Такие серьезные обвинения не могли не привести к социальным беспорядкам и еврейским погромам. Чтобы каким-то образом разобраться с народными волнениями, которые вспыхнули после кровавого навета в 1234 г. в Фульде, император Фридрих II созвал совет ученых и известных крещеных евреев для того, чтобы те определились по поводу обвинений евреев в убийствах христианских детей. Б 1247 г. Иннокентий IV издал энциклику Lachrymabilem Judaeorum Alemannie, в которой запретил обвинять евреев в том, что на Страстную пятницу они убивают христиан[658]. Хотя папство выступало против кровавого навета, католическое духовенство поддержало возникшие на «низовом уровне» культы. Наиболее знаменитым примером стал Симон из Тренто, представленный как «жертва ритуального убийства». Кровавый навет 1475 г. в Тренто имел особое значение, так как по нему было проведено масштабное расследование, вышедшее за границы одного государства, которое закончилось «признанием» обвиненных евреев и их трагической публичной казнью. Из Трента культ Симона распространился по всей Священной Римской империи[659].

Оказалось, что для обвинения далеко не всегда нужно (или возможно) было предъявить мертвое тело. Самой известной «жертвой ритуального убийства» в испанской истории стал Эль Ниньо из Ла Гардии, чья смерть была обнаружена в 1490 г., но тело так и не было найдено – скорее всего, потому, что такого мальчика вовсе не существовало. Это, однако, не помешало появлению культа, существующего вплоть до сегодняшнего дня. Инквизиторы, принимавшие участие в расследовании, были горды тем, что этот кровавый навет стал одной из причин, которые побудили Фердинанда и Изабеллу в 1492 г. изгнать евреев из Испании[660].

Самые ранние обвинения евреев в убийстве христианских детей возникли из-за убежденности в фанатизме и нетерпимости евреев, и вначале в этих обвинениях отсутствовали ритульные элементы (Хью в пересказе Чосера был убит евреями, которые пришли в ярость из-за того, что мальчик, пересекая еврейский квартал по дороге в школу, распевал Псалмы)[661]. Между тем в последующие годы магический элемент в этих обвинениях был очень сильным. Народные поверья о том, что кровь обладает особой магической силой в колдовстве, помогали распространению кровавого навета по всей Европе. Б 1401 г. магистрат города Фрайбурга объявил, что христианская кровь позволяет евреям избавляться от присущего им зловония (foetor judaicus), а также продлевает жизнь. Б 1476 г. в Регенсбурге полагали, что кровь помогает евреям предотвращать проказу. Более полный перечень верований дает процесс в Трнаве в 1494 г.: евреи якобы считали, что христианская кровь помогает заживлению пореза после обрезании, используется как возбуждающее средство и облегчает боль при менструациях, которые бывают не только у женщин, но и у мужчин; использовать христианскую кровь якобы было сакральной обязанностью евреев. К XVI в. сложилось представление, будто евреи, пародируя обряд соборования, совершали помазание кровью христиан своих умирающих родственников – чтобы они были спасены в том случае, если бы Христос в самом деле оказался Мессией[662].

Перечень мест, в которых евреев обвиняли в использовании христианской крови, может быть прекрасным показателем миграции кровавого навета по Европе, включая ее восточную часть. Распространение кровавого навета на немецких землях побудило евреев искать защиты у имперских и местных властей. Христианские власти неоднократно издавали специальные грамоты, в которых они запрещали неоправданно обвинять евреев в использовании ими христианской крови. Такие запреты стали неотъемлемой частью средневековых еврейских привилегий. По мере продвижения евреев на польские земли, общины добивались такой же поддержки у местных правителей. Получаемые ими грамоты обычно были дословными копиями немецких документов. Б одной из них, в грамоте 1264 г. калишского князя Болеслава, запрещалось обвинять евреев в совершении ритуальных убийств (п. 30). Б случае ложного обвинения, обвинителю грозила смертная казнь[663].

