Но действительно ли свобода — это право делать то, что хочешь? Неужели же все эти временные и постоянные обитатели Киева в те памятные дни так легко уловили суть того явления, над постижением которого уже много веков ломали себе голову лучшие умы человечества? Можно ли в таком случае утверждать, что именно украинцам в 2004 г. принадлежит историческая заслуга постижения свободы в её подлинном сущностном проявлении? Серьёзные сомнения и посильные размышления на сей счёт, в известной степени, и предопределили содержание этого раздела. Давайте попробуем не спеша разобраться с сокровенным смыслом этого столь вожделенного для человечества понятия вместе с великими поэтами, философами, политиками и правоведами прошлого.

Всей своей историей человечество подтверждает гениальные строки Иоганна Гёте: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идёт за них на бой». Хотим мы того или нет, но свобода утверждается и торжествует лишь там и тогда, где и когда люди готовы принести в жертву за её торжество все иные житейские блага. И лишь добытая тяжким трудом, она бережётся пуще зеницы ока. Вероятно, предчувствуя бесконечность этого процесса, российский поэт Александр Блок восклицал: «И вечный бой! Покой нам только снится…». Поэты вообще часто и охотно посвящают свои оды свободе, вероятно, острее других чувствуя её значение для сохранения цивилизации. Кто-то из них даже заметил: если хочешь, чтобы твои песни не умерли, пой о свободе человека! Разумный совет, который, однако, прежде всего хотелось бы адресовать правоведам и политикам, а уж затем поэтам и публицистам. Ведь если мы утратим свободу, наша планета превратится в братскую могилу человечества, о котором кому-то придётся слагать не возвышенные оды, а печальные эпитафии.

Всё же, несмотря на ту исключительную роль, которую свобода играла и играет в политической истории народов мира, её познание и определение в качестве универсального научного понятия представляет собой несомненную сложность. На это обстоятельство одним из первых обратил внимание французский правовед и просветитель Шарль Монтескьё (1689–1755): «Нет слова, которое получило бы столько разнообразных значений и производило бы столь различное впечатление на умы, как слово «свобода». Одни называют свободой легкую возможность низлагать того, кого они наделили тиранической властью; другие — право избирать того, кому они должны повиноваться; третьи — право носить оружие и совершать насилия; четвертые видят ее в привилегии состоять под управлением человека своей национальности или подчиняться своим собственным законам. Некий народ долгое время принимал свободу за обычай носить длинную бороду. Иные соединяют это название с известной формой правления, исключая все прочие». Многие исследователи отмечают в связи с этим удивительную метаморфозу: по мере приложения сил в её теоретическом постижении свобода всё более и более напоминает призрак, мираж, некую туманность, ускользающую от беспристрастного научного познания. Быть может, поэтому за дело с такой страстью взялись живописцы, ваятели и поэты. Более всего в этом вопросе преуспела революционная Франция. Именно этой стране были посвящены страстные и возвышенные строки знаменитого немецкого поэта Генриха Гейне. В частности, он писал: «Свобода — это новая религия, религия нашего времени… Но французы — избранный народ новой религии, их язык фиксирует первые заветы и догмы. Париж — Новый Иерусалим, а Рейн — Иордан, который отделяет священную землю свободы от земли филистимлян». Красиво сказано. Но думается, что многие творцы, как это часто бывало в истории, выдавали желаемое за действительное.

Как повествуют исторические хроники, накануне Великой французской революции свободу изображали в облике молодой женщины в белом одеянии, держащей в одной руке скипетр, в другой — фригийский колпак. В процессе революционной трансформации страны этот образ получил отражение даже в законодательстве. Парламентом был принят специальный декрет, в котором устанавливалось, что «государственная печать будет изменена и на ней будет изображена Франция в облике стоящей женщины, одетой по-античному, держащей в правой руке пику с фригийским колпаком, или колпаком Свободы, на острие, а левой опирающейся на фасцию; у ног ее будет кормило». Одновременно с изданием этого акта парламентарии стали носить особый знак с изображением сидящей женщины в профиль с непокрытой головой, в её правой руке была фасция, а в левой — фригийский колпак. Тот же образ получил воплощение и на монетах республики. Примерно в то же время весьма символическое значение приобрел обряд посадки «деревьев свободы». Возникнув в одной из провинций, он получил распространение по всей Франции. К началу революции в стране уже было посажено более 60 тысяч таких деревьев. Вообще надо заметить, если бы все деятели всех революций мира вместо людей сажали «деревья свободы», а вместо чтения доносов и написания несправедливых приговоров читали и писали бы книги, мы бы уже давно имели планету-сад и жили бы, как в самых добрых сказках народов мира.

