Чисто по-человечески объяснимо желание все сделать самым простым способом из имеющихся в распоряжении. Мало кто из европейцев станет складывать цифры в столбик, если под рукой у него окажется счетная машинка, или станет ломать голову над сложной проблемой, если найдется короткий путь в обход такой проблемы. Мы узнали о Конфуции, что он считал каждого человека способным заниматься собственными делами индивидом, но практически сразу после его кончины конфуцианцы начали полагаться все больше на власть и искать облегченные способы решения проблем.
Один такой метод в виде гаданий использовался в Китае с самых древних времен. Руководство для древних прорицателей судьбы под названием «И цзин» («Книга перемен») во времена династии Хань стали считать произведением конфуцианской классики, даже притом что Конфуций и все великие первые конфуцианцы презирали любое гадание.
К тому же для «Книги перемен» дописали 10 приложений; их авторы сформулировали метод понимания событий и даже определения их хода посредством мистической арифметики. Эти приложения могли написать конфуцианцы, находившиеся под глубоким влиянием даосов. Однако в названных приложениях приводились якобы высказывания Конфуция, и их даже приписывали ему как автору.
Еще одно представление, начавшее восхождение в IV веке до н. э., состояло в том, что все вещи предлагалось делить по принадлежности к
Еще одной очень важной теорией, появившейся, по всей видимости, примерно в то же самое время, предусматривается существование так называемых «пяти элементов»
В философии представляет большую важность сама последовательность этих стихий. Дерево служит источником (то есть поддерживает) огонь; огонь оставляет после себя землю (то есть пепел); в земле содержится металл; металл притягивает воду (роса, выпавшая на металлическом зеркале); вода обеспечивает (то есть делает возможным рост) развитие дерева. Порядок их уничтожения следующий: вода гасит огонь; огонь плавит металл; металл рубит дерево; дерево проникает в землю (либо корнями, либо в виде сохи); а земля впитывает воду или преграждает ее сток; таким манером заканчивается очередной цикл обращения стихий.
Посредством таких методов ворожбы, что описаны в «Книге перемен», а также теорий нумерологии,
Мы уже обратили внимание на то, что на заре даосизма его апологеты позаимствовали огромную долю народного суеверия. Такие псевдонаучные воззрения к тому же позаимствовали и развили представители даосских кругов. Первый Император циньской династии щедро снабжал деньгами даосских кудесников, которые взялись было составить для него эликсир бессмертия. При династии Хань император У-ди выдал замуж свою старшую дочь за чародея, обещавшего добыть для него этот иллюзорный препарат; когда у чародея ничего не получилось, У-ди приказал его разрубить пополам по талии.
В период правления императора У-ди некий князь, освоивший разнообразные направления философии, но чувствовавший особую склонность к даосизму, приказал философам, которых он держал при себе под видом гостей, составить собрание сочинений; оно дошло до нас под названием «Хуайнань-цзы». Его можно в целом считать даосским по природе произведением, но в нем проявляется мощная тенденция к эклектике, показательной для философской мысли эпохи династии Хань. В его первой главе говорится: «Дао покрывает небо, несет на себе землю, развертывает четыре стороны света, раскрывает восемь пределов. Высокое беспредельно, глубокое безмерно, обнимает небо и землю, сообщается с бесформенным. Бежит источником, бьет ключом. Пустое постепенно наполняется. Клокочет и бурлит мутное, постепенно очищается. Встанет между небом и землей и наполнит все пространство, ляжет между четырьмя морями и заполнит всю ширь. Раздает и не иссякает, нет для него ни утра, ни вечера. Растянутое – покрывает шесть сторон, свернутое – не заполнит и ладони. Сжатое – способно расправляться, темное – способно быть светлым, слабое – способно быть сильным, мягкое – способно быть твердым. Натягивает четыре шнура, таит в себе инь-ян. Связует пространство и время, сообщает свет трем светилам». Смысл второй главы на Западе излагают следующим образом: «У небес существует четыре времени года, пять стихий, девять сторон света и 366 дней. Человек снабжен четырьмя конечностями, пятью внутренними органами, девятью отверстиями и 366 суставами. Небеса располагают ветром, дождем, холодом и жарой, а человек может позволить себе такие поступки, как брать и давать, испытывать радость и гнев. Напрашивается такой вывод: желчный пузырь соответствует облакам, легкие – атмосферному воздуху, печень – ветру, почки – дождю и селезенка – грому. Таким манером человек образует триединство с Небесами и Землей, а его сердце служит его главным элементом. По этой причине его уши и глаза исполняют функции солнца и луны, а кровь и дыхание – ветра и дождя. На солнце обитает трехногая птица, а на луне – трехногая жаба. Если солнце и луна сойдут со своих орбит, в результате случится затмение и наступит полная темнота. Если ветер и дождь случаются не по сезону, наступает разрушение и катастрофа. Если все пять планет сойдут со своих орбит, все царства и даже целые континенты постигнет бедствие».