Тем не менее кровавый навет распространился в Польше, особенно по мере развертывания католической Контрреформации, с параллельным распространением обвинений в осквернении причастия[664]. Обвинения евреев в ритуальных убийствах стали столь частыми, что в 1758 г. Баад Четырех земель (высший орган еврейского самоуправления в Речи Посполитой) был вынужден послать своих представителей в Рим. Папство подтвердило свое желание отмежеваться от кровавого навета и вновь запретило обвинять евреев в использовании ими христианской крови. Между тем традиция кровавого навета оказалась крайне прочной. Б последних исследованиях по истории кровавого навета в Польше приводятся данные о 81 обвинении евреев в ритуальных убийствах между 1547 и 1787 гг. Из них 16 случаев имели место в XVI в., 33 в XVII в. и 32 в XVIII в.[665].

Всплеск обвинений в ритуальных убийствах сопровождался появлением особой литературы, посвященной кровавому навету. Иезуитский полемист и прославленный оппонент православия Петр Скарга в своей книге «Жития святых» (Вильно, 1579) поместил житие Симона из Тренто. Наиболее известная книга этого жанра была написана П. Моецким и вышла в Кракове в 1598 г. Она называлась «Еврейские жестокости, убийства и суеверия» (Zydowskie okrucienstwa, mordy у zabobony) и являла собой компендиум сведений о якобы совершенных в истории ритуальных убийствах, который позднее пополнялся и переиздавался. XVIII век в Польше стал золотым веком для этого жанра литературы, которая своим широким распространением во многом обязана нападкам франкистов на ортодоксальных евреев.

Первая книга такого рода была написана Я. Серафимовичем и называлась «Еврейская злоба против Бога и католической веры». Это сочинение было издано впервые якобы в 1710 г., однако, как утверждали обличители евреев, весь его тираж был выкуплен евреями и уничтожен. Серафимович был своего рода «звездой», ибо он представлялся как обратившийся в христианство бывший раввин, который сам якобы совершал обряд ритуальных убийств. Он ввел в оборот «сведения» о новых обрядах использования христианской крови, например об окроплении христианской кровью новорожденных младенцев. Он утверждал, что требование ритуального убийства христиан содержится в талмудическом трактате «Зивхелев».

В 1758 г. книга Серафимовича была переиздана католическим священником Г. Пикульским. Она пользовалась успехом и была вновь издана в 1760 г. Возможно, это был отклик на публичную диспутацию между «талмудистами» (ортодоксальными евреями) и франкистами во Львове в июле-августе 1759 г., во время которой обсуждался, среди прочего, вопрос о кровавом навете[666]. Готовясь к дискуссии, франкисты приготовили книгу, которую они назвали «Талмудические ошибки» (Blçdy talmudowe od samych zydow uznane i przez nowq sektç saiwscieciuchow czyli Contra-Talmudystow wyjawione) и которая стала своего рода складом, где последующие авторы черпали нужную им информацию о ритуальных убийствах.

В Московском государстве обвинения в ритуальных убийствах отсутствовали, отчасти по причине почти полного отсутствия евреев. После установления русского контроля над Правобережной Украиной (во время Северной войны 1700–1721 гг.), где было несколько еврейских общин, евреев несколько раз обвиняли в ритуальных убийствах, но ни к одному из них русские власти не отнеслись всерьез[667]. Тем не менее литература, посвященная кровавому навету, стала появляться и на русском языке. Стоит взглянуть на пути распространения этой литературы. В 1758 г. униатский Почаевский монастырь на Волыни опубликовал на польском языке книгу, посвященную ритуальным убийствам, а затем, в 1772 г., последовал ее русский перевод. Он был издан еще раз под названием «Басни Талмудовы или противо-талмудистов открытия» в 1794 г.[668]. В 1787 г. в Санкт-Петербурге вышла книга «Обряды жидовские производимые в каждом месяце у сяпвсциэциухов», которая основывалась на польском оригинале, изданном в Могилеве. «Басни» и «Обряды» являлись вариациями «Талмудовых ошибок», однако из последней книги были удалены наиболее фантастические утверждения «Ошибок», чтобы сделать «Обряды» более убедительной для образованного читателя. По оценке Юлия Гессена петербургский вариант «Ошибок» был опубликован «просто как любопытный рассказ о жизни чужого народа»[669].