Историки установили, что в те годы в столице были установлены две статуи Свободы. Одна из них возвышалась на площади Революции. Ранее это место носило имя Людовика XV (1710–1774); ныне — это площадь Согласия. Статуя Свободы представала перед горожанами в полный рост, изящно опираясь на пику; на ее голове, естественно, красовался фригийский колпак. Другая появилась на площади Пик. Ранее это место носило имя Людовика XIV Великого (1638–1715); ныне — Вандомская площадь. Но особо хотелось бы остановиться на знаменитой Статуе Свободы, переданной Францией в дар американскому народу. Приуроченный к столетнему юбилею Декларации независимости США монумент был задуман французским скульптором Фредериком Бартольди (1834–1904). 28 октября 1886 г. он был установлен на острове Бедлоу в Нью-Йорке (с 1956 г. — остров Свободы). Это грандиозное сооружение первым встречает всех эмигрантов, прибывающих в США через главные морские ворота страны. Именно поэтому на его медном пьедестале в 1903 г. появились прекрасные строки из сонета «Новый колосс» американской писательницы Эммы Лазарус (1849–1887). Поэтесса, как бы вложила в уста знаменитой Статуи слова, обращенные от имени США к изгоям всего мира.

Пришли ко мне своих усталых толпы, Тех, что, как мусор, на брегах твоих. Пусть бедный, невезучий и бездомный, Мечтающий вдохнуть глоток свободы Придет на свет у врат моих златых.

На этот символический призыв откликнулись миллионы людей со всех уголков мира. Ум, талант и энергия людей разного этнического происхождения, религиозного вероисповедания, языка общения — основа могущества американской нации. Они все отличались друг от друга, но единой нацией их сделали уважение к достоинству, неискоренимая любовь к свободе, приверженность правам человека. Как справедливо заметил по сему поводу российский журналист М.А. Таратута: в иммиграционной политике США есть некий «философский подтекст. Это — идея свободы, заложенная, можно сказать, в самом первом камне, лежащем в основании этой страны. И если бы существовал генотип национального массового сознания, то несущей конструкцией у американцев, конечно же, стала именно эта идея. Хотя и подаренная французами, знаменитая Статуя Свободы очень точно отражает американское сознание, убежденность в том, что у Америки есть свое историческое предназначение, особая миссия — «высоко подняв, нести факел свободы, освещая путь всему миру». И надо признать, что эту миссию с разной степенью успеха Америка несет по сей день.

28 октября 1936 г. по случаю 50-летнего юбилея Статуи президент США Франклин Рузвельт, оценивая её символическое значение, произнес: «Свобода и мир — вещи живые. Чтобы они продолжали существовать, каждое поколение должно охранять их и вкладывать в них новую жизнь». Надо отдать должное этому выдающемуся государственному деятелю: на протяжении всей своей политической карьеры по мере сил он претворял эти слова в жизнь. Ну, и в заключение этого пассажа, видимо, стоит упомянуть, что в 1945 г. преемником Рузвельта на посту президента США — Гарри Трумэном была учреждена Президентская Медаль Свободы, являющаяся (наряду с Медалью Почёта) одной из двух высших наград США. Хотя, как представляется, подлинной наградой для любого человека всё же является удача жить в стране, где свобода культивируется и утверждается в качестве высшей ценности общественной жизни.