Глава 13 начинается с высказывания о том, что в старину императоры не стремились к показной роскоши, не назначали наказаний и не собирали с подданных налоги. Вместо этого они обращались со своим народом по-доброму и заботились о его благосостоянии. Народ отвечал им высокой оценкой монарших благодетелей. «В это время инь и ян пребывали в гармонии, ветер дул и дождь шел в положенное время года в умеренном количестве, и все положенные вещи процветали. Вороны и сороки были настолько прирученными, что люди могли заглядывать в их гнезда и брать птиц в руки; на диких животных можно было надевать поводки». Такую фразу мог написать только даос, но звучит она все-таки в конфуцианском стиле. Глава продолжается в развитие предположения о том, что порядки с тех пор поменялись, и их предстоит менять дальше с приходом новых времен. В ней объясняется крах династий Ся и Шан упрямым «отказом от изменения их руководителями заведенных порядков». Такой вывод могли сделать только легисты.
Дальше идут пространные рассуждения одновременно даосов и легистов, подвергающих критике как конфуцианцев, так и моистов прямым текстом. К тому же одновременно не избежал критики Первый Император династии Цинь: за его репрессивные методы и его чрезмерное увлечение военными кампаниями. Следует отметить, что в той же главе встречаются откровенно конфуцианские рассуждения, которые ни легисты, ни даосы в их изначальном смысле одобрить не могли. Например: «Если правитель царства, управляемого порочным образом, стремится увеличить подчиненную ему территорию, но пренебрегает человечностью и справедливостью, а также ищет пути укрепления своего положения, но пренебрегает
Тот факт, что в трактате «Хуайнань-цзы» собраны представления, принадлежащие различным философским школам, конечно же не следует считать доказательством того, будто его авторы обязательно путались в них. Наоборот, они иногда выглядят предельно уравновешенными в своем стремлении к установлению баланса между милитаризмом и деспотизмом легистов, с одной стороны, и пацифизмом с чрезмерной верой в силу добродетели конфуцианцев, с другой.
Конфуцианцы тоже не чурались эклектики. На самом деле во времена династии Хань трудно отыскать то, что можно назвать «чистым» конфуцианством. Одно из самых пространных и важных произведений так называемой конфуцианской классики под названием «Ли цзи» («Книга обрядов») составлялось на протяжении I века до н. э. из документов, написанных в различные периоды китайской истории. Притом что оно пользовалось великим почетом у конфуцианцев, данный канон содержит многое из того, что откровенно относится к легизму и даосизму, а также включает теории инь и ян, а также пяти стихий. Один объемный раздел данного канона посвящен объяснению, какие необходимо совершать поступки (прежде всего императорам), какие цвета следует использовать и т. д. на протяжении того или иного месяца года, а также какие тяжелые кары причитаются за нарушение установленного порядка. Наказания, например такие как смертная казнь, следует назначать осенью; если их назначать весной, «жди великих паводков с холодными волнами и опустошительных набегов кровожадных разбойников». Приблизительно через сто с лишним лет после издания «Ли цзи» поступило распоряжение (отметим, в соответствии с указом императора) на проведение впредь такого рода казней в обычном порядке только лишь осенью.
В том же самом труде приводятся разнообразные высказывания, якобы принадлежащие Конфуцию, посвященные мистическому значению чисел. Этот великий китайский мыслитель, как полагают, утверждал, будто бы добродетельный правитель должен уметь предсказывать будущее. В ряде мест данного священного для конфуцианцев писания приводятся высказывания Конфуция, звучащие как откровения правоверного даоса и нападки на основополагающие принципы конфуцианства как таковые. К тому же повсеместно в тексте встречаются противоречия; в одном месте обнаруживаем конфуцианские предписания по изучению исключительно наследия старины, тогда как повсеместно этот принцип подвергается осуждению в духе легистов. То есть просматривается мощное влияние на авторов канона со стороны легистов. Притом что конфуцианцы сплошь и рядом осуждают суровые наказания, там попадаются рассказы о преступниках, заслуживших своими поступками наказания, обратите внимание, в идеальные времена старины, смертью безо всякого милосердия; к таким преступлениям относится исполнение распутной музыки, проявление лицемерия, приверженность ложным догмам и ношение чудной одежды. Если текст «Ли цзи» подвергнуть тщательному исследованию, то трудно будет избавиться от вывода о том, что конфуцианцы времен династии Хань несколько сбились с истинного пути.