Перевод «Обрядов» сопровождался интересной ошибкой. Оригинальное польское издание ясно указывает на франкистов как тех, кто выдал страшную еврейскую тайну. Б русском переводе франкисты превратились в обвиняемую секту и эта ошибка пошла на пользу большинству ортодоксальных евреев, которые были дистанцированы от группы убийц[670]. После того как «Обряды жидовские» в 1800 г. были переизданы в казенной типографии Смоленской губернии, это стало знаком превращения соответствующих представлений в общее место. Вместе с переходом польских евреев под власть России, элементы польских традиций антисемитизма начали проникать в Россию.

На еврейскую пасху в 1799 г. в Сенненском уезде Могилевской губернии вблизи еврейской корчмы нашли труп девочки. В преступлении были обвинены четыре еврея. Они должны были предстать перед судом в ближайшем городе. Однако могилевский губернатор перевел дело в департамент уголовных дел главного суда Белоруссии в Витебске на том основании, что непредвзятость сенненской судейской коллегии была под вопросом из-за участия в ней евреев (согласно законодательству 1785 г., евреи могли быть членами муниципальных судов). Ясно, что власти считали это дело чем-то большим, чем расследование заурядного убийства. Чиновнику Стукову поручили провести секретное расследование по поводу народных поверий о том, что евреям для ритуальных целей нужна христианская кровь. В этом деле Стукову помогал еврей-выкрест по имени Костинский, утверждавший, что в еврейском религиозном кодексе «Шулхан-Арух» он нашел подтверждение кровавому навету. Стуков обнаружил польскую книгу, в которой приводилась цитата из талмудического трактата «Изыфелев», чтобы доказать, что христианская кровь нужна евреям для приготовления мацы. По всей видимости, книга, название которой он перевел как «Открытие таинственных дел еврейских через раббинов, принявших христианский закон», являлась версией «Еврейской злости» Я. Серафимовича в изложении Пикульского.

Арестованные в ходе сенненского дела четыре еврея не были осуждены за ритуальное убийство, однако усилия Стукова не остались бесплодными. В это время в Могилевскую губернию прибыл известный поэт Г.Р Державин. Он был направлен сюда как один из членов Сената, которых посылали время от времени в провинцию для проведения инспекций. Державин не был рад своей миссии; он был убежден, что это кабальное поручение имело целью оправдать конфискацию имений бывшего фаворита императрицы С.Г. Зорича. Миссия была обоснована жалобой шкловских евреев, арендаторов имений Зорича, на действия последнего[671]. Стуков послал поэту копию своего доклада, а Державин, в свою очередь, написал императору Павлу, чтобы узнать, следует ли ему продолжать расследование по делу Зорича: обвинения опирались на показания евреев, данные под присягой, и если признать, что евреи – это «раса», способная на ритуальное убийство, их присяга была бы признана недействительной. На Павла обвинения евреев в ритуальных убийствах произвели впечатление, достаточное для того, чтобы потребовать комментариев у доктора Авраама Бернгарда. Опровержение последним мифа о ритуальных убийствах убедило Павла, и он приказал Державину продолжить расследование[672].

Собранные данные пригодились позднее. Б 1800 г. Г.Р. Державин вернулся в Белоруссию для того, чтобы расследовать причины голода. Он также подготовил обширный проект по реформированию всех аспектов жизни еврейского населения Российской империи. Обсуждая моральный уровень белорусских евреев, Державин вновь поднял вопрос о кровавом навете. На этот раз он был много более скептичен:

«Там же то есть в сих кагалах, исполняются или по крайности, теперь только защищаемы бывают те христианские кровопролития, в коих Иудеи по разным временам и царствам подозревались и поныне по архивам замечаются, что видеть можно из приложений под литерою Д, хотя я, с моей стороны, о сих кровопролитиях думаю, что если они и бывали где-либо в древности то не иначе как токмо по исступлению некоторых их фанатиков, но счел однако за нужное не выпустить их из виду»[673].

