущалась и сказала, что не помнит, где эти результаты были опубликованы, и если найдёт, то обязательно пришлёт. Видимо, найти оттиски не удалось, поскольку до сих пор их не прислали. Поняв, что статей нам не получить, я попросил коллегу показать виварий. К моему удивлению, дама согласилась и привела нас в захламленную каким-то запылившимся оборудованием комнату, где крысы сидели в самодельных огромных клетках на 30–50 животных без вентиляции. Поразило то, что в той же комнате стояли клетки с мышами. Даже неспециалисту с первой минуты становилось понятно, что в таком виварии животные долго не проживут. В. Хавинсон любит вспоминать этот визит в институт Анны Аслан, когда рассказывает о замечательном виварии НИИ онкологии им. Н. Н. Петрова, где были установлены геро-протекторные эффекты его пептидов.
В США были поставлены опыты по проверке влияния «Геровитала H3» (это просто препарат новокаина (прокаина) с добавкой витаминов) на продолжительность жизни лабораторных крыс, и получили лишь ее десятипроцентное увеличение. Было также выявлено угнетающее действие «Геровитала» на активность моноаминоксидазы, с чем можно было бы связать его эффекты, если бы он действительно был эффективен. На прощание всем зарубежным участникам конгресса подарили по набору продукции Института геронтологии – «Геровитал», или «Аславитал» (по имени юбилярши), в таблетках, мазях, ампулах для инъекций, а также прекрасно изданную книгу о жизненном пути и славных достижениях знаменитого румынского геронтолога академика Анны Аслан. Мы, конечно, поблагодарили, но, помнится, весь увесистый комплект препаратов в гостинице я оставил на добрую память и для омоложения симпатичной горничной, убиравшей мой номер. Не берусь утверждать, но мне почему-то кажется, что так же поступили В. Хавинсон и другие гости конгресса.
В Самару на геронтологическую конференцию я поехал впервые в июне 1997 года. Главного врача Самарского госпиталя для ветеранов войн – Олега Григорьевича Яковлева – я уже знал по встречам в Москве. Он произвел на меня впечатление чрезвычайно энергичного человека и оказался неплохим организатором: на базе своего госпиталя сумел создать в 1996 году Самарский НИИ «Международный центр по проблемам пожилых». При поддержке профессора Г. П. Котельникова – в то время проректора Самарского медицинского университета – Яковлев привлек к работе в институте ведущих специалистов из университета. При институте он учредил Попечительский совет, в состав которого входили многие влиятельные люди богатейшего региона, а возглавлял Совет губернатор Самарской области К. А. Титов. Это позволило оснастить госпиталь самым современным оборудованием. О. Г. Яковлев привлек к сотрудничеству работника МИД А. Я. Некрасова. С его помощью установил контакты с Институтом старения ООН на Мальте, слетал в Женеву, в ВОЗ, где также заручился поддержкой Н. П. Напалкова, работавшего тогда Генеральным ассистент-директором ВОЗ и курировавшего вопросы, относящиеся к проблемам пожилых. На базе госпиталя работала первая в России преддипломная кафедра гериатрии, которой заведовала очень интеллигентная и симпатичная Наталья Олеговна Захарова.
В Самаре я никогда не был и с большим удовольствием туда полетел. Еще одним поводом для поездки было посещение Тольятти, расположенного всего в ста километрах от Самары, крупнейшего индустриального города, знаменитого прежде всего своим автозаводом, выпускавшим советский вариант «Фиата-125», именовавшийся «Жигулями» и «Ладой». В Тольятти жили две мои родные тётки – сестры отца – Татьяна Александровна Бажутина и Евгения Александровна Гребенникова и мои двоюродные братья Александр Бажутин и Юрий Гребенников, с которыми я очень дружен. В Тольятти их всех привел неуёмный характер нашего общего деда – Александра Павловича Анисимова, строившего «с колышка» Куйбышевскую ГЭС, а затем Волжский автозавод. В Тольятти последний раз я был в 1966 году – на свадьбе Юрия. Город тогда назывался Комсомольском-на-Волге, став впоследствии Комсомольским районом Тольятти.
Конференция в Самаре была прекрасно организована – большинство участников располагались на теплоходе «Валериан Куйбышев», пришвартованном у набережной, с которой открывался великолепный вид на Волгу и город, раскинувшийся на высоком левом берегу. Большой неожиданностью для меня было участие в конференции Н. П. Напалкова, которого пригласили организаторы, что, несомненно, существенно повышало статус всего мероприятия. Приглашенные зарубежные гости, несмотря на титулы, которыми именовали их хозяева, в международной геронтологии и гериатрии не были известны и влиянием не пользовались.
