А Джорна в ответ слегка склонила голову:
– Верно.
– Не могли бы вы мне объяснить? Я буду благодарен за любое знание: я иду к горе Раската.
Провидица предложила спросить ее о том, что Илия считает важным:
– Пусть будет три. Три вопроса, преемник.
Он задумался. Даже ночная мошкара притихла в присутствии Мэб Джорны. Он спросил о ближайшем будущем, о далеком будущем и о будущем Тристана, который смиренно молчал, не вмешиваясь в разговор.
– Из тебя выйдет толковый государь, я могу полагать, – серьезно заметила Джорна. – Но не трать свои вопросы на пальера. Ему я отдам, что причитается. Каждому свое право – и твое королевское, не обесценивай его. Подумай пока, а я начну. Присядьте, вашим ногам придется намучиться, вот вам самое очевидное из грядущего. Стало быть, ты хочешь знать о ритуале, но я тебя успокою – все нужное для его свершения ты имеешь. Что же до Эльфреда – не бойся его присутствия. Он не отберет твою жизнь и судьбу, хотя навсегда останется с тобой великой мыслью и истинным намерением. Тебе придется познать и то и другое, и все это принести в мир, научив своих приближенных, чтобы они научили своих, а те – своих. Сознание – это феод. От сюзерена к вассалу распространяется и крепнет идея. Мудрый правитель насаждает ее полюбовно, а не насильно. Услышь меня верно, мои слова не означают слабость или неуместную жалость. Если потребуется, защити все это –
– Кто этот третий? – жадно спросил Илия.
– Третий вопрос о третьем? – Джорна повела лицом на запад и втянула ноздрями запахи полевых трав.
– Это радожский богатырь Яков? Он тоже проснется? – не мог успокоиться он.
– Нет, это не Яков, – ответила провидица.
– У меня закончились вопросы, но вы сказали, что я сражаюсь со лжецом. Объясните, я не понимаю.
– Ни к чему чистому юноше, ищущему Истину, узнавать о лжи. Иначе в этом не будет чести – ведь Лжец совсем ничего не знает об Истине.
Илия обернулся к Тристану, а тот бессильно развел руками. Мол, фея и предсказательница – как хочет, так и говорит. Начнешь вникать, запутаешься еще больше. «Такое болото», – подытожил Тристан однажды, рассказывая о своем пророчестве. Сейчас рыцарь разглядывал цветы, что гладили его ноги и руки, утопшие в зелени. Ветер колыхал стебли, и те унимали его своим шелестом. Он почувствовал взор Джорны на себе и отважился взглянуть в ответ.
– Боишься меня, пальер, или чувствуешь вину? – спросила она.
Тристан нервно грыз губы все это время, из-за чего они заалели, а его лицо оживилось. На этом лугу он был сам не свой, и все больше причин этого открывалось Илии.
– Нет, просто я и забыл, как вы схожи с Ронсенваль, – ответил рыцарь.
– Не знала бы тебя, решила бы, что хочешь меня задобрить. Подошла твоя очередь. Неужели не желаешь узнать о своем будущем? Твой господин так за тебя переживал, чуть было своим правом на один вопрос не поделился, – она говорила так, словно действительно знала наперед и желания, и слова Тристана.
Но тот пожал плечами, да и только, и жест был коротким и несколько нервным, словно рыцарь передернулся от ночной прохлады. Однако Джорну его безразличие не остановило, и она предрекла:
– Тебе предстоит тяжелый путь, оттого и слышать о нем не желаешь. Оно и понятно. Мне было бы тебя жаль, если бы ты не сам его выбрал четыре года назад, стоя на этом самом месте. Тебя аж перекосило от воспоминаний, понимаю, мне и самой легче есть чернозем из-под ног, чем вспоминать тот день. Что ж, воля твоя, но не пропадать же интересной беседе, верно? Я думаю, вам нужно узнать многое о прошлом, о котором вам не расскажут ни ваши историки, ни эти проныры-агнологи. Кто из вас соизволит ответить, почему двор Эльфреда зовется Малахитовым?