Очевидный скетицизм Державина был уравновешен присоединением к проекту приложения, в котором были перечислены случаи обвинения евреев в ритуальных убийствах. Этот список был, по всей видимости, позаимствован из доклада Стукова, пользовавшегося сочинением Г. Пикульского, который, в свою очередь, использовал книгу Я. Серафимовича.

Из этой же среды в 1800 г. вышло еще одно сочинение, которое будет иметь значение для распространения кровавого навета. Это была греческая рукопись, которая называлась «Книга монаха Неофита». Ее авторство приписывается крещеному еврею, бывшему раввину, который принял крещение и стал монахом. Она характерна как одна из немногих книг по кровавому навету, появившихся в греческом православном ареале. Ирония состоит в том, что эта книга во время дела Бейлиса являлась главным источником для «экспертизы» католического священника Юстинаса Пранайтиса. Сам Пранайтис усматривал значимость этой работы в том факте, что ее копию он нашел в библиотеке Санкт-Петербургской Духовной академии. Эта книга принадлежала к тому жанру соответствующей литературы, который представлял дело от имени бывшего еврея, который якобы от самих евреев знал об их тайной потребности в христианской крови, сам участвовал в ритуальном убийстве и поэтому раскрыл «рецепт» использования полученной крови в пасхальной маце – «доказательство», ставшее неотъемлемым мотивом всей антиеврейской литературы, посвященной кровавому навету.

Вопреки распространенному мнению о Российской империи как о стране-рассаднике кровавых наветов, процессов по делам о ритуальным убийствах, которые имели бы серьезные последствия и резонанс в масштабах всей страны, было немного. Краткий анализ наиболее известных дел позволяет нам сделать ряд наблюдений по поводу обвинений евреев в ритуальных убийствах в «православной России». Все эти случаи соответствуют одной общей модели: антиеврейские обвинения появляются на местном уровне, как правило, среди католического или униатского населения, местные власти подходят к таким делам с априорными представлениями о том, что евреи, в принципе, способны совершать ритуальные убийства; известную роль играют признания евреев-выкрестов, людей с весьма сомнительными моральными качествами и вовсе без претензий на образованность. Лишь в этот момент в дело вмешивались российские центральные власти. Они обыкновенно смотрели на такие обвинения со скептицизмом, но, исходя из того, что имеют дело с уголовным преступлением, требовали проведения тщательного расследования, которое составляло основу процесса. Столичные власти считали необходимым также поручить кому-либо составление доклада о достоверности самого предположения о возможности совершения евреями ритуального убийства. При этом православное духовенство весьма редко выступало экспертом: расследования уголовных дел не входили в компетенцию церкви, население региона не было православным, в самой церкви не было опыта изучения подобных случаев. Не было ни одного случая, в котором православное духовенство выступило бы движущей силой кровавого навета.

Наиболее известными процессами по кровавым наветам были следующие:

Гродненское дело (1816–1817), в котором евреи местности в районе Гродно были обвинены в убийстве с ритуальными целями четырехлетней девочки Марии Адамович. Б составлении обвинения властям помогал выкрест, некто Савицкий, подготовивший записку о ритуальном использовании евреями христианской крови. Ссылки на ритуальные мотивы (и ряд других сопутствующих обвинений) были элиминированы из процесса по повелению Александра I, который приказал «найти настоящих виновников» преступления. Таким образом он прореагировал на жалобы так называемых «депутатов еврейского народа». Позднее Александр подтвердил указ министра духовных дел А.Н. Голицына о том, чтобы власти не предпринимали уголовных расследований на основе обвинений в ритуальном убийстве[674].

Белижское дело (1823–1835) началось после убийства возле Белижа, местечка в Витебской губернии, трехлетнего мальчика Федора Емельянова. На поздних этапах расследования обратившийся в христианство еврей Грудинский представил «доказательства» из еврейских религиозных книг. Генерал-губернатор сыграл большую роль в продвижении вперед расследования. Обвиненные в преступлении евреи были в конце концов освобождены в 1835 г., хотя Николай I высказал озабоченность тем, не существует ли среди евреев на самом деле практика ритуальных убийств[675].