Замечу, то обстоятельство, что меня избрали президентом Геронтологического общества РАН, крайне «заботило» многих – как самарцев, так и москвичей. О. Г. Яковлев в первый же вечер на теплоходе пригласил меня в свою каюту, предложил выпить рюмочку коньячка и без обиняков спросил, как это так, что президентом Геронтологического общества стал не директор какого-либо НИИ, не академик, да ещё из Петербурга, а не из Москвы. В его голове никак не укладывалось такое несоответствие позиции президента Общества, имеющего общероссийское значение, и моего статуса не академика, а «простого профессора» и заведующего лабораторией нестоличного института, не имеющего непосредственного отношения к геронтологии (лаборатория тогда именовалась «лабораторией экспериментальных опухолей»).
В первый же рабочий день конференции вечером был назначен так называемый «товарищеский ужин», который должен был состояться на теплоходе. Так как участников мероприятия было больше, чем мог вместить один ресторан, ужин происходил в двух ресторанах – на верхней и средней палубах корабля. Организаторы, видимо, очень серьезно подходили к решению задачи разделения участников на VIP-персон и «прочих». В верхний ресторан получили приглашения прежде всего иностранные гости, московские академики, профессора и местная «элита» – руководство самарского здравоохранения и медицинского университета. Мне выдали приглашение в нижний ресторан, что нисколько меня не огорчило. Однако Н. П., который, конечно же, знал толк в дипломатии, «отловил» меня, когда я уже собирался спуститься из фойе на среднюю палубу, подозвал и в присутствии О. Г. Яковлева и Г. П. Котельникова громко обратился ко мне: «Привет, Володя, куда это ты направился? Пойдем, сядешь со мной, чтобы мне скучно не было!» – взял за руку и усадил рядом с собой там, где сидели самые почетные гости. Помню, что напротив меня сидели директор РНИИ геронтологии Мин-здрава РФ академик РАМН В. Н. Шабалин и вице-президент РАМН академик А. И. Мартынов, работавший в «Кремлёвке». С В. Н. Шабалиным мы были знакомы по «делу подписантов» письма в журнал Национального института рака США (см. главу 6, раздел «Когда рак свистнет»). Многоопытный Шабалин сразу отреагировал на происходящее и, улучив минутку, когда Н. П. куда-то отошел, сказал мне: «Владимир Николаевич, надеюсь, сейчас-то нам с вами нечего делить?» Я понял его фразу как форму извинения за прошедшую историю, в которой он выполнял задание министерства, будучи его функционером, и призыв забыть прошлое. Прошлое, конечно, не забыть, но с той конференции в Самаре у меня сложились добрые и деловые отношения с тёзкой, ни разу не омраченные воспоминаниями о той истории, будто её и не было.
О. Г. Яковлев же был просто потрясен тем уровнем дружеского расположения Николая Павловича ко мне, которое тот демонстрировал, явно желая, чтобы это было замечено окружающими, прежде всего самарцами и москвичами. Олег Григорьевич не удержался и спросил меня, схватив за рукав, когда мы вышли из-за стола, откуда я знаю Напалкова. Я скромно ответил, что Н. П. – мой учитель и оставил меня руководить его лабораторией, когда уехал на высокий пост в Женеву. Нужно было видеть изумленное лицо Олега Григорьевича – такого поворота он явно не ожидал.
После конференции я провел три замечательных дня в гостях у своего двоюродного брата Юрия Гребенникова. Он жил в собственном доме на берегу Волги в Морквашах – поселке на живописнейшем правом берегу, в сердце Жигулевских гор. С прибрежных скал, на которые мы забирались, открывался потрясающий вид на волжские просторы, справа высился скалистый утес Степана Разина (по легенде, он сидел на нем и думу думал), слева – подпирала Волгу циклопическая плотина Куйбышевской ГЭС. Понятно, что на следующий год я снова полетел в Самару на «Самарские лекции». Но до этого было еще множество событий, среди которых важнейшим был XVI Всемирный геронтологический конгресс.
XVI Всемирный геронтологический конгресс, проходивший 19–23 августа 1997 года в Аделаиде в Австралии, был очень успешным. Ему по традиции предшествовал VII конгресс Международной ассоциации биомедицинской геронтологии. Поскольку Россия, как и все республики бывшего СССР, в связи с распадом страны утратила членство в МАГ, его нужно было возобновлять. Мы направили в исполком Международной ассоциации геронтологии документы, необходимые для вступления Геронтологического общества РАН в МАГ. Документы приняли без замечаний, и мы полагали, что проблем с приёмом в Аделаиде не будет. Но всё оказалось не так просто – об это немного ниже.