Однако вернемся во Францию. Поклонение свободе приобрело в этой стране настолько единодушный характер, что не хватало только соответствующего музыкального сопровождения. Разумеется, оно не заставило себя ждать: поэтом, членом Конвента — Мари-Жозефом Шенье (1764–1811) на музыку композитора Франсуа Жозефа Госсека (1734 — 1829) было создано возвышенное музыкальное произведение, получившее весьма претенциозное наименование — «Гимн Свободе». Вот текст этого знаменитого творения:

О, низойди в наш мир, природы дочь, Свобода! Власть, высшую в стране, мы взяли навсегда. Тебе возводят храм избранники народа, Поправ насилия года. Тиранов свергшие, весь мир гордится вами, Презрев обман богов — ведите к правде путь! Свобода, поселись в гостеприимном храме, Богинею французской будь! … Пусть короли всех стран теснят народ свободный! Все в прах они падут, богиня, пред тобой! Пятою их поправ, дай мир нам благородный, Дорогу к счастью нам открой!

Художественный образ Свободы ещё долгое время волновал душу французского народа: это был символ великого прошлого, с которым было грустно расставаться. Поэтому свою вторую жизнь этот образ обрёл в облике Марианны, ставшей для французов воплощением республики. Этому символу было посвящено знаменитое полотно французского художника Эжена Делакруа (1798–1863) «Свобода, ведущая народ» («Свобода на баррикадах»). Как заметили историки, свобода — самый дорогой сердцу французов символ революции — заметно доминировала над другими ценностями той эпохи: Равенством, Братством и Справедливостью.

Наполеону, которому, как известно, выпала весьма неблаговидная роль усмирителя революции, принадлежат зловещие слова: «При ближайшем рассмотрении признанная всеми политическая свобода оказывается выдумкой правителей, предназначенной того ради, чтобы усыпить бдительность управляемых». Высочайшее мнение, как всегда, было услышано кем надо, а посему с очередным оборотом колеса истории любимый образ стал достоянием художественных галерей и исторических музеев, а в науке — всё более и более стал напоминать некий виртуальный фантом, за познание которого уже много веков безуспешно состязаются философы, правоведы и политики всех стран и народов. С тех пор уже мало кто спорил, что концепция свободы имела столь глобальное значение, что с трудом поддавалась сколь-нибудь точному определению. Для преодоления подобных сложностей многие пошли по легкому пути привязки к ней всех общечеловеческих ценностей, что ни на йоту не приблизило нас к разгадке этого великого таинства.

А вместе с тем камень преткновения лежит на поверхности: он в многогранности и противоречивости природы того явления, которое получило наименование «свобода», в её неуловимой изменчивости на разных этапах развития человечества. Свою лепту оптического искажения также привносили этнические и религиозные, политические и экономические, экологические и геополитические страсти и вожделения, а также, чего греха таить, и та социальная роль, которую судьба отвела каждому из нас в одном и том же государственном организме. Как сказал поэт, нет мира у огня с водой. Ведь никто не будет спорить, что банкир и заемщик, работодатель и работник, испанский полицейский и баскский террорист, североирландские католик и протестант, шиит и суннит, израильтянин и палестинец по-разному оценивают и толкуют свободу и справедливость. По сему поводу один знаменитый политик весьма образно заметил, что овца и волк по-разному понимают слово «свобода», и в этом суть всех разногласий, господствующих в обществе.

Предтечей современного определения свободы стала статья 4 французской Декларации прав человека и гражданина, провозгласившая ещё в 1789 г. следующее положение: «Свобода состоит в возможности делать всё, что не вредит другому…». Некоторые в связи с этим уточняют, что делать то, что нам нравится, — это естественная свобода, без вреда другим — политическая. В природе свободу отличает её беспредельность, в правовом государстве — разумная ограниченность.

