Воззвание они сочинили сами, а сейчас размножают на все рабочие команды. В негр они вложили все самое сокровенное, самое наболевшее. Скоро год, как кончилась война в Европе, ходят слухи о подписании мира, а о них, сосланных сюда на каторжные работы русских солдатах, как будто все забыли. Об отправке домой никто и не заикается. В каждое слово, в каждую строчку они вкладывали все свои горести и муки, унижения и издевательства, тоску по отечеству.
Выводя убористым почерком букву за буквой, Михаил Томашин вспоминал о том, как им жилось на ферме Мезон Блянш. На работу выводили под усиленным конвоем. По десять — двенадцать часов в сутки рыхлили на полях кирками землю, таскали на спине тяжелые баки, наполненные купоросом, опрыскивали виноградники, жали серпами рожь и пшеницу. На ночь, словно скот, их загоняли в конюшню и двери ее запирали на замок. Спали на соломе. Стоило только на нее лечь, как со всех сторон набрасывались тучей земляные блохи и начинали донимать изнуренных людей. Одежда у всех — рванье, с рук не сходят мозоли, а в награду — окрики да ругань француза-надсмотрщика.
Истощенных людей косил испанский грипп. В одной лишь ихней команде за несколько дней умерло 26 человек. Умершие лежали под арбами, а живые с состраданием говорили о них: «Отмучались! Отстрадались!» И, предавая их чужой земле, вздыхали: «Эх, сердечные, никто из родных не придет на вашу могилу и не будет знать, где вы спите вечным сном…»
Рука Дмитрия Попова бегала по бумаге быстро. Что ни говори, а две зимы учительствовал в школе. Он вкладывал в строчки воззвания все, что у него накопилось за эти годы. А накопилось много…
На ферме Газан, владелец которой постоянно жил в Париже, вершил суд и расправу управляющий. Он никогда ничем не был доволен. Однажды Попов и Томашин пожаловались ему на скудное питание и на плохое освещение в бараке. На второй день он прислал офицера с солдатами. Офицер кричал на русских: «Анархисты, социалисты!» Затем, вызвав из строя шесть человек, приказал им забрать вещевые мешки и следовать в Мондови. Там, в канцелярии, «анархистов» проверили по списку. Попова в списке не оказалось, и его отослали обратно. Штрафников направили ремонтировать железнодорожные пути на станцию Сен Жозеф. Дмитрий Попов посылал им туда французские газеты.
Плохо было на ферме Газан, а на станции оказалось еще хуже. Даже кипятку на всех не хватало. Даже соломы на «постели» не давали. Томашин пожаловался на это старшему команды фельдфебелю Кулешову, агитировавшему их записываться в иностранный легион (теперь уже для борьбы против большевиков). Тот недовольно ответил:
— На свои деньги я вам солому покупать не буду!
Всякому терпению бывает конец. Кончилось оно и у Томашина. Вдвоем с солдатом Бабушкиным они самовольно уехали в Мондови. Подпрапорщик Аджюдан приказал им ехать обратно. Они не подчинились. За отказ их арестовали на десять суток и посадили на полуголодный паек.
Кончилось терпение и у Попова. После прибытия Михаила из-под ареста они решили поднять всех русских в Алжире на забастовку. Для этого и составили воззвание и размножали его сейчас тайком в зарослях кустарника. Они написали его так, как будто оно пришло сюда из метрополии — от имени русских эмигрантов-большевиков, находящихся в Париже. Воззвание начиналось с обращения к соотечественникам: «Товарищи!»
А дальше в нем говорилось:
«Настало время… когда вы должны более чем когда-либо требовать вашей отправки в Россию. Теперь более уверенно вы можете потребовать это потому, что война закончена и мир уже подписан, дорога безопасна, и пароходы свободны, к тому же самое важное это то, что вы вполне можете надеяться на опору французских рабочих, которые уже давно требуют отправки вас на родину и всегда будут готовы поддержать вас…
Для того, чтобы предъявить эти требования, нужно тесно сплотиться между собою… Правда, в настоящий момент вы лишены всякой организации благодаря вашей разбросанности по разным частям, а без организации, без связи невозможно предъявить никаких требований. Дабы помочь вам в пользу вашей отправки в Россию, мы делаем громкий призыв ко всем командам русских солдат, находящихся в Африке, разбросанных по разным частям на протяжении десятков и сотен верст, утомленных от непосильных трудов и изнывающих от знойных лучей палящего солнца.
Услышьте голос этого призыва, наши братья по трудовой неволе, наши ныне загнанные под знойные лучи африканского солнца, обреченные болезням и смерти, братья! В глубине ваших сердец, истомленных печалью, найдите отклик на этот зов возмущенья, на этот благовест гордой надежды. Приступите же скорее к делу, организуйтесь, сплотитесь тесно и крепко для совместной работы, посылайте надежных людей в другие соседние команды и роты, совместно и дружно требуйте отправки на родину, совместно и дружно — долой работу!
С 21 июля вы покинете работу и этим докажете французским рабочим, на поддержку которых вы вполне можете рассчитывать, что вы не есть волонтеры, то есть работающие по своему желанию. Мы не сомневаемся в том, что вы не останетесь равнодушными к этому. Неужели же вы настолько пали духом, что не сможете сплотиться и подойти друг к другу, тогда как в России миллионы объединились в одно для совместного действия и мужественно защищают правое дело».
Из рук в руки, из команды в команду, из роты в роту пошли листочки с воззванием. Их читали тайно. Тем, кому не удалось прочесть, пересказывали содержание. И забастовка вспыхнула. Дружно. Повсеместно. 21 июля все команды русских солдат, расположенные в окрестностях порода Бон, бросили работу. Требование — одно: «Отправьте нас на родину!»
Французское командование и колониальные власти были ошеломлены неожиданным, хорошо подготовленным выступлением. На него откликнулась пресса, откликнулись трудящиеся Франции. Социалистическая газета, выходившая в городе Бон, в тот же день писала, что русские солдаты содержатся в Алжире в страшно тяжелых условиях, что французское правительство не проявляет о них никакой заботы и ничего не делает для их скорейшей отправки на родину. Газета назвала районы, в которых были прекращены работы.
Через своих прислужников власти узнали, что ядро зачинщиков забастовки находится в команде, работающей в районе местечка Мондови. На второй день рано утром сюда прибыл отряд алжирских солдат во главе с капитаном-французом. Забастовщики лежали на нарах: кто спал, а кто, проснувшись, еще не успел подняться.
— Встать! — подал команду офицер.
Никто не пошевелился.
— Встать! — закричал капитан.