В Аделаиду путь лежал через Цюрих и Сингапур. Я летел вдвоем с Ленаром Васильевичем Козловым, полковником медицинской службы в отставке, а ныне преуспевающим бизнесменом, тесно сотрудничающим с Хавинсоном по части продвижения в практику пептидных препаратов. Козлов хотел посетить Австралию и даже подал какие-то тезисы, опубликованные в трудах конгресса. Билеты почему-то взяли на рейс швейцарской авиакомпании «Swiss Air». В Цюрихе была пересадка на рейс в Сингапур, и нужно было ждать несколько часов. У нас была транзитная виза, и мы с удовольствием погуляли по этому прекрасному городу, который очень любил Владимир Ильич Ленин, а Ленар Васильевич ласково называл «Зюрих нашей родины». Вылетели мы из Цюриха во второй половине дня, 13 часов полета в «Джумбо» («Боинге-747») – и вот мы уже в аэропорту Сингапура. До вылета в Аделаиду было семь часов, мы пошли бродить по зданию аэропорта – несомненно, одному из современных чудес света. Чего там только не было – висячие сады, рестораны, огромные магазины, зоны отдыха, бассейн, в котором мы смыли усталость от перелёта. В один счастливый момент мой взгляд задержался на девушке-китаянке, стоявшей за стойкой с объявлением: «Туры в Сингапур». Из объявления следовало, что все желающие транзитные пассажиры могут совершенно бесплатно совершить четырёхчасовую экскурсию в город-государство Сингапур.
Не воспользоваться такой возможностью было бы неправильно – не маяться же в здании аэропорта, несмотря на все его достоинства! И вот мы уже мчимся в комфортабельном автобусе по шоссе, обрамленному пальмами, на горизонте встают фантастической красоты и высоты небоскребы, затем садимся на катер и плывем по каналам, рассматривая старый китайский город, дома колониальной эпохи. Время пролетело совершенно незаметно. Мы снова в аэропорту, легкий ланч и чашечка сакэ в суши-ресторане – и мы уже на пути в Аделаиду на самолете сингапурской авиакомпании, запомнившейся изумительной красоты юными стюардессами в национальных костюмах и замечательным сервисом. Еще семь часов полёта – и мы у антиподов.
Аделаида расположена на южном побережье Австралии, середина августа там соответствует нашей весне, было достаточно тепло, цвела сакура, и можно было обойтись без верхней одежды. Добрались на такси до своего отеля, расположились. Через некоторое время к нам присоединились прилетевшие другим рейсом В. Х. Хавинсон, сотрудницы его института Дина Соловьева и Светлана Трофимова, а также бизнесмен из Тольятти Олег Абрамов. На следующий день начались заседания Хармановского конгресса биомедицинской геронтологии. Как всегда, было много хороших докладов. Я познакомился с профессором Леннане из Мельбурна, который внес значительный вклад в развитие митохондриальной теории старения, и его сотрудником Сергеем Коваленко, россиянином, много лет работавшим у Леннане.
Запомнился доклад чилийского профессора, очень ярко рассказывавшего об антиоксидантных свойствах красного вина, которые он изучал на добровольцах молодого и пожилого возраста. Он демонстрировал групповые фотографии мучеников науки, которые в течение двух недель подрывали своё здоровье воздействием прекрасного чилийского вина, существенно снизив уровень продуктов перекисного окисления липидов и белков в своей крови, содержащей явно повышенный уровень алкоголя. Кто-то из зала спросил – обладает ли антиоксидантными свойствами белое вино. «Да, но хуже красного вина», – был ответ. Я не удержался и с места спросил, а что известно о русской водке? Ответ последовал незамедлительно: «О, рашен водка – вне конкуренции!»
Симпозиум «Старение и рак» Научным комитетом конгресса было поручено подготовить мне. В качестве сопредседателя я пригласил Людовико Балдуччи из Университета Южной Флориды в г. Тампе. Симпозиум прошел очень хорошо. На конгрессе было множество блестящих лекций, интереснейших заседаний. Я встретил много старых знакомых. Приятно было пообщаться с Артуром Эверитом – известнейшим австралийским геронтологом, посещавшим дважды лабораторию В. М. Дильмана в Ленинграде. Эверит познакомил меня с Рони Холидеем – классиком современной геронтологии. Встретил Харви Коэна из Университета Дюка, в отделе которого я дважды читал лекции при посещении Северной Каролины, да и он был у нас в Питере, даже у меня дома. Много и приятно общались с Ричардом Рейтером, которого я познакомил с В. Хавинсоном, ходили вместе в ресторан есть кенгурятину. На конгресс приехали Л. Б. Лазебник из Москвы, группа самарцев – Г. П. Котельников, О. Г. Яковлев и ещё кто-то из его института, Серго Рыбаченко – начальник Московского областного госпиталя ветеранов войн, Людмила Михайловна Белозёрова – специалист по определению биологического возраста у людей, возглавлявшая Пермское отделение нашего общества. Были и киевляне, возглавляемые директором киевского Института геронтологии В. В. Безруковым, приехал директор НИИ терапии в Тбилиси академик АМН СССР Н. Н. Кипшидзе. Ожидали заседания Совета МАГ, на котором должны были принять в её состав Украину, Грузию и Россию.