Расул едва заметно улыбнулся, но на этот раз довольно добродушно, – Мы Вас поняли. Интерес у Вас тоже вполне очевидный.
Антон сглотнул. На его лбу выступили капельки пота. Октай тоже сделал глоток и любопытно перевёл взгляд с Расула на отца.
– Слушай папочку, Лукас. Он у тебя хороший. А ещё лучше он будет, если начнёт поставлять нам леденцы, – он поднял брови и выразительно посмотрел на врача.
– Ну, леденцы нам практически дарит наш общий друг, но раз он скоро переедет к бабушке с дедушкой, то пора искать новых друзей. Иначе, ему придётся остаться, – он обратился к Октаю, который упёршись кулаками в щёки, слушал взрослый язык по-настоящему крупного бизнеса, – Вот ты мне скажи, Лукас, разве можно быть жадиной?
– Пап, нужно делиться, – мальчик вопросительно посмотрел на Антона.
***
Оказалось, даже сгибание пальцев может оказаться довольно трудной задачей, когда об этом думаешь. У Октая ничего не получалось. Мальчик хмурил брови, злился и тяжело дышал. Врач всё время говорил ему выдохнуть и отдохнуть, но мальчик, не слушал и только с большим рвением пытался выполнить задание. Господин Шульц прекрасно понимал, что злится на себя и боится его расстроить. Он ловил себя на мысли, что его начинает раздражать упёртость подопечного. Тогда он выдыхал сам и успокаивал мальчика: «
– Но ещё ничего не получается. Вообще ничего, – он поднял на Господина Шульца красное мокрое лицо. Он с трудом выговаривал слова, стараясь не давать голосу трястись.
Дверной звонок заставил врача вздрогнуть и схватиться за грудь, в то время как Октай даже не поднял глаз.
– Тётя Глэдис, – отрешённо отозвался он.
– Так ведь пахнет ей, – Октай поднял брови, но увидев изумлённое выражение лица господина Шульца, смутился, – Ну, мне так кажется. Простите, я не то сказал.
Антон потёр лоб. До этого момента он рассматривал возможности ребёнка в лучшем случае через призму их равенства. В реальности, он замечал только те несовершенства, которые, при условии, что речь идёт о человеке, назвал бы дефектами развития. Он ужаснулся от мысли, что даже представить себе не может, как мальчик ощущает и понимает мир.
Господин Шульц потряс головой. Сейчас это не важно. Он разберётся и поймёт всё позже. В конце концов, он и людей не понимал, и никаких проблем в общении не появлялось. Однако если людей даже не пытался понять в силу их примитивности и одинаковости, с Октаем было, по крайней мере, интересно. Пока он шёл к двери, к нему шло осознание: не малая часть привязанности к ребёнку объяснялась скукой и любопытством.