Дун Чжуншу часто называют величайшим конфуцианцем периода правления династии Хань. До нас дошло множество примеров его творческого наследия; главным из его трудов считается трактат под названием «Обильная роса летописи Чуньцю» («Чуньцю фаньлу»). Следующий отрывок из его 42-й главы служит иллюстрацией самой манере, в которой он использовал даосские и прочие философские концепции в развитие своей нравственной и политической философии:
«Небеса располагают пятью стихиями, а именно деревом, огнем, землей, металлом и водой. Дерево стоит первым, а вода – последней с землей посередине. Такова назначенная Небесами их последовательность. Дерево дает рождение огню, огонь – порождает землю [пепел], в земле образуется металл, металл дает рождение воде, и вода рожает дерево. Так складываются их отношения родителя и ребенка. Дерево занимает место слева, металл – справа, огонь – спереди, вода – сзади, и земля находится в середине. В таком порядке происходит получение-передача стихий в отношениях родителя и ребенка. Таким манером дерево получает подпитку от воды, огонь – от дерева, земля – от огня, металл – от земли и вода – от металла. Как источники питания они играют роль родителей, как его получатели – роль детей. Передача от родителя к ребенку непрерывно осуществляется посредством пути (Дао) Небес.
Таким образом, дерево при жизни питается за счет огня[6]; металл, когда умирает, хоронится водой. Огонь воспламеняется в дереве, и оно выкармливает его посредством ян [солнечной?] стихии; вода побеждает металл [ее «родителя»][7], но поминает его посредством стихии инь. Земля на службе Небес демонстрирует предельную привязанность. Тем самым пять стихий обеспечивают образец поведения любящих родителей сыновей и преданных правителю сановников…
Совершенномудрый муж, понимающий все это, оказывается в состоянии усилить свою любовь и умерить свою жестокость, сделать более щедрой свою поддержку живых людей и более почтительным совершение им похоронных обрядов для умерших. И тем самым он будет следовать порядку, предначертанному Небесами. Тем самым как сын он радостно заботится о своем отце, как огонь загорается в дереве и оплакивает своего отца, как вода одолевает металл. Он служит своему правителю, как земля подчиняется Небесам. Следовательно, его можно назвать человеком «стихии»[8]. И точно так же, как каждая из пяти стихий занимает положенное ей место согласно установленному для них порядку, сановники, соответствующие этим пяти стихиям, стараются проявить себя до конца, демонстрируя способности на порученных им должностях».
За три столетия до того Мо-цзы провозгласил стихийные бедствия выражением недовольства Небес предосудительным поведением со стороны правителя. Это же самое утверждение появляется, как мы читали, в «Книге обрядов» («Ли цзи»). Дун Чжуншу возвел на ее фундаменте целое здание науки. В основу он положил свою систему хроники «Весны и осени» («Чунь-цю»), представляющей собой классический канон, считающийся лаконичным вариантом истории родного царства Конфуция в период 722–481 годов до и. э. Ее авторство ошибочно приписали Конфуцию. Дун Чжуншу выполнил исчерпывающий анализ природных явлений, описанных в данном труде, вместе с политическими событиями, которые им предшествовали. На этой основе, пишет он, каждый раз, когда в его собственные дни случался крупный пожар, наводнение, голод или прочие подобные бедствия, следовало только поискать в «Чуньцю» их причину и способ исправления ситуации.
Таким манером в период правления династии Хань конфуцианству привили великое множество псевдонаучных и даже магических воззрений. И этот новый сорт конфуцианства превратился, как его охарактеризовал китайский философ XX века по имени Ху Ши, в «великую искусственно созданную религию, в которой сплавились все элементы народного суеверия и государственной милости. При этом потребовалась известная рационализация ради устранения нескольких из наиболее ненадежных элементов с последующим тонким покрытием в виде маскировки под конфуцианскую и предшествующую конфуцианской классику. Тем самым достигнута видимость ее респектабельности и авторитетности. В этом смысле новое конфуцианство империи Хань действительно служило национальной религией Китая». В трудах нескольких мудрецов, служивших при дворе династии Хань, можно отыскать описание Конфуция как своеобразного божества, сына известного легендарного Черного императора. Появились воспоминания о том, как во время его рождении над местом такого таинства в воздухе повисли духи и драконы.