Политическая свобода — непременный атрибут государства. Вне сферы его юрисдикции такого понятия попросту не существует. Современное конституционное право исходит из убеждения, что свобода человека и гражданина составляет фундамент, исходное основание правовой державы. Достаточно убедительно на роль свободы в определении правового характера государства указала российский публицист и политик В.И. Новодворская, отметив, что «сама по себе демократия ничего не стоит, это суперобложка — народный выбор ценен тогда, когда он правильный, когда человек всем соблазнам предпочитает свободу. Демократия, таким образом, это осознанный выбор либеральных ценностей, в противном случае нам придется считать демократическими странами Иран, который проголосовал за Ахмадинеджада, Палестину, которая помешалась на «Хезболлахе»…». Действительно, правовое государство в принципе отвечает своему определению лишь в том случае, если оно оказывается способным обеспечить политическую свободу своих граждан. Посему, когда мы говорим «свобода», то подразумеваем именно политическую свободу, т. е. свободу в государственно-организованном обществе. Держава, которая обретает своё могущество за счёт свободы своих граждан рано или позно терпит крах, поскольку она перестает выполнять свою основную миссию — обеспечение достоинства, свободы и прав человека. Люди предпочитают объединяться с целью создания государства, которое способно бережно относиться к указанным правовым благам. Видимо, в этом, а не в развитии науки, промышленности и финансов, основное различие между такими могущественными державами, как, например, древний Рим, и современная Америка. Как заметил по сему поводу один философ: «Рим сохранил единство ценой свободы, а Протестанты обрели свободу ценой единства». Ответственность государства перед гражданином и признание им в качестве основополагающих ценностей достоинства, свободы и прав человека составляет основу его процветания, а, следовательно, и могущества в современном, западном смысле этого слова.

Основы современной концепции свободы, на наш взгляд, заложил своей реформаторской деятельностью 32-й президент США Франклин Делано Рузвельт. В своём знаменитом послании конгрессу от 6 января 1941 г. он впервые сформулировал тот минимум свобод, без которых человеческое достоинство в современном обществе остается лишь благим пожеланием. В историю это послание вошло под названием речи о «четырёх свободах»: «В будущем, которое мы стремимся сделать безопасным, мы надеемся создать мир, основанный на четырех основополагающих человеческих свободах.

Первая — это свобода слова и высказываний — повсюду в мире.

Вторая  - это свобода каждого человека поклоняться Богу тем способом, который он сам избирает — повсюду в мире.

Третья — это свобода от нужды, что в переводе на понятный всем язык означает экономические договоренности, которые обеспечат населению всех государств здоровую мирную жизнь, — повсюду в мире.

Четвертая — это свобода от страха, что в переводе на понятный всем язык означает такое основательное сокращение вооружений во всем мире, чтобы ни одно государство не было способно совершить акт физической агрессии против кого-либо из своих соседей, — повсюду в мире». Время и события доказали, что потребности человечества выходят далеко за пределы упомянутого перечня. Поэтому царство свобод пополнилось теми, которые провозгласила своим появлением на свет Всеобщая декларация прав человека 1948 г., разработанная группой экспертов под руководством супруги, на тот момент уже покойного президента США, Элеоноры Рузвельт (1884–1962). Этот документ столь существенно расширил сей перечень, что впоследствии стал ключевым для большинства конституций второй половины XX века.

Важнейшим параметром политической свободы была, есть и будет безопасность человека в государстве и от государства. Хотя ключевое предназначений государства — обеспечение безопасности гражданина, но как справедливо заметил председатель Верховного суда США Уоррен Бергер (1907–1995): «История свободы — история постоянного противостояния произволу государственной власти — «надевание уздечки свободы на непослушного коня»». Государство, однако, выступает не только в роли «непослушного», но, что, хуже всего, постоянного троянского коня по отношению к своему народу. Созданное с целью самосохранения и развития той или иной общности, государство в силу своей двойственной природы может в любой момент быть использовано для насилия против своих же граждан (подданных). Посему столь основополагающее значение в процессе государственного строительства приобретает принцип разделения властей, к рассмотрению сути которого мы вернемся ниже.

Ведя речь о безопасности народа, мы употребляем особое понятие — «национальная безопасность». Впервые в международный политический лексикон его ввёл 26-й президент США Теодор Рузвельт (1858–1919). Справедливости ради отметим, что, будучи дядей 32-го президента США Франклина Рузвельта, этот человек сумел сказать своё яркое слово в политической истории США не только тем, что благословил на политическое поприще своего знаменитого племянника.